Голубые пуговицы

– Дай посмотреть, что ты там с собой взяла.

С готовностью прыгает на диван, начинает по очереди доставать «необходимые» на Северном полюсе вещи.

Жестяная плошка, чёрт его знает откуда… Оторвалась от какой-то коробочки, кажется, с новогодними конфетами, но вещь куда как полезная. Женя в неё будет накладывать снег.

–Вот снег наложу в неё… Вот, ложечкой такой. Это вот мой шарфик. Буду им вот так горло заматывать.

– Куропатка, это вообще-то мой палантин. Вот буквально ещё с утра моим был.

Пуговицы уставились на меня несколько обиженно. Они не ожидали от мамы такой мелочности, надо же. Не понимает глупая мама – кому шарфик нужнее: мне, или ей, отправляющейся аж на Северный полюс! Ладно, дальше.

– Это вот ручка, я ей писать буду. Письмо тебе буду писать.

Достаёт мою ручку, обрывки каких-то бумажек. Видимо, на них предполагается писать мне письма, что у неё всё в полном порядке.

– Это вот ложечка. Я ей снег накладывать буду.

Розовая ложка из куклиного набора, обляпанная то ли кашей, то ли картошкой. Застывшая в камень еда на этом орудии кормления выглядит жутко неаппетитно.

– Жень, зачем ложкой-то? Так, прямо тарелкой и зачерпнёшь!

– Медведей кормить буду.

– Ложкой?! Снегом?!

– Ну да.

Бедные медведи.

Пуговицы уже просто искрятся, но мордаха таки сохраняет серьёзное выражение.

– Это такая палка. Буду ей кого-нибудь колотить.

Это, блин, не палка, это отломанная нога от куклы! Прикрываюсь воротником, дабы не испортить дальнейшие рассуждения откровенным и громким ржачем.

– Жень, ты кого там колотить-то собралась?

– Эмм… Медведей!

– За что их бить-то? Ты ж их, вроде, кормить собралась!

– Ха! А вдруг они на меня как накинутся! Я их зря кормила, получается!

Я начинаю хихикать. Я сдерживаюсь, прикрываюсь, держу рот плотно сжатым, но смех предательски рвётся наружу.

– Это вот кисточка. Буду ей вот так лицо… подметать. Или снег с ботинок. Это ещё кисточка. Это чтобы глаза от туша от… метать.

Показывает, как именно, она будет это делать. Только не всё сразу, Жек!

– Это вот телефон, я тебе позвоню, как доберусь.

– Жень, так это же МОЙ телефон!

– Ну мой-то у бабушки! И на нём денег нет!

Железная логика. Пуговицы недоверчиво смотрят на меня – я серьёзно или притворяюсь? Не понимаю всей серьёзности миссии? Телефона мне жалко, что ли?

Ну, вроде всё, собралась. Затолкала кое-как всё обратно в сумочку, напялила варежки. Пошла в сторону двери. Обернулась, помахала.

– Куропатка, а ты хоть знаешь, где Северный полюс?

Пуговицы сочувственно смотрят на меня, видимо, окончательно сражённые моей тупостью.

– На севере, мам.

Дверь закрывается, я возвращаюсь к перипетиям героев книжки.

Через несколько минут (каких минут – страницу только и прочитала!) она забегает в комнату с криком «Мама, я вернулась! Живая!»

Последнее слово меня окончательно добивает, и я всё-таки начинаю смеяться. Она прыгает ко мне на диван, весело хохочет вместе со мной, дрыгает ногами и машет варежками. При этом резиновый сапожок нечаянно прилетает мне в лоб, но я этого как будто не замечаю. Победителей не судят! Ну всё, говорю. Наконец-то ты вернулась. А теперь – мыть руки и обедать.

…Вот боюсь я её отпускать на Северный полюс. Там страшно, и медведи ходят. И отлично понимаю, что она когда-нибудь уйдёт. Возьмёт с собой много ненужных на мой взгляд вещей, вроде куклиной ноги, но которые ей наверняка пригодятся, и уйдёт. И меня, в общем-то, не спросит. А я буду сидеть и ждать, когда же она придёт и расскажет мне, что там увидела. Ведь у каждого из нас – свой Северный полюс.

Я на своём жить осталась.

Моя бабушка

Ездили мы в Тюмень, к моей бабушке. Женя у меня вообще богата на родственников. Давеча она мне доказывала, что моя бабушка ей тоже бабушка. Потом договорилась до того, что это вообще её бабушка, бо я уже взрослая и в бабушках не нуждаюсь. Она хотела захапать мою личную бабушку в своё пользование! Я, конечно, этого не допустила, отвоевала, так сказать, своё законное право побыть ещё внучкой. По её мнению, внучка – это такая маленькая девочка, которая день-деньской развлекается, ходит с бабушкой на карусели в парк, клянчит у неё мелкие монетки на мороженое, и перед сном даёт заплетать себе косичку. Да, я абсолютно не подхожу ни под один из этих параметров, ни косичек, ни каруселей, да и мелочи сама кому хошь могу дать, но всё же, всё же…

После этого разговора я надолго впала в сладкие воспоминания о моём счастливом детстве, том, когда я ещё была внучкой в полном соответствии с дочкиной теорией.

Помню некоторые моменты, будто картинки. Вот я валяюсь на крыше гаража и ем огромную спелую черёмуху прямо с веток (черёмуха соседская, поэтому в полный рост вставать не рекомендуется). Или играю в палисаднике, усыпанном золотыми листьями берёз, какими веточками и тряпочками, презрев полный ящик игрушек, выволоченный мной из сарая. Веточки были отломаны от веника-голыша, которым сметали листья с дорожек, а тряпочка была синяя, бог её знает вообще откуда. Кажется, сделанная из старых дедушкиных треников. А вот я на старых качелях, на них нельзя было сильно раскачиваться, потому что могла перевернуться, проверено. Сколько детских секретов ведали те качели! И скрипучую кровать на веранде помню, и звук жарящейся картошки утром, и бархатную скатерть до пола кисельного цвета на одноногом столе, и волшебное место – кладовка. Там чего только не было! Вплоть до старой обуви, аккуратно сложенной в чемодан. Плетёные корзинки, мотки верёвки, стопка перчаток, какие-то тазы, поношенная одежда, ларь с мукой, тканые коврики… Несмотря ни на что, там царил удивительный порядок. Это была просто сокровищница с маленьким пыльным окошком. Я даже запах помню в этой кладовке.

Ныне черёмуха спилена, берёзу в палисаднике свалило ветром, огород зарос. Бабушка уехала в большой город, а дом выставлен на продажу. Там живут другие люди, и… И я начинаю горько плакать – так мне жалко этого старого дома, и нашей бани, где стояла маленькая пластмассовая ванна, в которой купалась ещё моя маленькая мама, и соседской (опять же!) земляники, и того, что никогда этого всего уже не будет. И я там уже никогда не буду.

…Так вот, собственно, о чём я? О бабушках и счастливом и беззаботном детстве «у бабушки». Купили мы в той Тюмени надувной бассейн. Жёлтый, как кусок сыра, и круглый. Хотя квадратных, кажется, и вовсе нет. В самый разгар лета (а, нужно сказать, лето у нас нынче не менее суровое, чем зима – свирепые +36 в тени на протяжении полутора месяцев) в бассейн бабушкой (Жениной, конечно) загодя наливается водичка из шланга, попутно совершают омовение все присутствующие поблизости – Кукунция, её подружка, её сестрица, наш кот Кустик, находящийся во временной ссылке, и я до кучи. Всем, кроме нас с Кустиком, нравится. Мы же не в восторге. Я с визгом и рвущимися наружу нехорошими словами бодро скачу в дом, вытирая телефон, а Кустик, гордо подёргивая спиной и тихонько матерясь, уходит в заросли смородины.

Мелкий народ в писком и хохотом убегает переодеваться – бассейн не допускает наличия лишней одежды. И вот картина маслом – Куропаткина подружка стоит, стыдливо прикрывая то, что впоследствии сформируется (лет эдак через восемь) в один из первичных половых признаков, рядом неуверенно и тоже прикрываясь ладошками стоит двоюродная сестрица Куропатки (обе в купальниках!), Кукунция же выходит танцующей походкой королевы из дому ГОЛАЯ! То есть абсолютно. Совершенно. В первозданном, так сказать, виде.

У девочек становятся огромными глаза, они пытаются объяснить моей самой умной на свете дочери, что ходить голой – плохо и неприлично. А по-моему – в шесть лет это ещё пока вариант нормы. Во всяком случае, в собственном дворе, скрытом от соседей кудрявыми черёмуховыми кустами и высоченными мальвами-пальмами. Ну, и забором, разумеется. А может, и я ошибаюсь и это ненормально и плохо – ходить голышом в шесть лет. Кукунция, не слушая наставлений маленьких ханжей, с разбегу плюхается в бассейн, и начинает «нырять», плескаться, верещать и совершать ещё кучу всяческих телодвижений, которые и называются одним невыразительным словом «купаться». Тут уж всем стало не до приличий и пошло веселье коромыслом, только радуга вокруг сверкала! А я стояла и жестоко завидовала всем троим.