Страница 7 из 9
Они не хотели ничего. Не интересовались ничем. На уроки литературы приходили просто отсидеться, занимались своими делами, переговаривались вслух, хохотали, могли запросто встать и выйти из класса. О чём бы она ни рассказывала — её попросту не слушали.
Поначалу Аллочка ещё пыталась увлечь их, но тщетно. Эти «золотые детки» ставили свою классную буквально в ноль: не слушали, не замечали, игнорировали все её попытки достучаться до них.
Все они были «хороши», даже девочки. Сплошные фанаберии и апломб. Но самый несносный — Явницкий. Губернаторский сынок, вот уж настоящий чёрт. Распущенный, циничный, жестокий. От него, считала Аллочка, всё зло. Он задавал тон, и остальные подхватывали этот его настрой. Вёл он себя всегда развязно, а когда она, отчаявшись, стала срываться и повышать голос, Явницкий и вовсе преступил все границы дозволенного. Говорил ей при всех совершенно немыслимые вещи. Пошлые, дикие, которые нормальный человек никогда не скажет женщине, учителю… А его сочинения! Это же откровения извращенца.
Сколько слёз из-за него она выплакала за минувший год! Сколько ночей без сна провела! Сколько раз жаловалась директору, просила вызвать отца, повлиять, посодействовать. Всё без толку. И отец у него вечно занят, не до сына ему. А у директора позиция одна: ищите подход. А какой тут подход, если Явницкий злонамеренно изводил её? Причём учился, подонок, хорошо, даже отлично, не прицепишься, и любые выходки ему прощались.
Алла Геннадьевна раньше даже не подозревала, что способна кого-либо так ненавидеть. И в этом году всеми силами открещивалась от классного руководства в объединённом одиннадцатом, но кто бы её спрашивал? Навязали, как самой молодой, неопытной и потому бесправной.
А теперь, с этим слиянием, ещё хуже стало. Ученики как с цепи сорвались, и каждый урок неизменно превращался в балаган. Разнузданный словесный баттл. И вместо того, чтобы рассказывать о поэтах Серебряного века, Аллочка все сорок минут взывала к порядку.
Она могла просить, могла кричать до хрипоты, могла требовать, чтобы разборки отложили хотя бы до перемены — её слова тонули никем не услышанными. И когда сегодня она вошла в класс и уже по обыкновению прикрикнула: «Тихо!», то неожиданно растерялась, потому что действительно вдруг стало тихо. Даже ненавистный Явницкий замолк, припечатав её мрачным взглядом. Точнее будет сказать — он замолчал, и все замолчали, что только подтверждало её мысль — вот кто паршивая овца, портящая всё стадо.
Впервые Аллочка провела урок в тишине. Слушали её, конечно, с кислыми минами, зевали, будто шли на стендап шоу, а по недоразумению попали на скучную лекцию, но всё же слушали и молча.
После урока Алла Геннадьевна попросила Явницкого задержаться.
— Максим, ты почему вчера на занятия не пришёл?
— Не захотел и не пришёл, — запальчиво ответил Явницкий и взглянул так, что стало ясно: если она сейчас продолжит, нарвётся на очередное хамство.
И что вот ей делать? Так не хотелось выслушивать новую гадость, но с этим мерзавцем невозможно по-другому. Все попытки поговорить с ним неизбежно заканчивались её слезами в учительской. Ну а с другой стороны, нельзя же просто закрыть глаза? Он ведь тогда совсем обнаглеет. Хотя куда уж больше?
— Ну как так можно? А если бы я не захотела идти на работу и не пришла? — Аллочка и сама услышала, как жалко и неубедительно прозвучала её реплика.
— Никто бы этого не заметил, — хмыкнул ненавистный Явницкий. — А если б и заметил, то не огорчился.
На колкость она не отреагировала, знала, что нельзя вестись на его провокации. Надо оставаться спокойной, ибо с ним только начни нервничать — и он тут же с азартом доведёт тебя до истерики. Подлец же!
— Но так нельзя, — крепилась она. — Ты же знаешь наши правила: без уважительной причины никаких пропусков…
— Ну, считайте, что у меня есть уважительная причина, — лениво протянул он.
— Какая? — живо поинтересовалась Алла Геннадьевна.
— Не ваше дело.
— Так у него ж сестра приехала вчера, — раздался за спиной насмешливый голос Стаса Шилова. — Он, видать, ждал сестрёнку, волновался, готовился к встрече, не до уроков было…
Явницкий резко развернулся.
— Гляжу, Шило, она тебя самого как-то уж очень сильно разволновала. Вон как завёлся.
— Да кто завёлся-то? Мне вот просто интересно, с чего твоего батю на колхозницу-то потянуло?
— Так ты у него и спроси, — рявкнул Явницкий и подхватил сумку. А выходя из кабинета, намеренно толкнул Шилова плечом.
— Максим! Мы ещё не закончили! — окликнула его Алла Геннадьевна, но тот даже не оглянулся.
Ужинали они втроём — отец с новоиспечённой дочерью укатил в ресторан. Решил пообщаться наедине. Максима такой расклад вполне устраивал, он бы с удовольствием не видел обоих хоть каждый вечер. А вот мать и Артём заметно расстроились.
— Это всё Глушко, — сердилась мать. — Весь этот дурацкий спектакль — его идея. И ужин в ресторане тоже он придумал.
— Да и пусть, — пожал плечами Максим, — я хоть поем нормально, а то при этой чухонке кусок в горле застревает.
Парочка вернулась поздно, около десяти.
Максим наблюдал из окна, как она выпорхнула из машины, в два шага догнала отца — тот вышел первым, — и подхватила его под руку. Надо же! Видимо, ужин провели душевно.
А спустя полчаса отец собственной персоной пожаловал к нему. Такое случалось крайне редко. Оба, не сговариваясь, старались избегать лишних контактов, тем более тет-а-тет.
— Как в школе дела? — спросил он, пристально разглядывая стены комнаты, будто тут впервые, затем кивнул на гитару. — Музыку свою забросил, что ли? Не играл давно… Чего так? Хорошо же получалось…
— Да ты уж прямо говори, что надо, — хмыкнул Максим, вольготно откинувшись в кресле.
— Эти вопросы меня тоже волнуют, — раздражённо отозвался Дмитрий Николаевич, но, помолчав, добавил: — Ладно. У меня к тебе небольшая просьба. Будь завтра дома к семи вечера.
— А что будет завтра в семь вечера? — насторожился Максим.
— Ничего особенного. Просто ужин в кругу друзей и близких. Я собираюсь представить Алёну…
— А я тут причём? — вскипел Максим.
— Но ты ведь тоже часть семьи… Кроме того, будет кое-кто из репортёров, так что… надо показать, какая у нас дружная, культурная семья, как мы все хорошо приняли Алёну, как рады ей…
— Но я ей нихрена не рад! Меня тошнит от неё. Почему я должен притворяться?
— Знаешь что, — отец наконец взглянул ему в глаза, — меня тоже многое не радует и очень многое не устраивает, я же терплю. А вот эти все твои шмотки, прибамбасы модные, фендер[3] твой, айфоны-айпады тебя радуют?
— Ааа, шантаж? — ухмыльнулся Максим и, закинув ногу на ногу, выжидающе уставился на отца, мол, что тот скажет дальше.
— Называй как хочешь, но ты не маленький и должен понимать, что всё в жизни имеет свою цену. И потом, не так уж часто я тебя о чём-то прошу.
Отец снова отвёл глаза, поджал губы.
— Я не понимаю — это что, так сложно? Просто прийти вовремя на семейный ужин, спокойно, без сюрпризов посидеть от силы час…?
— Лааадно, приду, посижу.
— Без сюрпризов? — уточнил отец.
— Да какие сюрпризы? Я что, фокусник?
Отец пытливо взглянул на него, словно пытаясь распознать подвох. Затем напряжение в глазах спало. Он достал из кармана портмоне, вынул несколько купюр, положил на край стола. Спрятал портмоне, молча развернулся, но у порога вдруг остановился и сказал:
— Кстати, с понедельника Алёна будет учиться с вами.
— Что?! — Максим аж невольно дёрнулся.
— А я что, по-твоему, должен был отправить её в обычную школу? Чтобы все потом сказали, мол, сыновей-то устроил в престижную гимназия, а…
— Да плевать мне, что и кто скажет! — взвился Максим. — Но в моём классе это чучело учиться не будет.
— Потом об этом поговорим… посмотрим… — нахмурился отец и вышел из комнаты.
3
Фендер — имеется в виду фендер телекастер (Fender Telecaster), электрогитара американской компании «Fender»/