Владыка башни

Она упала на колени, обхватив себя за плечи. «Грязная, забывшая Отца грешница!»

Аль-Сорна вернулся, когда солнце уже начало клониться к закату. Не говоря ни слова, кивнул гвардейцам и пустился вскачь. Он молчал до самой темноты, пока они не разбили лагерь и не поужинали по-солдатски, то есть сытно, но безвкусно. Рива сидела напротив Алорнис, избегая смотреть ей в глаза и механически черпая похлёбку. «Слишком долго, — вертелась в её голове одна и та же мысль. — Слишком долго я нахожусь рядом с ним. И с ней».

К ней кто-то подошёл. Она подняла голову и увидела Аль-Сорну.

— Настало время завершить нашу сделку.

Оставив Алорнис сидеть у костра, они отошли подальше, туда, где заканчивалась высокая трава и начиналась дорога, — так, чтобы их не было слышно. Рива села в траву, скрестив ноги, Аль-Сорна пристроился рядом и пристально взглянул ей в глаза.

— Что тебе известно о смерти твоего отца? — спросил он. — Не то, что ты себе навоображала, а что знаешь наверняка.

— В книге одиннадцатой рассказывается о том, как он копил силы в Высокой Твердыне, чтобы встретить твоё вторжение. Ты возглавил атаку и, используя силу Тьмы, нашёл путь в крепость. Он погиб как герой. Истинный Меч Отца Мира пал под превосходящими силами врагов и искусством Тьмы.

— Иными словами, ты не знаешь ничего. А поскольку никто из его последователей не выжил, кто бы ни был автором книги, его там не было. Не собирал твой отец никаких армий. Он выжидал, взяв в заложники близкого мне человека. Использовал её, чтобы заставить меня сложить оружие и затем убить. И геройского в его смерти ничего не было. Он умер в помрачении рассудка, сведённый с ума чем-то, что принудило его убить своего отца.

Рива тряхнула головой. Священник много раз предупреждал её, что именно так и бывает, когда живёшь среди еретиков: «Они выиграли и теперь считают себя вправе переписывать историю». И всё же речь Ваэлина её задела. Пусть неохотно, но Риве пришлось признать, что в Аль-Сорне есть некая правда. Он многое скрывал, много оставлял недосказанным, но моральный стержень в нём явно был. И, в отличие от своего отца, которого Рива не знала, Ваэлина она могла выслушать.

— Ты лжёшь, — сказала она, стараясь говорить как можно увереннее.

— Ты так считаешь? — Его пристальный взгляд не позволял ей отвести глаза. — А мне вот кажется, ты и сама знаешь, что я говорю правду. Думаю, ты и прежде чувствовала, что рассказы о твоём отце лживы.

Она отвела взгляд и закрыла глаза. «Именно в этом его сила, — поняла она. — Вот в чём кроется Тьма. Не в мече, но в словах. Умный ход: изрекать гнусную ложь, замаскированную под правду».

— Меч, — хрипло произнесла она.

— Мы находились в королевских покоях Высокой Твердыни. Мой брат метнул топор прямо ему в грудь. Он умер мгновенно. Я помню, что его меч упал куда-то в темноту. Я не взял его и не видел, чтобы на него позарился кто-то из моих братьев или солдат.

— Но ты же сказал, что знаешь, где его искать! — воскликнула она, уже зная ответ. Тем не менее прозвучавшие затем слова ранили больнее, чем палка священника:

— Я солгал, Рива.

Она вновь закрыла глаза. Её трясло.

— Зачем? — тихонько прошептала она, не в силах больше ничего произнести.

— Твой народ считает, что во мне Тьма. Но «Тьма», как однажды объяснил мне кое-кто много мудрее меня, — лишь слово, которое используют невежды. На самом деле это — песнь, меня ведёт песнь. Она же и привела меня к тебе. Было бы проще простого бросить тебя в лесу в первую же ночь, но песнь велела мне подождать. Велела приблизить к себе и обучить тому, чему не научил тот, кто отправил тебя ко мне. Ты никогда не задумывалась, почему тебя учили только искусству обращаться с ножом? Не с луком или мечом или чему-нибудь ещё, что дало бы тебе преимущество? Тебе дали ровно столько навыков, чтобы сделать достаточно опасной — чтобы заставить меня убить тебя. Кровь Истинного Меча вновь легла бы на Тёмный Меч. Новая жертва. Когда ты пришла ко мне, в лесу был кто-то ещё. Моя песнь нашла и тебя, и его. Того, кто следил за тобой, кто ждал и наблюдал. Свидетеля, жаждущего написать очередную главу одиннадцатой книги.

Рива вскочила на ноги, а вслед за ней встал и Аль-Сорна. Меч раскачивался за её спиной, словно змея, готовая атаковать.

— Зачем?

— Я нужен последователям твоего отца. Им нужен заклятый враг. Без меня они — всего-навсего безумцы, поклоняющиеся призраку другого безумца. Тебя послали за тем, чего нельзя отыскать, в надежде, что я убью тебя и подброшу этим дров в топку их священной ненависти. Ты была ценна для них лишь своей кровью и своей смертью. В отличие от меня, до живой Ривы им нет никакого дела.

Меч легко выскользнул из ножен, прямой и верный, как стрела. Рива кинулась на Ваэлина. Он не пошевелился, не сделал попытки уклониться, просто стоял и невозмутимо смотрел, как меч разрезает сначала рубаху, затем — плоть. Рива вдруг поняла, что плачет: полузабытое воспоминание детства, когда священник избил её первый раз, — и она была потрясена его жестокостью.

— Почему? — сквозь слёзы крикнула она. Кончик меча уже на дюйм вошёл в тело Ваэлина. Ещё чуть-чуть — и Тёмный Меч отправится на вечные муки, давно заждавшиеся его.

— Потому же, почему теперь я отвергаю мою песнь, которая кричит мне «Отпусти её!», — сказал Аль-Сорна безо всякого страха. — Потому же, почему ты не можешь теперь меня убить. — Он медленно поднял руку и погладил Риву по щеке. — Я вернулся домой, чтобы отыскать одну сестру, а нашёл двоих.

— Я тебе не сестра. И не подруга. Я ищу клинок Истинного Меча, который объединит всех в любви к Отцу.

Он расстроенно вздохнул и покачал головой:

— Твой Отец Мира — не более чем набор мифов и легенд, скопившихся за тысячу лет. И даже если он действительно существует, он ненавидит тебя за то, что ты такая, какая есть. Так ведь утверждают его священники?

Её дрожь превратилась в судороги, меч затрясся. «Один удар, и...» Рива шагнула назад, оступилась и упала.

— Пойдём с нами, — умоляюще произнёс он.

Она вскочила и побежала прочь, сквозь тёмную колышущуюся траву, и слёзы застилали ей глаза. Лезвие меча поблёскивало, отмечая взмахи её руки, а вслед ей нёсся его печальный крик:

— Рива!

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

«Семя прорастёт...»

Зуд начался на следующее утро после убийства старика в храме. Френтис открыл глаза. Женщина, обнажённая, ещё спала, прижавшись к нему. Во сне она казалась спокойной и довольной, тёмные локоны упали на лицо и слегка шевелились от размеренного дыхания. Мучительно захотелось её придушить. Используя его тело, она радостно ликовала, впиваясь ногтями в спину, обхватив его бёдрами. Тяжело дыша, бормотала какую-то невнятицу на воларском:

— Перед нами... весь мир... любовь моя... Пусть Союзник продолжает играть в свою игру... Вскоре я начну собственную... А ты... — Она остановилась, с улыбкой целуя его в лоб, пот капал с её сосков на его исполосованную шрамами грудь. — Ты станешь той фигурой, которая решит исход всей партии.

Теперь он лежал, освещённый солнцем, проникающим сквозь щели в ставнях. Так хотелось, чтобы руки преодолели неподвижность, чтобы ладони сжали её горло. Он пытался обратить своё желание в действие, но руки продолжали вяло и недвижно лежать вдоль тела. Даже теперь, плутая в своих снах и кошмарах, она держала его в узде.

Френтис почувствовал зуд, пока его взгляд бездумно блуждал по расписному потолку комнаты. Едва заметная щекотка в боку, чуть ниже рёбер. Сперва он решил, что это один из бесчисленных клопов, которых полно было в этой части империи, но потом засек ритм, лёгкий, но слишком чёткий и правильный, чтобы счесть это укусами насекомого.

Женщина потянулась, перекатилась на спину, подняла веки и улыбнулась.

— Доброе утро, любимый.

Френтис промолчал. Она закатила глаза.

— Ну-ну, не надо дуться. Поверь, тот человек абсолютно не вписывался в твои строгие моральные каноны. — Она встала, голой прошлёпала к окну и посмотрела на улицу сквозь щель между ставнями. — А мы тут, похоже, наделали переполоху. Впрочем, ничего удивительного. Реакция неразумных тварей, обнаруживших, что их так называемый бог оказался неспособен защитить свой храм от сожжения, всегда отвратительна. — Женщина отвернулась, зевнула и провела пятерней по спутанным волосам. — Иди оденься. Наш список длинен, как и наш путь.