Чаша любви

— Полтора года я жил, как потерянный. Ты не представляешь, ты не поверишь, как...

— Не будем сейчас об этом.

Он, казалось, всё ещё задыхался.

— Такое дело. Потерять тебя, это... Это унизительно.

— Не говори так. Я этого не хотела.

— Знаю. Знаю. Но всё это... Заставляет поступать безрассудно... Тебя привез Эндрю?

— Он приехал и всё мне рассказал. Иначе я бы ничего не узнала.

— Благослови его Господь. И тебя — за то, что пришла.

Свет воровато закрадывался в комнату, постепенно просачиваясь на другой стул, самодельный гардероб, помятую кровать, грязное бельё, кувшин, склянки с лекарствами, и наконец как будто придал хоть немного красок её лицу и волосам. Небо стало розовым, окрасив склон над деревьями.

— Если я умру, — пробормотал он, — если я выживу... В любом случае я стану счастливее, зная, что хоть что-то для тебя значу.

Он провалился в глубокий сон, который, к ужасу Клоуэнс, куда больше напоминал беспамятство.

Эндрю пришел её сменить в восемь часов, но Клоуэнс отказалась уходить. Пока она дремала, скрючившись в неудобной позе на другом стуле, Эндрю принёс свежий уголь и заново развёл огонь, вынес ведро и другой мусор, а затем приготовил ей чай. Клоуэнс глотнула немного, а потом оба посмотрели на лежащего в кровати Стивена.

— Пора дать ему бренди, — заметил Эндрю.

— Дадим ему выспаться. Думаю, он действительно спит.

Доктор Энис появился в одиннадцать, хотя до этого и говорил, что не сможет приехать раньше вечера. К этому времени Стивен снова зашевелился и начал кашлять.

Дуайт измерил пульс, потрогал лоб и осмотрел язык.

— Кризис позади, — сказал он. — Жар спал. Теперь остается лишь наблюдать, ну, и обеспечить надлежащий уход. Такой уход, как последние два дня, — он улыбнулся Клоуэнс. — При таком тщательном уходе он должен поправиться.

Клоуэнс осталась на две недели; на третий день она послала с Эндрю длинное письмо родителям, после чего стала регулярно писать им.

После сильнейшего приступа лихорадки Стивен ещё был сильно нездоров, его мучил кашель и боль в обоих лёгких. Эндрю сменил её на третью ночь, а Стивен не позволил Клоуэнс вернуться на четвёртый день. Впоследствии она проводила с ним каждый день, спала в доме Верити, а когда он стал поправляться, выкроила немного времени, чтобы купить ему лакомства, а также книги и журналы.

Месяц стояла чудная погода: весна запоздала, но сполна возместила ожидание бурным цветением. Настал день, когда Стивен с тростью вышел на улицу погулять, осторожно переступая, как старик. Это знаменовало собой конец его немощи, а через четыре дня он даже рискнул сесть на лошадь. Он сбивчиво стал оправдываться перед Клоуэнс, что эти две хвори, одна за другой, так его подкосили. Клоуэнс не нуждалась в объяснениях; она радовалась, что жизнь понемногу к нему возвращается.

К её отъезду они о многом уже поговорили и многое прояснили. Но не всё. В беседах они не касались последней ссоры, которая и стала причиной разрыва. Стивен едва ли мог это понять, а Клоуэнс едва ли могла объяснить. Оба невольно оберегали новообретённое согласие и уклонялись от опасной темы, радуясь тому, что хотя бы на некоторое время об этом можно забыть.

Теперь уже стало поздно думать о приличиях, но Клоуэнс старалась покидать его комнату до наступления темноты.

— Любовь моя, — сказал Стивен, — я не фаталист. Считаю, что человек сам творит свою судьбу, а не ждёт, когда она к нему заявится. Мне в жизни уже три раза чертовски повезло, и в этом нет моей заслуги. Впервые это случилось, когда голодающим мальчишкой-беглецом восьми лет я случайно попал на ферму к бездетным супругам Элвин и заменил миссис Элвин сына. Второй раз это произошло, когда течение несло меня на плоту вместе с мертвецом, и Джереми меня подобрал. Третий раз я чуть не умер от пневмонии, но ты узнала и приехала сюда, а потом две ночи и три дня неустанно ухаживала за мной. Без тебя я бы не справился, уж поверь!

— Ох, даже не знаю...

— А я вот совершенно уверен. Уже три раза мне спасали жизнь, и два раза это сделали Полдарки. Тебе не кажется, что это судьба?

— Наверное.

Он сел, а Клоуэнс поцеловала его в лоб, теперь уже сухой и здоровый, как и волосы. Стивен обвил её колени и сцепил сзади руки.

— Что все скажут, когда ты им сообщишь? — спросил Стивен.

— Даже не представляю.

— Тебя это волнует?

— Очень волнует.

— Да уж, — вздохнул он. — К этому мне надо привыкнуть.

— К чему?

— Что ты любишь свою семью, а не только меня одного, а я не часть этой семьи. Наверное, мне стоит с этим свыкнуться.

— Думаю, да.

— Знаешь ли, — сказал он, — если честно, я все-таки эгоист. За исключением тех двух раз, когда меня спасали, я всю жизнь полагался только на себя и, как правило, не жалел об этом. И потому я рассчитывал на себя, верил в себя, отстаивал свои решения и не сомневался в них. Ты кое-чему меня научила.

— Стивен, это не намеренно, поверь, я не хотела...

— Ну, как уж есть. Если теперь я уверен в себе, то только потому, что усвоил жизненный урок. К примеру, жизнь научила меня никогда не воспринимать тебя как само собой разумеющееся. И я обещаю, что этого больше не повторится.

— Даже мои ноги? — спросила Клоуэнс.

Он немедленно выпустил её из рук и зашёлся от смеха, который перешёл в кашель.

— Ох, Клоуэнс, клянусь, из нас выйдет славная парочка! Пообещай, что ты всегда будешь такой — любящей и сердечной; но всегда, всегда самостоятельной, умной, даже умнее меня и готовой дать отпор, если я позволю себе вольности!

— Буду стараться изо всех сил.

— Не сомневаюсь. Дорогая... — он прокашлялся, а затем восстановил дыхание. — Не возвращайся сюда. Пришли письмо или черкни пару строк о том, что они сказали, и сообщи, когда я могу наведаться в Нампару, если мне разрешат. Подожди с неделю. Ни к чему сейчас торопиться. У меня дела на двух судах; ты только представь, теперь я судовладелец!

— Ты уже говорил.

— На этой неделе я просто отдохну, буду выходить на улицу на несколько часов и отъедаться... и по возможности греться на солнышке. Эндрю очень помог мне на судне и во время болезни. Надеюсь, он останется моим старшим помощником. К тому времени, как ты меня вызовешь, я уже буду здоров и приеду, чтобы держать ответ за свои поступки.

— Первой держать ответ придётся мне.

— Знаю. Но наверняка они уже и так догадались.

— По-моему, мама сразу догадалась. А вот насчёт отца я сомневаюсь. — Она завязала шаль. — Но не слишком сильно. Он всю жизнь мне потакал.

— Не могу его винить. В котором часу ты завтра уезжаешь?

— Около восьми.

Он взял её за руку.

— Мне надо бы ещё кое-что тебе рассказать, милая. Но это непросто.

— Тогда не говори. Если мы поссорились...

— Нет, всё не совсем так. Надо кое-что прояснить между нами. Если я женюсь на тебе, о чем молюсь и надеюсь, то хочу, чтобы ты знала о моих ошибках, знала обо всём, что я совершил, что лежит тяжким грузом на совести.

— В бреду тебе не терпелось сообщить, что ты никогда не был капером.

Он вздохнул.

— Всё верно. Никогда не был. Иначе я бы не так боялся вербовщиков, когда был в море, как когда-то говорил. Команду каперов редко вербуют, да и вообще не должны! Я ходил с капитаном Фрейзером, Буди Халимом, Стивенсоном и Хокером, но у нас не было каперского свидетельства. Мерзкое оказалось плавание, уверяю тебя, когда хватаешь всё, что только можешь найти; но остальное правда: нас прижал французский шлюп, корабль потерпел крушение и затонул. А дальше, с того момента, как меня подобрал Джереми и остальные, всё правда...

— И меня это должно удивить?

— Нет, Клоуэнс, есть кое-что и похуже, как ты можешь догадаться. Бог его знает, хватит ли мне смелости рассказать всё до свадьбы. Я должен. Но я не вынесу, если снова тебя потеряю.

— Ты ведь не женат?

— Пресвятая дева, ты что! С чего ты взяла?