Страница 10 из 13
Автор подчеркивает, что если вернуть слову «сверхчеловек» его подлинный настоящий смысл (в частности, тот, в каком его употребил в свое время И.Г. Гердер), то «смысл программы сверхчеловека вполне можно понимать как вектор утверждения перспективы развития человека против тенденции его перерождения в процессе инерционного “расслабления”…» (с. 14).
Автор предлагает отвлечься от некоторого отрицательного «шлейфа» данного термина и признать сам термин «сверхчеловек» достаточно значимым, не ограниченным каким-либо историческим или узким национально обусловленным смыслом. «Сверхчеловек, и это принципиально, в аутентичном его понимании действительно выступает как антагонист – но вовсе не человеку и его традиционным ценностям, а утверждающемуся в мире и становящемуся угрозой для мира (в том числе и угрозой для самого человека) – античеловеку» (с. 35).
Возврат интереса к постановке вопросов, известных с давних времен, их своеобразная «реанимация» может быть, полагает автор, связана с тем, что в свое время они не нашли (и, возможно, объективно не могли найти) в полной мере адекватного, удовлетворительного разрешения. «Человечество в той или иной форме сохраняет память о своих героях, мечтателях, первопроходцах, каждый из которых в чем-либо продвинул нужные события, открыл новые качества и грани человеческого характера, осуществил высокую мечту, постиг или помог постичь истину…» (с. 37). Эта память человечества нашла свое выражение, в частности, в создании различных образов сверхчеловека. «При этом в создании образов собственно сверхчеловека выделялись представления о том, какова при этом есть (должна быть) истинная, аутентичная человеческая природа в ее высшем проявлении, развитии и совершенствовании» (там же). Говоря о человеке и проблемах его бытия, его сознании и его установках, мы опираемся, как отмечает автор, на неоспоримую истину – наличие у человека личности, формирование, становление и развитие которой является «культурно-историческим завоеванием» человека, «что и обусловливает для него возможность именно сознательного отношения к себе как к человеку, а также означает осознание им подлинной реальности своего “я” и определенным образом формирует и окрашивает способность не только познания окружающего мира, но и самопознания» (с. 41). Именно личность как особая структура, замечает автор, образует неповторимость соединения в сознании человека действительного и возможного, вероятного и невероятного, данного и должного, реального и потенциального. «Все это показывает важность активности формирующего личность сознания, которое определяет, выстраивает должный порядок бытия человека и помогает ему реализовать этот достойный его порядок» (с. 42). Автор подчеркивает, что поступательное движение развития и общества, и человека, а также его представлений о мире и о себе, не является единственно возможным, как бы гарантированным человеку, «и человек не может забывать о подстерегающих его опасностях нисхождения в своем пути к развитию, об угрозе деградации и вырождения» (с. 44). Именно в силу этого проблема человека, который во многом сам выбирает себе идеал, не перестает быть актуальной во все времена. «Это человеческое умение выбирать и формулировать себе идеал определяет и содержание человека, и характер развития общества» (там же). В то же время, замечает автор, странность или несвоевременность предлагаемого разговора о сверхчеловеке в современном обществе может не только ощущаться, но особо наглядно выступать (представляться таковой) в контексте очевидного состояния современного общества и самого́ современного человека. Это оказывается возможным «ввиду распространенных ныне форм некоей общей “порчи социокультурного контекста”, в частности ввиду превышения допустимого уровня дезориентации сознания и невротизации психики, что вызывается несовпадением естественных (и привычных) ритмов жизнедеятельности человека и темпов развития информационно-технических качеств среды» (с. 47–48). Кроме того, как это представляется очевидным для многих, отмечает автор, о каком сверхчеловеке может идти речь в условиях психосоциальной нестабильности, «когда и нормальная по-человечески осуществляемая жизнь порою требует от обычного человека сверхусилий, сверхвыдержки, сверхизобретательности?» (с. 48). Эта необходимость проявления сверхусилий в условиях микрозначимых по большому счету обстоятельств дезориентирует сознание и волю «несомасштабностью условий и требуемых качеств» (там же). Здесь автор ссылается на слова К.Г. Юнга, который полагал, что «самое трудное – это ощущать себя современным внутри самой современности» (цит. по: с. 50), а также на замечание П.С. Гуревича о том, что «знание о человеке в современной философии становится все более фрагментарным» (цит. по: там же). При этом автор подчеркивает, что подобная фрагментация становится принципиальной установкой в постмодернизме, который при этом ссылается на утрату самим человеком определенности, следовательно, возможности быть определимым. «Человек распадается, не располагая ни какой-либо своей идентичностью, которая произвольно возникает и распадается в ходе его функционирования, ни центрированностью на определении его сущности и самосознания, которые выступают виртуально, так же случайным образом возникая и распадаясь в процессах коммуникаций» (цит. по: с. 50). О сложности адаптации к реальной действительности, «непредсказуемыми трансформациями которой управляют многолико-неразборчивые пульсации бессознательного», пишут многие представители постмодернизма. Как подчеркивает автор, пытаясь сформировать основы новой рациональности, более соответствующей самому духу современности, представители постмодернизма «размыли основы мышления… и лишили его привычной логики, выступив, в частности, с критикой Аристотеля как основателя классического ее варианта…» (с. 52). В постмодернистской конструкции мира, по словам автора, исчезает стержень истины, скреплявший ее и дающий возможность понимания мира, познания его и выстраивания адекватного отношения к нему. «И если фигура и личность Ницше неизменно выступают в его произведениях со всей определенностью, то постмодернистская “смерть автора” ведет к утрате определенности в изображении и оценке действительности…» (с. 55). Торжество иррационализма – программного, как в постмодернизме, или скрыто присутствующего как фон и основа, к которым обращена массовая культура, привело, по словам автора, к разрастанию стихии хаоса, захватывающего то мыслительное пространство, которое, казалось бы, давно уже было отвоевано познанием. «Рационализм является единственной альтернативой дегуманизации, но чтобы противостоять иррациональности современного массового общества, современный рационализм должен быть выстроен на качественно новых основаниях… Однако вместо этого постмодернисты, заявившие о готовности сформировать новую рациональность, разрушили основные опоры организации адекватного мышления, понимания, познания. А Ницше, как мы помним, способность вместить истину считал необходимым показателем истинного человека» (с. 57). А сверхчеловек для Ницше – это в ценностном смысле «окончательно сформулированный образ, выражающий постоянное и непрерывное устремление к заявленной цели и вместе с тем – подвиг преодоления, на который человечество должно решиться, ибо его дух устремлен в будущее» (с. 59). Автор подчеркивает, что в условиях, когда человек фактически расписывается в своей личностно-человеческой несостоятельности, переживает глубокий кризис своей идентичности, когда он не может определиться с самим собой, в атмосфере всеобщего смешения, апатии и в то же время бессмысленной и мелочной суеты, «оживление образа сверхчеловека, возвращение этой проблемы в круг актуальных и обсуждаемых может стать и раздражителем, и стимулом, и даже некоей провокацией, необходимой для пробуждения от нездорового сна, грозящего перейти в летаргический» (с. 59–60). Построение образа сверхчеловека, с точки зрения автора, – это не бегство от реальности и не приспособление к тем или иным ее «отклоненным» формам, но развернутая парадигма преодоления существующей реальности во имя построения более широкой и естественной новой реальности. «Истинный гуманизм не в том, чтобы застыть на месте, в самолюбовании и благости распевая себе дифирамбы, но в том, чтобы помочь человеку в себе стать таким, каким он может и должен стать по высшему замыслу о нем» (с. 156).