Страница 5 из 7
– Что, и сейчас скажешь, что не про тебя сказочка? – ехидненько так спросила Яга, дождавшись моего возвращения.
– Что это за зеркало такое? – почти прохрипела я, с отвращением отталкивая от себя предмет галантереи.
– «Ах ты, мерзкое стекло, это врешь ты мне назло», – противным голосом процитировала Яга. – АС Пушкин. Классика!
Сказку Пушкина я помнила. Там тоже было волшебное зеркало, которое говорило хозяйке правду. Но неужели правда про меня – это то, что мне хочется всех порвать, как грелку? И тут я поняла: да. Мне вдруг расхотелось спорить.
– Хорошо. Признаю, что кое-в-каких эпизодах я действительно увидела себя. Яга Ядвига, вы говорили, что можете помочь. Это так?
– Могу и помогу, – мигом подобралась Яга. – А в чем конкретно?
– Вот я все время думала, что я сильная, и это хорошо, – призналась я, сама не ожидая от себя такой откровенности.
– А теперь, что думаешь? – спросила она, вылавливая из вазочки финик.
– Думаю: а что хорошего-то? Всю свою силу направляю на то, чтобы другим хорошо было. Переутомляю себя, а потом страдаю и злюсь. И вроде бы виноватыми всех считаю, что они меня используют, хотя сама на рожон лезу со своими услугами и добрыми делами.
– А зачем ты это делаешь?
– Чтобы меня любили, – тихо проговорила я. – Я уверена, что любовь еще надо заслужить. Я с детства это усвоила.
– С детства, говоришь, – пожевала губами Яга. – Ладно. Свет мой, зеркальце, отправь-ка ее в детство.
И в зеркале, которое снова сунули мне под нос, отразились дешевенькие обои в цветочек, край ковра и сломанный велосипед… комната моего детства. И сразу все внутри сжалось: меня влекло туда, где когда-то я получила очень много боли.
Сказка третья
Ожерелье из боли
Она пришла к ведунье поздним вечером, когда звезды ярко светили в небе, а месяц освещал путь. Тихо постучала в дверь. Ведунья открыла так быстро, будто ждала ее.
– Простите, что я так поздно. Можно войти? – робко спросила женщина.
– Входи, – спокойно ответила пожилая ведунья. Люди говорили, что ей уже очень много лет, но она не выглядела старой и безобразной. Сухонькая, подтянутая, с седыми волосами до плеч. Ведунья усадила женщину за стол и налила душистого чая.
– Чем могу быть тебе полезна? – спросила ведунья.
– Мне сказали, что вы можете мне помочь. Мне надо простить кое-кого.
– Надо? – удивилась ведунья.
– Ну, да. Говорят ведь, что таить злобу на кого-то – это плохо для жизни.
– Говорят? – переспросила ведунья, улыбаясь краешками губ.
Женщина задумалась.
– А что, разве это не так? – спросила она наконец.
– А чем конкретно тебе это мешает? – стала уточнять ведунья.
– Да мне эта злоба уже поперек горла стоит! На грудь давит, дышать свободно не дает. Всю радость мне отравляет!
– И на кого ж ты так обиделась, что аж задыхаешься от злобы?
– Недолюбленная я. Мне родители в детстве мало внимания уделяли, и я поэтому чувствую себя никому не нужной. До сих пор пытаюсь хоть чью-нибудь любовь заслужить. Да и с мужчинами чувствую себя неуверенно, ведь отец меня особо не баловал ни лаской, ни вниманием, не говорю уж о комплиментах. Вот и получился внутренний конфликт и душевный диссонанс.
– О, какие мы слова знаем, – подняла брови ведунья. – Вижу, ты у нас дама просвещенная, продвинутая.
Женщина кивнула с видом отличницы.
– А если с другой стороны посмотреть? – продолжала ведунья. – Получается, твои родители тебя вырастили, выкормили, на ноги поставили, в жизнь выпустили, а все еще виноваты в том, что тебе в жизни сейчас не комфортно?
– Так оно и есть, – согласилась женщина.
– То есть они до сих пор за твое счастье в ответе?
Ведунья встала и пошла к очагу. Пока она закидывала дрова в огонь, выражение на лице женщины менялось с обиженного на растерянное.
– Получается, я ответственность свою на кого-то перекладываю? Мол, жизнь у меня из-за них не складывается, – ответила, наконец, женщина. – Хотя они в моей нынешней жизни роли не играют.
Ведунья отвлеклась от печи и внимательно посмотрела на свою гостью.
– Вот все ведь понимаешь, когда хочешь. Умная ты.
– Спасибо, – тихо ответила женщина.
– И что ты с этим хочешь сделать? – спросила ведунья.
– Не знаю. С одной стороны, вроде мешает, но ведь столько раз пыталась эту обиду и злость вырвать из себя, выпустить, выкопать – не получается. Вернее, кажется, что все, уже простила, а потом бац! – и опять ярость появляется.
Ведунья подошла к полкам с зельем и, не долго думая, взяла первую попавшуюся склянку. Или, может, знала, что именно это то, что надо.
– Выпей-ка, – сказала она и протянула пузырек женщине. Та, не думая, откупорила и выпила, сморщившись.
– Горько? – спросила ведунья. – Ничего, сейчас послевкусие проявится.
И правда женщина вдруг улыбнулась.
– Сладко, – удивилась она. – Во рту сладко, как после ягоды. Малина?
Ведунья улыбалась.
– Вот так и с твоей болью. Сначала горько, а потом сладко.
– Не понимаю, что вы хотите сказать.
– Ты от боли страдаешь, а потом ею и наслаждаешься. «Ах, какая я бедная, как мне плохо». Жалеешь себя, плачешь, сочувствия ищешь. А давай, я тебе прямо сейчас другое зелье дам, и вся твоя боль пройдет. Исчезнет навсегда. Хочешь?
Женщина вертела в руках пустой пузырек.
– Нет, пожалуй, я не готова, – ответила она. – То есть как – исчезнет? А что же тогда останется?
– Так я и думала, – покивала ведунья. – А чего ж тогда ко мне пришла?
– Не знаю даже. Может быть, я просто хотела с вами поделиться?
– В этом я тебе могу помочь, – ответила ведунья и положила свою жилистую руку на плечо женщине. – Так и быть, разделю твою боль. Позволишь?
Женщина кивнула.
– Вот и хорошо. Тогда закрывай глаза. Дыши глубоко. Сейчас попробуй увидеть образ твоей боли. Что ты видишь? Эта твоя боль, она какая?
– Как черствая круглая булка хлеба, – ответила женщина после кратких раздумий.
– Круглый хлеб. Хм. И где ты держишь этот каравай?
– Я его к груди прижимаю.
– Отдашь мне его?
– Не-е-ет.
– Почему? Он же черствый? И тебе от него плохо.
– Все равно не могу отдать, – покачала головой женщина. – Он мне дорог. Хоть и очерствел, но ведь хлеб же все-таки. Какой-никакой, а родной.
– Так ты и держишься до сих пор за те крохи любви, что от родителей принимала. Хоть и черствые, а родные.
Ведунья погладила подошедшую к ней кошку и спросила:
– А половину отдашь? Поделишься со мной чувствами?
– Половину могу. А что вы с ней делать будете?
– Я – ничего. А вот ты что хочешь, то и делай. Хоть в хомут преврати – мне не жалко.
– Зачем же в хомут? – удивилась женщина. – Пусть лучше будет… ожерелье. Но разве из хлеба получится?
– А почему бы и нет? Раз хлеб выдуманный, можно с ним делать все что хочешь.
– Ну хорошо, – нерешительно ответила женщина. – А как превращать?
– Да просто представь поярче, да с деталями, и сама все увидишь.
– Ой, и правда! Вижу его. Красивое такое, золотое, огнем переливается. Славное ожерелье получилось – в виде полумесяца, с драгоценными камнями, на витой золотой цепочке.
– А я что говорила?
– И не думала, что смогу – но получилось, – подивилась женщина.
– Ну как, теперь тебе легче дышится?
– Уже лучше. Прямо наполовину меньше болеть стало.
– Оставшуюся половину отдашь?
– Нет. И хотела бы, да не могу.
– А чего так?
– Чувство долга не дает. Кто-то же мне этот хлеб вручил – значит, беречь надо.
– Да береги на здоровье. Ты мне лишь половинку отдай – чай, не обеднеешь.
Женщина с видимой неохотой кивнула головой: