Бисмарк. «Железный канцлер»

8 мая 1851 года кандидатура Бисмарка была утверждена. Мечта сбылась – он стал дипломатом.

Глава 4

На берегах Майна

Сам Бисмарк в письме к супруге назвал должность прусского посланника в бундестаге «в настоящий момент важнейшим постом нашей дипломатии»[108]. Невольно встает вопрос о том, каким образом на этом посту оказался человек, не только не являвшийся профессиональным дипломатом, но и не имевший серьезного опыта государственной службы вообще и пользовавшийся довольно скандальной известностью.

Значительную роль сыграло стремление монарха назначить во Франкфурт политика, который будет заботиться о хороших отношениях с Австрией и в то же время учитывать прусские интересы. Для «камарильи» во главе с Герлахами первое было даже важнее второго – в роли главного противника для них выступала революция, и борьба с ней была основной задачей, которую можно было решить только в тесном сотрудничестве с Веной. Союз консервативных монархий – «трех черных орлов» – являлся для них абсолютной ценностью. После так называемой «Ольмюцской речи» имелись все основания полагать, что Бисмарк разделяет эту точку зрения. По своим воззрениям он в результате оказывался вполне подходящей кандидатурой. Кроме того, резко контрреволюционная позиция Бисмарка должна была послужить дополнительной «верительной грамотой» в глазах Вены.

Однако это была не единственная причина назначения. В конце концов, среди прусской правящей элиты имелись люди, которые придерживались той же точки зрения на отношения с Австрией, однако имели богатый опыт дипломатической работы. Бисмарк же, казалось, гораздо больше подходил на роль спикера консерваторов в нижней палате ландтага. Потребовались весьма значительные усилия самого кандидата, чтобы эти соображения ушли на задний план.

В течение первых месяцев 1851 года Бисмарк вел активную и очень напряженную деятельность, направленную на то, чтобы привлечь к своей особе внимание монарха и европейских дипломатов. Он регулярно посещал светские мероприятия, выступал в палате с речами в защиту прерогатив короны. Так, в своей речи 24 февраля Бисмарк заявил, что в случае, если палата не утвердит бюджет, король может править и без него, поскольку такое развитие ситуации никак не регулируется законодательством. 11 марта он выступил против сокращения военных расходов, заявив, что армия не может зависеть от мнения штатских дилетантов из ландтага. Оба выступления были весьма высоко оценены монархом, который благожелательно наблюдал за деятельностью молодого парламентария. Фридрих Вильгельм IV по-прежнему избегал каких-то публичных выражений своей симпатии к Бисмарку, однако был о нем достаточно высокого мнения и даже в какой-то степени считал себя его покровителем.

Тем не менее, кандидатуру Бисмарка на пост прусского представителя в бундестаге стали всерьез рассматривать только в конце апреля, после того, как ряд других претендентов был отвергнут. Король, поколебавшись, в итоге дал свое согласие. Назначение во Франкфурт значительно усилило позиции Бисмарка внутри «камарильи» – если раньше он был скорее «адъютантом», то теперь ему был поручен самостоятельный фронт работ.

Когда эта информация стала достоянием общественности, германская пресса разразилась целой серией скептических публикаций. Бисмарка называли «политическим младенцем», который своей деятельностью похоронит еще оставшийся в немецких государствах авторитет Берлина. Принц Вильгельм Прусский скептически предположил, что «этот лейтенант ландвера» не справится с поставленной задачей[109]. Даже покровитель молодого консерватора, Людвиг фон Герлах, в какой-то момент усомнился в правильности идеи назначать на ответственный пост человека, «административная карьера которого ограничилась неудачной работой референдарием»[110].

Сам Бисмарк был весьма обрадован новым назначением, но одновременно понимал, насколько трудными будут первые шаги на дипломатическом паркете. «Полностью самостоятельный пост я, по моему мнению, не смогу сразу же принять» – писал он Иоганне 25 апреля, одновременно опасаясь, что такая нерешительность заставит короля изменить свои планы[111].

Проблема была решена за счет прусского посла в Петербурге Теодора фон Рохова, который прибыл во Франкфурт одновременно с Бисмарком и остался там до середины июля, чтобы ввести последнего в курс дела. Рохов сам с удовольствием остался бы во Франкфурте и лишь с большой неохотой сдал лакомый пост новичку, которого называл не иначе как «спившимся студентом» и «померанским свинопасом».

Бисмарку нужно было убедить в правильности назначения не только короля, но и собственную жену. Ей было вовсе не по нраву покидать тихий Рейнфельд и перебираться в большой шумный город. Молодой жене нравилась сельская идиллия, и ее мужу пришлось свалить ответственность за предстоящие перемены на высшие силы: «Я не искал этот пост так решил Господь, и я должен его принять и не могу отказаться от этого» – писал Отто Иоганне в конце апреля[112]. «Я солдат Господа, и куда Он посылает меня, я должен идти, и я верю, что Он направляет меня туда и организует мою жизнь так, как Ему это нужно» – повторял он несколько дней спустя[113].

«Иоганна, любимая Иоганна, мы не можем оставаться детьми, которые играют и резвятся, мы должны становиться серьезными людьми (…). Это было прекрасно, но цветок цветет только в определенную пору, и когда он отцвел, необходимо дать созреть плодам» – писала молодой жене в эти дни одна из ее подруг[114]. Бисмарк, со своей стороны, старался стимулировать перемены в супруге со всем возможным тактом и заботой. «Поверь мне, я люблю тебя как частичку самого себя, без которой я не могу и не хочу жить; боюсь, что из меня не вышло бы ничего приятного Господу, если бы у меня не было тебя; ты – мой якорь на хорошем берегу, и если канат оборвется, то пусть Господь смилостивится над моей душой» – высказывался он в одном из своих писем в начале января[115]. «Я женился на тебе, чтобы любить тебя перед Господом и по велению моего сердца, и чтобы иметь в этом чуждом мире пристанище для моего сердца, где его не заморозят холодные ветра и в котором я найду тепло родного камина, к которому я приникаю, когда снаружи штормит. (…) Нет ничего, за исключением милости Господа, что было бы мне дороже, роднее и нужнее, чем твоя любовь и родной очаг, который с нами даже на чужбине, если мы вместе» – писал он Иоганне в мае 1851 года[116]. Его письма той поры красноречиво свидетельствуют о той нежной привязанности, которую он испытывал к своей супруге и которую всячески стремился подчеркнуть, чтобы укрепить отношения, все еще находившиеся в состоянии развития.

8 мая Бисмарк получил ранг тайного советника. В этот же день он встретился с королем, который на прощание дал ему продолжительную аудиенцию. Фридрих Вильгельм IV отметил, что новый посланник, по всей видимости, человек весьма мужественный, поскольку согласился заняться совершенно незнакомым ему делом. Сам свежеиспеченный дипломат не закрывал глаза на предстоящие сложности и не страдал излишней самоуверенностью. «Предвижу, что это будет неблагодатная и полная опасностей служба, на которой я при всем старании утрачу расположение многих людей» – писал он жене[117]. Не исключено, что, перекладывая ответственность на высшие силы, он стремился успокоить не только супругу, но и себя самого. Понимая все риски и трудности, Бисмарк, тем не менее, активно добивался своего назначения; будущий «железный канцлер» понимал, что путь наверх подразумевает готовность брать на себя непростые задачи. Более того, он собирался решать эти задачи так, как считал нужным сам.

108

WIA. Bd. 1. S. 375.

109

Engelberg E. Op. cit. S. 367.

110

Wehler H.U. Op. cit. S. 268.

111

WIA. Bd. 1. S. 372.

112

Ibid. S. 375.

113

Ibid. S. 376.

114

Engelberg E. Op. cit. S. 369.

115

WIA. Bd. 1. S. 345.

116

Ibid. S. 383.

117

Ibid. S. 375.