Голубые пуговицы

Кормёжка, воспитание, расчёсывание, прогулка, прививки, любовь и ласка – я стала ему мамой. Этот «хомячок» вырос в огромного лохматого чёрного псину. Назвала я его Гарм Терзай. А точнее – Гарм Акбар Терзай Хелльс Хартгейм.

Родители с каким-то удивлением смотрели на нашу дружбу. Зая (производное от Терзай) понимал меня не то что с полуслова, но вообще с одного взгляда. Хоть ранним утром, хоть поздним вечером, хоть глубокой ночью можно было с ним гулять без опаски – ко мне никто даже подходить не смел. Была у нас кодовая фраза – «Гарм, мне страшно». После этих слов он начинал скалить зубы и тихо рычать. Но и для того, чтобы при встрече обняться с друзьями, приходилось его уговаривать, похлопывая друга по плечу – Зай, это друг, смотри – беру за руку.

Два года мы прожили душа в душу. И вот – осень. Все мои потери именно осенью. Гуляли мы как обычно в старом парке – напротив дома был парк культуры с каруселями, а за ним – старый парк, прибежище молодёжи, собачников и прочих личностей, жаждущих уединения. Там мы и совершали моцион.

Набегались мы как обычно – до слабости в ногах и языка на плече, двигаемся в сторону дома. Слышу – не то писк, не то стон. Терзай начал с поводка рваться, а поскольку в двенадцать лет я не была крупным ребёнком, пришлось бежать за ним. Подбегаем, жуткая картина – бродячая собака валяет девчонку лет шести, та кричит. В общем, слышно, что не играют. Кричу – «Гарм! Взять!». Мой пёс кидается на ту собаку, начинается свара, я оттаскиваю девочку. Краем глаза замечаю бегущего человека в милицейской форме, он на ходу вытаскивает пистолет и несколько раз стреляет. Бродячая псина разодрана в клочья, а мой Гарм лежит с простреленным телом.

Не передать как я кричала. На патрульной машине его увезли в клинику, я его держала за голову и умоляла – не умирай, не умирай, я тебе приказываю, слышишь? Он смотрел на меня, он всё понимал, но в клинике через несколько часов всё равно умер. Оказывается, эту бродячую псину долго не могли поймать, но знали, что она нападает в старом парке. Плохо всё помню, если честно, эта была моя первая потеря в жизни, я две недели не ходила в школу, почти не ела, спотыкалась об его игрушки, и плакала не переставая.

С тех пор собаки у меня никогда не было. И не будет.

Осень, что ли?

День – сплошные нескладухи. Жека обещала из школы дойти до дома самостоятельно, поэтому я, особо не торопясь (с тем расчётом, чтобы успеть в парикмахерскую), завела пироги, сунула курицу в духовку, поставила кастрюльку для макарон на огонь и… И тут звонит дочь:

– Мама, на улице дождь. Я не хочу идти одна из школы!

Мои руки по локоть в тесте, курица только-только начала издавать упоительные запахи, вода закипает… Воды в кране нет. Есть только тихое сипение, кряхтение и припадочный кашель. Я буквально наливаюсь гневом. Матерясь сквозь зубы, выключаю всё, на ходу одеваюсь, заглядываю в зеркало, смахивая со щёк остатки муки.

Бегу в школу, попутно придумывая страшные кары ребёнку – оставлю без компьютера! на день! нет, на два! сожру все пряники! на ночь никаких сказок! понимая, что ни одно из них нереально. Но помечтать-то можно! Перед пешеходным переходом останавливаюсь, чтобы перейти.

И тут летит прекрасная мощная машина! Джиип! Цвет "кусок серой тряпки, вымоченной дождём". За рулём – прекрасный принц, не иначе. Номеров я не разглядела, конечно. И эта прелесть окатывает меня фонтаном грязной воды с головы до ног. Сказочная скотина.

Размазывая по лицу грязь пополам со слезами, пытаюсь как-то оттереться. Женя уже идёт навстречу, машет зонтиком и радостно машет мне лапкой. Кое-как затолкав в себя истерические всхлипы, встречаю детку, и мы идём домой.

И всё сначала – тесто, курица, макароны. Только к этому всему добавилась заботы вытряхнуть песок из волос. Убегаю в парикмахерскую, голодная, злая и в старой куртке (в которой я далеко не так хороша, как в новой!). Конечно, опаздываю.

Сижу в кресле, обмотанная тряпочкой, Света тихо щёлкает ножницами, где-то Русское радио бодро обещает – всё будет хорошо!

И вот вечер. Дома пахнет пирогами, дочка делает уроки, я красивая и подстриженная, интернет не глючит, за окном по прежнему дождь, но нам наконец включили отопление…

Наверное, для того, чтобы почувствовать такое безграничное вселенское счастье, нужно чтобы тебя предварительно потрепала бытовушка

Что-то я такая плакса стала! Осень, что ли?

Утро

Заметила, что по утрам мне не скучно ходить из школы домой – за десять-пятнадцать минут что-нибудь интересное да увижу. Или, может, я просто романтик по утрам и в выходной, поэтому и взгляд свежий, и мысли лёкгие, светлые, ясные… Не знаю.

Иду я, значит, домой. Дворами. Не тороплюсь. А навстречу мужик тащит на буксире мальчишку. Мужик орёт, пацан воет. Я и Женя, один в один (и такие утра у нас бывают, увы).

– Давай бегом, я сказал, чо ты еле ползёшь?! Опаздываем! Видишь, у меня машина навернулась, никуда сегодня не успею с тобой… Давай-давай, шевелись!

И ругань, ругань. Пацан воет. То ли от страха, то ли просто от того, что папа орёт – неизвестно. Я подхожу уже совсем близко. Мальчишка уже не плачет, просто всхлипывает и утирет нос перчаткой.

И тут мужик взял пацанчика подмышки, стряхнул с него ранец и прижал к себе. А пацан будто этого и ждал – вцепился тому в пуховик и сразу зарылся носом куда-то в воротник.

–Хрен с ней, с работой, с машиной, с школой. Устал я, сына. Пошли домой. Спать.

И что-то ещё неразборчиво бормотал, я не стала наглеть, хотя и остановилась, глядя на них. Подхватил одной рукой портфель, развернулся на сто восемьдесят и пошагал, видимо, домой. А пацанчик так и сидел у него на руках. И когда они меня обогнали, я увидела глазёнки этого мальчишки – так ярко светятся и Кукунины пуговицы, когда она точно знает – мама пообещала, что всё будет хорошо. И так непременно будет.

Такая вот картинка из утренней жизни.

Покой

Решили мы сегодня сходить в сауну. Ну, как решили – недели две назад записались. И две недели предвкушали три с половиной часа удовольствия. А что для женщин удовольствие? Насплетничаться всласть, намыться как следует, напиться чаю, поухаживать за собой, любимой. Во всяком случае – для нас троих эта формула счастья срабатывает всегда. Лучше бы, конечно, в баню, да где ж её возьмёшь? И выйти с чувством полного удовлетворения собой – и, вроде как, организм побаловала здоровым образом жизни, и сама наболталась про всё-всё-всё.

На этот раз тоже сработала. А ещё началась настоящая зима, а ещё добавили дней рабочих, а ещё новенькая появилась, а ещё меня хотят в отпуск выпереть, а я не хочу, а ещё у меня волосы секутся и прыщ вот тут вот, видишь?

Нажарили мы эту сауну до ста двадцати. Уши в трубку сворачивались и волосы из-под шапки даже кончиков не показывали. А как там пахнет! Нет ничего лучше сухого, обжигающего ноздри жара, благоухающего разогретым деревом! Да пивка на каменку! И лежать на горячих досках, млея в уютной полутьме, чувствуя сквозь простынь, как тело словно питается этим жаром, собирая его где-то пониже сердца. Этот тёплый комок потом ещё долго греет тебя, правда. И даже обожжённые плечи приятно ломит и покалывает, и горячий крестик держишь в кулаке или во рту, и это как-то… естественно. И тихо вздыхаешь, и вполголоса шепчешься, и утомлённо прикрываешь веки, не в силах их вообще поднять.

А потом окунаешься в ледяную купель, поднимаясь и оскальзываясь на низкой лесенке и ахая, выпучивая глаза, прикрывая грудь. Дышишь потом так, что кажется – у тебя четыре лёгких, вместо двух, положенных природой. Будто окунаешься не в просто ледяную воду, налитую в глубокое корыто, а в саму благодать, в святую воду, живую.

А выходишь на улицу, к машине – уже темно. И деревья уже обняты инеем, и сверкают так празднично, так торжественно в скупом свете фонаря. А звёзды подмигивают с бездонного чёрного неба – живы, мол? Не упарились в своих саунах? И хочется поскорее закурить – слишком свеж этот ночной морозный воздух, слишком остро входит в грудь, от него кружится голова и хочется ощутить привычный сигаретный смог. Тем более, что на морозе курить гораздо вкуснее, что там говорить!