Страница 6 из 13
В московской иконописи этого периода древнерусская монументальность органично соединяется с утонченностью духовных переживаний. Это искусство впитало в себя множество элементов народной эстетики. В это время не существует резкого разграничения между народным творчеством и искусством высших слоев населения, какое возникает в Новое время, поэтому оба этих начала переплетаются, поскольку опираются на воззрения и идеалы широких слоев населения.
Искусство Андрея Рублёва и близких к нему мастеров определило стиль московской живописи начала ХV в., воплотив новое, возвышенное понимание духовной красоты и нравственной силы человека, где философская созерцательность образов приходит на смену монументальности и суровой экспрессивности.
Впервые в истории государства духовная культура стала главным и определяющим рычагом процесса объединения страны.
«Красота и необходимость насилия»: Мифопоэтика раннего футуризма11
И в Италии, и в России мифология творящего и спасающего насилия – один из принципиальных моментов, отделяющих ранний (периода до Первой мировой войны) авангард от его последующих модификаций.
Мифология толпы и мифологизация насилия на рубеже XIX–XX вв. обнаруживают много точек соприкосновения. «Творческое насилие» должно было спасти и возродить стареющую европейскую цивилизацию.
В модернистской мифологии упадка узнаются традиционные христианские архетипы – эсхатологическое видение истории, ожидание конца мира, необходимость спасения и Спасителя. Однако в культуре модерна эти архетипы присутствуют лишь как следы или руины. Культ борьбы и битвы как инструментов развития и возрождения отсылает к идеям социального дарвинизма.
Точкой отсчета для новых мифологий спасения становится образ «научного апокалипсиса». Химический или космический взрыв, удар и столкновение разнонаправленных сил – эти физические процессы стали моделями для социума, истории, культуры. Огромная популярность мотива бомбы и взрыва на рубеже веков также может быть связана с этой научно-социальной мифологией.
Футуризм в Италии первым заявил о насилии как о моральной и эстетической ценности. В 1910 г. Маринетти выступил с публичной лекцией, известной под названием «Красота и необходимость насилия». Красота насилия – в его способности провоцировать изменения, нарушать равновесие, пересоздавать, трансформировать. Красота насилия – это и есть красота Нового. Образы, ассоциирующиеся с насилием, – взрыв, удар и ответное напряжение, сопротивление материи.
Насилие и агрессия становятся важной составляющей стиля поведения футуристов: агрессивная реклама, провокации и публичные скандалы, дуэли и драки с публикой или полицией. Но высшая форма такой агрессивности – война. Сюда же относится «разрушительный жест анархистов», т.е. реальные взрывы террористов, потрясавшие и Европу, и Россию.
Не раз отмечалось, что террористическая деятельность направлена не столько на достижение конкретных целей, сколько обращена к медийному пространству, стремится потрясти и взорвать массовое сознание. Именно в пространстве массмедиа, говоря современным языком, обнаруживается соприкосновение стратегий анархистов или террористов и футуристов. Пожалуй, террористы опередили авангард в использовании этих методов работы с массмедиа, с воображением толп.
Метафорика террора активно проникает на территорию искусства. «Поджигайте же полки библиотек! Отводите каналы, чтобы затопить погреба музеев!.. <…> Подрывайте фундаменты почтенных городов!» – призывал Маринетти в Первом манифесте футуризма.
Русские авангардисты также использовали в своих манифестах метафорику взрыва и насилия: «Мы расшатали синтаксис… Нами уничтожены знаки препинания…»; «Мы уподобились воинам, напавшим тусклым утром на праздных неприятелей». Однако в русском искусстве сложилась другая версия мифа о спасении и возрождении.
Русские образы движения и скорости прежде всего лишены векторности, линейности. Не конусы-удары, а вращение, круг чаще возникают на русских картинах. У русских художников нередки сюжеты агрессивного поведения – драки и спортивная борьба. Однако их источником был кинематограф, лубок, площадные действа и балаганы, где насилие предстает как повторяющийся «ритуал».
Русские художники не изображают сюжеты, связанные с массами, но пытаются говорить языком масс, языком народного мифотворчества. Для их картин характерно наличие второго плана – лубочного, традиционного, архаического, ритуального. Природа интересующих коллективных аффектов иная, чем у итальянских футуристов. Образы агрессии, напряжения жизненных сил, воинственной героики связывались прежде всего с архаикой. Не случайно именно скифы стали символом и эмблемой русского футуризма.
Архаизация, вернее, «русификация» формы у «будущников» предполагала насилие над привычкой и нормой, т.е. представляла собой чисто модернистский жест. Однако вектор этого насилия другой. «Устремленность к новому, поиск нового, жажда нового раскрываются как жажда и поиск конца» (с. 208).
Натурализм в искусстве XIX века
Сводный реферат
В середине ХIХ в. заметно усиливается влияние науки на все области человеческой культуры. Промышленный переворот заставил европейское общество высоко ценить преобразующий потенциал научного знания, поскольку научная мысль, воплотившаяся в технических устройствах, радикальным образом изменила жизнь европейцев, их представления о безопасности, комфорте, благосостоянии и многом другом. В системе ценностей европейского сознания произошел очевидный сдвиг в сторону сциентизма, породивший ожидания новых и новых успехов науки, которая, как казалось, способна была справиться с любыми проблемами и решить любые поставленные перед нею задачи.
Позитивистская философия, выполнявшая в ХIХ в. роль главного пропагандиста науки, потребовала использования научного подхода для изучения жизни общества, искусства, феноменов культуры, которые начали рассматриваться как совокупность факторов, обусловленных друг другом, связанных устойчивыми связями, фиксируемыми с помощью научного анализа.
В позитивизме, помимо декларации чисто научных целей и задач, присутствовал и этический пафос, связанный с его желанием некоего человеческого блага. Подобная ценностная ориентация сделала позитивизм привлекательным не только для ученых, но и художников, которые увидели в позитивистском подходе к человеку и обществу возможность реального воздействия на социальную среду с целью ее совершенствования.
Реалистическое и натуралистическое искусство ХIХ в. должно рассматриваться как художественный аналог социологии и психологии, т.е. гуманитарного знания современного типа, оно ставило перед собой схожие с ним цели и помогало исследовать общество и его взаимодействие с индивидом, способствуя созданию более благоприятной и комфортной для человека социальной среды (2).
Надо сказать, что до настоящего времени существует определенная терминологическая путаница с использованием понятий «реализм» и «натурализм», отчасти связанная с идейными установками советской критики и социалистического реализма. Последний возводил себя к реалистической традиции, но не признавал тех ее форм, которые отказывались использовать марксистский способ объяснения человека и социума. Как следствие, творчество домарксистских художников, стремившихся правдиво изображать действительность и не опиравшихся при этом на какие-либо социальные теории, не противоречащие марксизму, традиционно маркировалось как «реалистическое». В то время как чрезмерное увлечение биологическими теориями, объясняющими социальную жизнь, стремление к фактографии или интерес к физиологическим подробностям обозначали как натурализм. Сами понятия «натурализм» и «реализм» обретали, скорее, оценочный характер, натурализм становился своего рода изнанкой реализма, воплощением его антиэстетической или фактологической составляющей (2).
11
Бобринская Е. «Красота и необходимость насилия»: Мифопоэтика раннего футуризма // Искусствознание: Журн. по истории и теории искусства. – М.: Гос. ин-т искусствознания, 2016. – № 1/2. – С. 194–215.