Страница 83 из 115
— Гав, — мол: — «Побродим, не вопрос…»
Они, переходя от дерева к дереву, двинулись — плавными зигзагами — вперёд. Под ногами тихонько шелестела невысокая трава, перемешанная со скромными полевыми цветами и овальными островками пышного бело-жёлтого мха.
— Действительно, местечко… м-м-м, реликтовое, — негромко пробормотал Тим. — Грибы, грибы, грибы. И, в основном, белые. Вернее, настоящие боровики. Крепкие такие — плотные, на толстых-толстых ножках, с тёмно-бурыми бархатистыми шляпками. И большие, и средние, и совсем крохотные. Практически со швейный напёрсток. А ещё я почему-то уверен, что все грибы хорошие. В том смысле, что совсем без червяков… Набрать, что ли, грибков отборных? Тем более что и полиэтиленовый пакет имеется с собой? Нет, не буду, пожалуй. Реликтовые, как-никак. Пусть растут. Точка… И живности всякой здесь в избытке. Белки-летяги азартно перепрыгивают с ветки на ветку. Бело-серый зайчишка проскакал. Тёмно-зелёная ящерка, завидев нас, спряталась в дупле. Ежиха с тремя ежатами торопится куда-то… А ты, друг хвостатый, почему так мирно ведёшь себя? Не лаешь, не бросаешься, не гоняешься… Почему?
— Гав-в-в…
— Понятное дело. Мол, аура здесь очень мирная и спокойная? Поддерживаю. Действительно, ощущается нечто похожее… Птички всякие беззаботно перепархивают. Синички, кедровки, сибирские жупаны… Причём, тихо-тихо перепархивают, лишь слегка чирикая-посвистывая. Словно бы стесняясь нарушать местную чудесную тишину. Вон, чёрно-белая сорока сидит на ветке. Сидит, задумчиво глядит на нас и даже не думает возмущённо стрекотать…
Минут за сорок пять они обошли реликтовую рощу вдоль и поперёк. Но ничего интересного не обнаружили — ни странных следов, ни туземных идолов, ни загадочных пещер, ведущих неизвестно куда. А после этого выбрались из рощи и подошли к чёрному кубическому камню, на котором расположился Михась. Его двуствольное ружьё было пристроено на пышной моховой кочке, метрах в пятидесяти-шестидесяти от базальтового обломка.
— Гав-гав, — тихонько и уважительно прокомментировал хаски, мол: — «Похоже, впал в серьёзный религиозный транс. Стоит на коленях, прогнув спину дугой и задрав голову вверх. Глаза, естественно, крепко зажмурены, а губы беззвучно шевелятся. То ли молитву читает, то ли просит о чём-то… Побеспокоим?»
— Зачем?
— Гав-в, — мол: — «Ну, как же. Нам до Ключей — пилить и пилить. А если раньше выедешь, то и на место назначения прибудешь раньше. И лучше, честного говоря, добраться до посёлка до наступления темноты. Чисто для порядка. Так как большинство неприятных и каверзных сюрпризов происходит именно в темноте…»
— Пренебрежём, — отмахнулся Тим. — Зачем излишне осторожничать? Пусть себе медитирует. От нас не убудет. Давай-ка, проявив природную деликатность, отойдём в сторонку.
Они устроились возле крошечного родничка, расположившегося на полдороги между реликтовой рощей и двухметровой луговой стеной.
— Гав, — предложил сознательный и воспитанный Клык, мол: — «Пей, братец, первым. А я уже потом, после тебя…»
— Хороша водица, — напившись, одобрил Тим. — В меру холодная. С лёгкой приятной сладостью. Совсем чуть-чуть газированная. Лакай смело, приятель, утоляй жажду… Смотри-ка ты, — обернулся в сторону луга, — гнус и прочие комары-мошки вьются в двадцати метрах от нас. Вьются-вьются, а сюда, словно бы упираясь в невидимую преграду, пробиться не могут… Облезлый песец выбрался из кустиков голубики. Сделал пару шажков вперёд, остановился, неуверенно подёргал чёрным носом, после чего, испуганно взвизгнув, развернулся на сто восемьдесят градусов и затрусил прочь… Получается, что вокруг реликтовой рощи выставлены какие-то хитрые защитные поля, не пропускающие сюда всяких кровососущих насекомых? А, быть может, и откровенных хищников? Интересное кино…
Примерно через полчаса к роднику подошёл Михась — помолодевший и просветлённый, улыбающийся робкой, практически детской улыбкой.
— Гав, — отметил наблюдательный Клык, мол: — «У него даже зубы изменились. Раньше были жёлто-чёрными, а теперь стали просто жёлтыми. Пропала куда-то вся чернота противная. Словно бы испарилась…»
— Пропала, — согласился Тим и попросил: — Миня, расскажи-ка нам про реликтовую рощу. Почему ты её называешь — спасительницей? Что это за место такое?
— Очень хорошее место. Светлое, — продолжая улыбаться, заверил «половинчатый» паланец. — Иногда из этой рощи люди выходят. Нездешние. Извини, Брут, но лучше объяснить не смогу… Какие — люди? Разные. Иногда непонятные. Выйдут и исчезнут куда-то. То есть, убредут по своим неведомым важным делам. А иногда — хорошие, несущие добро. О них у паланцев сложено множество красивых легенд. Расскажу последнюю, услышанную от прабабушки-покойницы… Дело было, кажется, в 1932-ом году. В порту Паланы бросил якоря пароход «Красный Октябрь». Сгрузил на берег бочки с топливом, ящики с консервами и всякими строительными материалами, включая гвозди и скобы, а также рулоны толи и брезента. Потом загрузился рогожными кулями с вяленой и копчёной рыбой, бочками с красной икрой, моржовыми и нерпичьими шкурами, тюками с пушниной. После чего и отчалил, оставив в госпитале Паланы несколько серьёзно приболевших матросов и пассажиров… Так на Камчатку пришла «испанка». Грипп такой коварный. Началась страшная эпидемия. Многие люди заболевали и очень быстро умирали. И русские, и ительмены, и чавчувены, и каменцы, и итканцы, и апукинцы, и карагинцы, и паланцы… И тогда из реликтовой рощи вышел человек — высокий, смуглолицый, одетый в неприметные одежды. Вышел и передал паланцам, молившимся в это время возле рощи, большой кожаный саквояж, заполненный белыми горошинами. Передал и объяснил, мол: — «Каждому заболевшему „испанкой“ надо давать по одной горошине…». Объяснил, развернулся, удалился в рощу и пропал… Паланцы, перевалив через Срединный хребет, вернулись на побережье Охотского моря и раздали лекарство всем соседям. Всем-всем-всем. Эпидемия постепенно сошла на нет… А ещё реликтовая роща (вообще-то, мы, паланцы, называем её — «Светлая роща»), добра к тем, кто её навещает и, отринув всё сущее, просит о помощи и защите. То есть, оберегает… Попробую объяснить. Паланец, прихватив с собой жену и детей, приезжает на оленьих упряжках сюда. Ставит возле чёрного камня чум-балаган. Живёт с недельку. Общается с рощей. Молится. Разговаривает. Наполняется Светом. Потом возвращается домой. И с ним, как и с членами его семьи, года три-четыре не случается ничего плохого. А с соседями, которые поленились добраться до рощи, случается — замерзают насмерть, руки-ноги ломают, «левой» водкой травятся. Как бы так. Десятилетиями и даже столетиями проверено. Я и говорю, мол, спасительница и охранительница…
Они, перебравшись через травянистый луг, вернулись в посёлок золотоискателей, перекусили, собрали вещи, попрощались с геологами, забрались на броню вездехода (а Михась — внутрь, на водительское место), и тронулись в обратный путь.
Добрались — по надёжной старой сдвоенной колее — до старой армейской дороги и, свернув на неё, продолжили маршрут…
Наступил тихий камчатский вечер. Впереди, слева от дороги, замаячил узнаваемый силуэт Шивелуча.
— Гав!? — забеспокоился Клык, мол: — «Какой-то шум подозрительный… Слышишь?».
Действительно, сквозь усталое рычанье старенького вездехода слышался-долетал непонятный и явственно-угрожающий гул.
Тим достал из кармана штормовки увесистый гаечный ключ («старший по броне» прямо-таки обязан иметь его под рукой), и несколько раз сильно ударил по железному корпусу машины.
Рёв двигателя стих, вездеход остановился. Впереди отчётливо гудело, гремело и грохотало.
Из «водительского» люка показалась черноволосая (с редкими седыми нитями), голова.
— Хрень какая-то, на, — секунд через десять-двенадцать объявил Михась. — Не к добру это. Как бы в дерьмо не вляпаться ненароком, на. Будем, на, определяться…
Недалеко от армейской дороги располагался покатый холм, на вершине которого росла высокая одинокая сосна.