Владыка башни

Она всегда смеялась. Отец называл дочку «своей маленькой хохотушкой». Времена были тяжёлые, семья часто голодала, но она всё равно находила поводы для смеха. Она была счастлива здесь.

Песня изменилась, её тон стал ниже, тревожнее.

Кровь на полу, мужчина кричит, держась за рану в ноге. Похоже, он солдат, на его мундире — азраэльский герб. Девочка лет четырнадцати выхватывает из огня раскалённую кочергу и бьёт ею по ране, солдат визжит и падает без чувств.

«У меня есть кое-что для этой девочки, — произносит другой солдат, судя по одежде — сержант. Он кидает ей серебряный талант. Она никогда ещё не видела столько денег за раз. — её дару позавидуют даже в Пятом ордене».

Девочка поворачивается к женщине, стоящей в углу: та напряженно смотрит на солдат. «Мам, а что такое Пятый орден?»

— Семья Вардриан, — прервал видение голос Ривы. Стоя у камина, та читала деревянные таблички, прибитые к стене. — Это те, кто здесь жил?

— Да, — ответил Ваэлин, подходя к ней. Пробежал пальцами по прихотливо вырезанным буквам, окрашенным в белый цвет. Посыпались кусочки шелушащейся краски.

— У тебя кровь.

Действительно, на верхней губе оказалось пятнышко крови. Временами подобное случалось ещё в камере, когда он не слушал, а пел сам. Чем громче была песнь, тем сильнее шла из носа кровь. Или из глаз, как в тот раз, когда он пытался дотянуться до Дальнего Запада через всю ширь океана. «Это цена, которую я плачу, — сказала ему тогда слепая женщина и со значением добавила: — Мы все её платим за наш дар».

— Ничего страшного. — Ваэлин вытер кровь и, потеряв интерес к табличкам, направился к выходу.

Два дня спустя показался мост через Соленку. Ваэлин помнил его деревянным. Теперь же его сделали каменным, шире и прочнее. Фургон подкатил к заставе.

— Король любит строить, — пояснил Джанрил, бросая смотрителю мешочек с монетами за проезд каравана. — Мосты, библиотеки, лечебницы... Сносит старые, строит новые. Кое-кто уже именует его Мальцием-Каменщиком.

— Что ж, не самое плохое прозвище, — отозвался из глубины фургона Ваэлин: он опасался, что на окраинах столицы его могут узнать даже с надвинутым капюшоном. «Куда лучше, чем Мясник, Безумец, Интриган или Захватчик... Хотя Янус все это заслужил».

Они въехали на широкий луг, где из года в год проводилась летняя ярмарка. Там уже расположилось несколько других караванов: странствующие артисты, а также разносчики и ремесленники, которые привезли на продажу свой товар. Артель плотников сооружала деревянный помост для турнира ренфаэльских рыцарей. Ваэлин решился покинуть фургон лишь в сумерках. Попытался всучить Джанрилу последние деньги, понимая, что тот всё равно откажется, и на прощанье обнял менестреля.

— Зачем вам куда-то идти, милорд? — спросил Джанрил, криво улыбаясь: его глаза подозрительно блестели. — Оставайтесь лучше с нами. Простой народ поёт о вас баллады, а кто из благородных обрадуется вашему возвращению? За каменными стенами правят зависть и вероломство.

— Я должен кое-что сделать, Джанрил. Тем не менее благодарю за добрые слова.

Последний раз похлопал музыканта по плечу, подхватил свой мешок и пошёл к городским воротам. Рядом тут же возникла Рива.

— Ну? — поинтересовалась она.

Аль-Сорна продолжал шагать молча.

— Между прочим, мы уже в Варинсхолде, если ты до сих пор не заметил, — продолжила девушка, показывая пальцем на городские стены. — У нас договор.

— Скоро, — ответил он.

— Нет, сейчас!

Он остановился, взглянул ей в глаза и мягко сказал:

— Очень скоро я дам тебе ответ. А теперь, если хочешь, иди со мной, а нет — так оставайся. Уверен, ещё одна танцовщица Джанрилу не помешает.

Девушка посмотрела на ворота со смесью недоверия и отвращения.

— Мы ещё не вошли, а уже воняет, как в нужнике у толстухи, — проворчала она, но последовала за Аль-Сорной.

В детстве отцовский дом казался ему огромным, величественным замком. Он без устали носился по его залам и окрестностям, воображая себя прославленным героем и размахивая деревянным мечом, нагонявшим ужас на слуг и скотину. Вековой дуб, который распростёр ветви над скатом крыши, был великаном: его заклятым врагом, явившимся на приступ крепостных стен. Иногда, с детским непостоянством, Ваэлин превращал врага в друга, и тот баюкал его в своих мощных ветвях-лапах, а мальчик наблюдал, как отец объезжает боевого коня на лугу — примерно на полпути между рекой и конюшней.

За прошедшие годы дом сильно сдал. И не только потому, что мальчик превратился в мужчину. Крыша просела и всем своим видом звала на помощь кровельщика; старая побелка на стенах посерела. Половина окон была заколочена, в остальных не хватало стёкол. Поникли даже ветви дуба: видимо, великан совсем состарился. В одном из окон он заметил огонёк — одна-единственная искорка на все здание.

— Ты здесь вырос? — удивлённо воскликнула Рива.

Пока они шли от западных кварталов к Сторожевой Луке, накрапывавший весь день дождик зарядил всерьёз, капли то и дело срывались с края её капюшона.

— В песнях поётся, что ты якобы выбился в люди из самых низов, а тут целый дворец.

— Какой там дворец, — буркнул Ваэлин. — Обыкновенный замок.

Он остановился перед парадной дверью. Одна из служанок — такая полная, смешливая женщина — называла её «добротной». «Добротная дверь добротного рода». Глядя на позеленевший тусклый колокольчик, Ваэлин задумался о том, сколько людей дёргало его за истёртую, сиротливо покачивающуюся под дождём верёвку. Рядом громко шмыгнула носом Рива. Он вздохнул и позвонил.

Эхо давно отзвучало, когда из-за двери раздался наконец приглушенный голос:

— Уходи! У меня ещё неделя! Так постановил судья! Здесь живёт великий герой альпиранской войны, и если ты не уберешься, он мигом отрубит тебе руки!

Послышался звук удаляющихся шагов. Ваэлин с Ривой переглянулись, и он позвонил снова. На сей раз ждать пришлось недолго.

— Ну, все! Я тебя предупреждала! — Дверь распахнулась, и перед ними появилась молодая женщина с ведром, вонючее содержимое которого она явно собиралась выплеснуть на незваных гостей. — Недельный запас помоев охладит твой п...

Она замерла, увидев Аль-Сорну, ведро выпало из её рук, глаза широко распахнулись. Девушка привалилась к косяку, зажав рот рукой.

— Пустишь ли ты меня в дом, сестра? — произнёс Ваэлин.

Ему пришлось чуть ли не внести её в кухню, где, судя по холоду и запустению других комнат, девушка и жила. Ваэлин усадил её на табурет и сжал в руках дрожащие холодные пальцы. Она никак не могла отвести взгляда от его лица.

— Я думала... это все из-за капюшона... мне вдруг показалось... — Она сморгнула слёзы.

— Прости.

— Нет-нет! — Она высвободила руки, дотронулась до его щеки, и слёзы сменились улыбкой.

Тёмные, без тени лукавства глаза были глазами той самой девчушки, которую он повстречал далёким зимним вечером. Однако её женская привлекательность теперь могла кончиться бедой, ведь она жила совсем одна в полуразрушенном доме.

— Брат, я всегда знала... Ни одного мгновения не сомневалась, что...

Рива с грохотом задвинула в угол помойное ведро.

— Алорнис, познакомься с Ривой. Она моя... — Он запнулся и заметил, как та приподняла бровь под капюшоном. — Моя попутчица.

— Что ж, — Алорнис вытерла фартуком слёзы и встала, — вы наверняка проголодались с дороги.

— А то! — закивала Рива.

— Ничего подобного, — с нажимом произнёс Ваэлин.

— Вздор, — усмехнулась Алорнис, поспешив в кладовой. — Лорд Ваэлин Аль-Сорна возвращается в собственный дом, а там сидит хнычущая девица, которая не может даже накормить его? Ну нет, так не годится.

Еда была скромной: хлеб, сыр да половина холодной курицы, чрезмерно приправленной специями.

— Кухарка я неважная, — призналась Алорнис. — Вот мама, та была мастерицей.

Сама она, как заметил Ваэлин, к еде не прикоснулась.