Страница 11 из 13
Несмотря на то что термин «сверхчеловек» чаще всего ассоциируется с именем Ф. Ницше, однако сама идея сверхчеловека, как и само понятие, как отмечает автор, издавна присутствовали в человеческом сознании и отражены в истории ищущей человеческой мысли, в философских идеях, в религиозных построениях, в искусстве. «Однако заслугой именно Ницше представляется то, что своими сочинениями, своим романтическим пафосом, необычной фигурой своего яркого, запоминающегося героя он привлек внимание не только к феномену сверхчеловека, но и поставил вопрос о самой необходимости присутствия подобного понятия и само́й подобной фигуры в современном культурном пространстве» (с. 157). Автор отмечает, что непонимание Ницше представляет собой проблему герменевтическую, «и возможность адекватного понимания его героя и его программы будет как раз способствовать, а не мешать человеку сделать свой правильный выбор» (с. 306). Творческих усилий хотел Ницше от человека ради творчества нового человека.
Завершая свою монографию, автор подчеркивает, что проблема сверхчеловека не только не исчезает из проблемного поля современной культуры, но по-новому адаптируется к новым условиям и с новых позиций оценивается и осваивается, оставаясь актуальной во многих отношениях, «а само обращение к ней, ее осмысление и попытки разрешения оказываются способом выразить свое понимание действительности, свое отношение к путям существования и развития в ней человека, свое видение отношений человека с современным ему обществом и миром» (с. 311). Подлинный сверхчеловек осуществится, когда человек будет способен осознать все присущие ему силы и сможет научиться использовать их полноту.
К вопросу об утопии
К 90-летию Бориса Федоровича Егорова, доктора филологических наук, историка русской литературы и культуры
На мысли об утопии меня навела обзорная книга нашего юбиляра Б.Ф. Егорова о российских утопиях44, где описываются различные варианты этого явления, понимаемого как в широком, условном смысле слова, так и в узком, прямом смысле. И невольно задумываешься, имеет ли Россия какое-либо касательство к утопии, сохранились ли какие-нибудь ее рудименты в сегодняшнем общественном устройстве страны, пережившей длительный этап коммунистического режима, этой классической «утопии у власти». В смысле идеологии, конечно, да. И это не рудименты, а гигантская, враждебная демократическим устоям нашего государства, волна. Пользуясь свободой, дарованной новым строем, коммунистические реставраторы, можно сказать, оккупировали целые просторы информационного пространства и с большевистским размахом работают над формированием общественного мнения, стремясь вернуть его назад, в стихию жестокой и бесплодной утопии «светлого прошлого». Итак, корни этого трагического для России, поворотного процесса, идущего в области духа, очевидны.
Однако в чем причина экономической стагнации «базиса», преследующей страну в течение полутора десятков лет, и нет ли здесь тоже рудиментов утопизма?
Что же такое, с научной точки зрения, утопия?
1. «Место блаженства», счастливое общечеловеческое бытие (eu-topia, греч.).
2. Место, которого нет, «нигдейя».
Встречаются попытки определять ее через один из этих признаков. Но суть и специфика этого феномена именно в парадоксальном сочетании подобных антагонистических черт утопизма, ибо «две этимологические интерпретации как раз и поясняют одна другую»45, раскрывая, по-видимому, некую правду о мире.
«Утопии “нет “в смысле “блаженного места“, зато она реализуется со стороны всего того распорядка вещей, который разрабатывают для всеобщего блаженства утопические умы»46. Утопия по своему замыслу – это всегда псевдорелигиозное предприятие. Религиозное потому что, по сути, она мечтает о «царствии Божием» на земле; но «псевдо-», потому что предполагает достичь его мирскими, секулярными средствами; причем результаты оказываются неизмеримо уступающими даже неприглядному обыденному существованию
Как нам известно, ни один «фаланстер», ни один проект всеобъемлющего благоденствия не удались. Даже такая прочная, описанная в книге община, как старообрядчество, имеющая религиозную мотивацию и справедливо названная автором «монастырским коммунизмом», сохранялась в целостном виде недолго, столкнувшись с внутренними разногласиями и расколами. Построена она была по всем правилам утопического общежития: строгая, до мельчайших деталей разработанная, регламентация жизненного распорядка, за малейшее отклонение от которого насельник безоговорочно изгонялся из нее.
Чем оборачиваются утопические замыслы, убедительно повествуют знаменитые романы антиутопистов (Е. Замятина, Дж. Оруэлла, О. Хаксли, Р. Брэдбери и др.).
Неизбежность роковой диалектической удобопревратности утопии описана Достоевским в эксперименте, проведенном персонажем из «Бесов» Шиголёвым, отдавшим, по его собственному признанию, всю свою «энергию на изучение вопроса о социальном устройстве будущего общества, которое заменит настоящее», и предложившим «собственную… систему устройства» такого мира48.
Пораженный, даже обескураженный тем, куда привело его тщательное продумывание «вопроса», прожектер открывает слушателям печальную истину: «…Мое заключение в прямом противоречии с первоначальной идеей, из которой я выхожу. Выходя из безграничной свободы, я заключаю безграничным деспотизмом»49.
Чему учит, что демонстрирует упрямая неподатливость жизни организованным усилиям по установлению «рая на земле»?
Беда в том, что во всяком утопическом, а по сути это значит тоталитарном, обществе, человек (даже если его уже идеологически обработали), не получает того, что сулил этот грандиозный проект, он не может чувствовать себя осчастливленным. Ибо утесненное и угнетенное существо, вольно или невольно, вместо радости на самом деле переживает чувство злорадства (по отношению к врагу, образ которого – непременный спутник всякой реализованной утопии. Помните идеологически насыщенные пятиминутки ненависти у Дж. Оруэлла…)
А секрет в том, что этот жестко регламентированный, абсолютно зарегулированный порядок жизни, превращающий «город Солнца» в казарменный барак, несовместим с представлением о блаженной жизни; атмосфера насилия и принуждения, царящая в подобном общежитии, превращает его насельников в обезличенных особей, лишая личность ее главного достоинства и дара – свободы, пожалованной Богом.
Итак, будучи религиозной в качестве мечты, утопия антирелигиозна в своем воплощении, поскольку замыслила переделать природу человека и перелицевать мир «по новому штату». Но этот мир придуман не нами, и он сопротивляется дерзкому, вызывающему самосмышлению, приводя при его осуществлении, как поведал нам Шигалев, к обратному эффекту, где на месте райских кущей возникают адские застенки.
Понятно, почему эта бесчеловечная модель нежизнеспособна, деградирует и в конце концов кончается распадом.
Но какое это имеет отношение к нашему общественному устройству – демократическому, социальному государству (уже пережившему, к тому же, длительный этап коммунистического режима) и, главное, отменяющему всякую идеологию вообще, – т.е. государству, являющему собой крайнюю противоположность четкой идеологически заорганизованной утопии?
44
Егоров Б.Е. Российские утопии. Исторический путеводитель. – СПб.: Искусство, 2007. – 416 c.
45
Гальцева Р.А. Очерки русской утопической мысли. – М.: Наука, 1992. – С. 5.
46
Там же.
47
Перевод мой. – Р.Г.
48
Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч.: В 3 т. – Л.,1973. – Т. 10. – С. 311.
49
Там же.