Метро

- Хорошо, что у них резня кончилась... - произнёс Пётр Андреич. Полтора года ведь за Кольцо ступить было нельзя - везде оцепление, документы проверяют по сто раз. У меня там дела были в то время - и кроме как через Ганзу, никак было не пройти. И пошёл через Ганзу. И прямо на Проспекте Мира меня и остановили. Чуть к стенке не поставили.

- Да ну? А ты ведь не рассказывал этого, Пётр... Как это с тобой вышло? - заинтересовался Андрей.

Артём слегка поник, видя, что переходящеее знамя рассказчика беспардонно вырвано из его рук. Но история обещала быть интересной, и он не стал встревать.

- Как-как... Очень просто. За красного шпиона меня приняли. Выхожу я, значит, из туннеля на Проспекте Мира, на нашей линии. А наш Проспект Мира тоже под Ганзой. Аннексия, так сказать. Ну там ещё не очень строго - там у них же ярмарка, торговая зона. Ну, вы знаете, - у Ганзы везде так: те станции, которые на самом Кольце находятся, - это вроде их дом, в переходах с кольцевых станций на радиальные у них граница, - таможни, паспортный контроль...

- Да знаем мы всё это, чего ты нам лекции читаешь... Ты рассказывай лучше, что с тобой произошло там! - перебил его Андрей.

- Паспортный контроль! - повторил Пётр Андреич, сурово сводя брови. Теперь он был должен досказать из принципа. - А на радиальных станциях у них ярмарки, базары... Туда чужакам можно. А через границу их - ну никак.

- Да что ты будешь делать! - возмутился Андрей. - Что с тобой случилось-то, ты можешь мне сразу сказать, или нет? Чего ты тянешь?

- Ты не перебивай меня. Ты хочешь слушать - слушай. А не хочешь - сиди вот, чай пей. Развоевался он тут!

- Ладно, ладно... Молчу я. Молчу. Нем, как лосось дальневосточный, консервированный, - примирительно сказал Андрей. - Продолжай.

- Ну вот... Я на Проспекте Мира вылез, было у меня чая с собой полкило... Патроны мне нужны были, к автомату. Думал сменять. А там у них военное положение. Боеприпасы не меняют. Я одного челнока спрашиваю, другого - все отнекиваются, и бочком-бочком - в сторону от меня отходят. Один только шепнул мне: " Какие тебе патроны, олух... Сваливай отсюда, и поскорее, на тебя, наверное, настучали уже. Уходи. Это тебе будет мой дружеский совет" Сказал я ему спасибо и двинул потихоньку обратно в туннель, и на самом выходе останавливает меня патруль, и со станции - свистки, и ещё один наряд бежит. Документы, - говорят. Я им - паспорт свой, с нашим станционным штампом. Рассматривают они его так внимательно и спрашивают: "А пропуск ваш где?". Я им - так удивлённо - "Какой такой пропуск?". Выясняется, что чтобы на станцию попасть - пропуск обязательно получить, при выходе из туннеля столик такой стоит, и там у них канцелярия. Проверяют личность, цели, и выдают в случае необходимости пропуска. Развели, крысы, бюрократию... Как я мимо этого стола прошёл - не знаю... Почему меня не остановили эти обормоты? А я теперь - патрулю это объясняй. Стоит такой стриженый жлоб в камуфляже, и говорит: проскользнул! Прокрался! Прополз! Просочился! Листает мой паспорт дальше - и видит у меня там штампик Сокольников. Жил я там раньше, на Сокольниках... Видит он этот штамп и у него прямо глаза кровью наливаются. Просто как у быка на красную тряпку. Сдёргивает он с плеча автомат и ревёт: руки за голову, падла! Сразу видно выучку. Хватает меня за шиворот и так, волоком, через всю станцию - на пропускной пункт, в переходе, к старшему. И приговаривает: подожди, мол, сейчас мне только разрешение получить от начальства - и к стенке тебя, лазутчика. Мне аж плохо стало. Оправдаться пытаюсь, говорю: "Какой я лазутчик? Коммерсант я! Чай вот привёз, с ВДНХ." А он мне отвечает, что, мол, он мне этого чая полную пасть напихает и стволом утрамбует ещё, чтобы больше вошло. Вижу, что неубедительно у меня выходит, и что если сейчас начальство его даст добро, отведут меня на двухсотый метр, поставят лицом к трубам и наделают во мне лишних дырок, по законам военного времени. Нехорошо как получается, думаю... Подходим к пропускному пункту, и жлоб мой идёт советоваться, куда ему лучше стрелять. Смотрю я на его начальника, и прямо камень с сердца - Пашка Федотов, одноклассник мой, мы с ним ещё после школы сколько дружили, а потом вот потеряли друг друга...

- Твою мать! Напугал как! А я то уже думал что всё, убили тебя...ехидно вставил Андрей и все люди, сбившиеся у костра на двухсот пятидесятом метре, дружно загоготали.

Даже сам Пётр Андреич, сначала сердито взглянув на Андрея, а потом не выдержав, засмеялся. Смех раскатился по туннелю, рождая где-то в его глубинах искажённое эхо, непохожее ни на что жутковатое уханье... И прислушиваясь к нему, все понемногу затихли.

И тут из глубины туннеля, с севера, довольно отчётливо послышалось давешние подозрительные звуки - шорохи, и лёгкие дробные шаги.

Андрей, конечно, был первым, кто всё это расслышал. Мгновенно замолчав и дав остальным знак молчать тоже, он поднял с земли автомат и вскочил со своего места. Медленно отведя затвор и дослав патрон, он бесшумно, прижимаясь к стене, двинулся от костра - в глубь туннеля. Артём поднялся было тоже, было очень любопытно посмотреть, кого он упустил в прошлый раз, но Андрей обернулся и шикнул на него сердито, и он послушно опустился на место.

Приложив автомат прикладом к плечу, Андрей остановился на том месте, где тьма начинала сгущаться, а свет от костра совсем уже слабел, лёг плашмя, и крикнул: "Дайте света!"

Один из его людей, державший на готове мощный аккумуляторный фонарь, собранный местными умельцами из старой автомобильной фары, включил его, и луч света, яркий до белизны, вспорол темноту. Выхваченный из мрака, появился на секунду в их поле зрения неясный силуэт - что-то совсем небольшое, нестрашное вроде, которое тут же стремглав бросилось назад, на север. Артём, не выдержав, заорал что было сил: " Да стреляй же! Уйдёт ведь!"

Но Андрей отчего-то не стрелял. Пётр Андреич поднялся тоже, держа автомат наготове и крикнул: "Андрюха! Ты живой там?" Сидящие у костра обеспокоенно зашептались, и послышалось лязганье затворов. Но тут он наконец показался в свете фонаря, вставая с земли, отряхивая свою куртку и смеясь.