Страница 8 из 12
У продуктовых магазинов, на сплющенной картонной коробке, расположилась семья из четырех человек, окруженная сумками. Молодой отец тридцати лет, мать с обернутым вокруг головы шарфом, маленький мальчик лет четырех-пяти и ребенок на коленях у отца. На улице холод, а на них не было почти никакой теплой одежды.
У меня сердце упало. «Господи, помилуй. Они что, живут здесь?» – недоумевала я.
Отец с улыбкой достал рваный и грязный бумажный стаканчик и попросил милостыню. Я запустила руку в карман и, потрясенная их образом жизни, отдала ему всю мелочь.
Мужчина горячо поблагодарил меня. Мне было ужасно жаль их, и все же, оставляя их я заметила, что они, несмотря на свое плачевное положение, вовсе не выглядели несчастными.
Бог весть, почему они оказались на улице.
Может, цыгане, может, беженцы. А может, и французы, от которых отвернулась удача. Впрочем, трудно судить по одному лишь виду. Кто знает? Но они смеялись, играли, неплохо проводили время – и это поразило меня больше всего. Вот уж, воистину, не было счастья, да несчастье помогло. У них было чему поучиться.
Дальше по улице, мы нашли прекрасный цветочный магазин, островок изящества и элегантности, приткнувшийся между офисом мобильной связи (по совместительству китайской кухней на вынос) и булочной.
Вот тут-то я поняла, за что так люблю Париж. В Париже красота – это не случайность, а неизбежность, нужная как еда и воздух. А может, и поболе. Парижане прекрасно понимают, что красота питает и исцеляет душу, она нужна, чтобы выжить. И свежие цветы были частью этой красоты. Цветы для парижан – что хлеб. Это часть их рациона, скрепы жизни. Мне захотелось, чтобы и для меня цветы стали такими скрепами.
Магазинчик принадлежал доброму мусульманину, и его радостная улыбка сопровождала нас все время, пока мы разглядывали его товар. Фиолетовые и белые орхидеи ослепительной красоты, розы всевозможных оттенков, яркие всполохи фрезии и прелестные букеты экзотических цветов наполняли воздух таким прекрасным пьянящим ароматом, будто это была не цветочная, а кондитерская.
Когда подошла наша очередь (владелец неторопливо обслуживал клиентов, они тоже выбирали не спеша), мы назвали себя и сказали, что только что въехали в дом напротив. Добряк тепло поприветствовал нас и представился Файядом. Мы попросили два ароматных букета, потому что наша квартира провоняла голубями. Хозяин расхохотался. Затем с любовью составил нам два сказочных ароматных букета из белых лилий, фрезий и эвкалипта, аккуратно обернул их ленточками, обложил зеленью и проводил нас словами: «Мадам, добро пожаловать в наш округ и будьте здоровы».
Мы вернулись домой счастливые, что теперь у нас есть, чем освежить Старуху, и весь остаток дня наводили уют в наших новых апартаментах, придавая им вид дома.
Мы были довольны – назло голубям, назло отсутствию тепла, назло грохоту из бара под комнатой Сабрины, назло ледяной воде, а также отсутствию шкафов и царящей крохотности. Мы сделали это. Мы в Париже. Верилось с трудом.
Исцеление души
Пора было приниматься за дело. Мы с Сабриной работали с нашими клиентами по телефону – так мы зарабатывали себе на жизнь за границей. Впрочем, сперва надо было организовать сам процесс, потому что в квартире не было дверей, кроме как в спальнях, лишь один телефон и Интернет только в столовой.
Мы разработали план. Я должна была уединиться с телефоном в дальней части квартиры, в углу кухни, а Сабрина будет выходить на связь по Скайпу подальше от меня, у окна в столовой. Получалось, что мы довольно далеко друг от друга и можем работать автономно. Мы попробовали и с облегчением выяснили, что наш план работает отлично, и можно приступать к делу.
Впрочем, у плана был один недостаток. Каждую неделю в шесть часов вечера я выступала на радио, другими словами шла в столовую, где находились оборудование и Интернет, и втыкала телефон и приборы в телефонную розетку. Сабрина же должна была освободить помещение.
То есть каждую среду в 5:57 вечера мы вскакивали как ошпаренные и молниеносно менялись местами – я мчалась в столовую, Сабрина – на кухню. И у меня перед прямым эфиром оставалось еще пара секунд. Нет нужды говорить, что тут вспыхивала неистовая беготня с перебранками причем градус ее возрастал с каждой секундой.
– Шевелись, Сабрина! Время! – вопила я, а между тем она только еще собралась выключить свой ноутбук. Выдергиваю провод ее ноутбука из розетки, вставляю свой, переключаюсь с телефона на радио – в мгновение ока я готова.
Через десять секунд эфир.
Однажды мне поступил срочный звонок от клиента, и времени на подготовку осталось в обрез. Впору разорваться. Я бросилась в столовую с паническим призывом о помощи, Сабрина едва успела повесить трубку. Мы лихорадочно путались в шнурах-проводах и, по обыкновению, орали друг на друга. Вдруг из динамиков вырвалась музыка, и мы на полуслове оказались в прямом эфире.
– Привет всем, – поздоровалась я со слушателями так спокойно, как только было возможно в данных обстоятельствах. – Сегодня мы поговорим о том, как правильно сделать вдох.
Не успела я это выговорить как с Сабриной от смеха случилась истерика, а следом и у меня. Я зажала рукой микрофон, а она мотала головой и беззвучно шептала:
– Ты такая смешная!
Изо всех сил стараясь вернуть самообладание, я вытолкала ее из комнаты и попросила слушателей присоединиться ко мне, то есть прямо сейчас сделать несколько глубоких вдохов. Они были нужны мне самой, чтобы успокоиться и выйти в эфир.
Ежедневная работа с клиентами стала моим спасением. Отстраняясь от собственных проблем, настраиваясь на помощь другим, я переключалась на мой внутренний канал и тут же успокаивалась, разум прояснялся. В этом смысле у меня претензий к жизни не было. Когда я занимаюсь экстрасенсорикой, то представляю ситуацию с высоты птичьего полета, – отчетливо и вне времени – и тогда могу указывать жителям Земли кратчайший путь к цели. Когда разговор заходил о моей жизни, то канал переключался, и возникало такое чувство, словно меня, будто подводника, ведет интуиция. Я продолжала следовать моему внутреннему руководству, даже если видимость была не больше полутора метров. Как субмарина в опасных водах, я тараном неслась вперед, и топливом мне служила чистая энергия моих вибраций.
Я не переставала удивляться – как это жизнь привела нас в этот не самый красивый иммигрантский квартал Парижа. Да, в паре минут пешком на вершине холма вились бесконечно притягательные улочки Монмартра, исполненные богемного колорита, но нас окружал вовсе не романтический Париж Тулуз-Лотрека, а Париж афро-арабский, над которым простерлась тень атаки на «Шарли Эбдо». Подчас суровая реальность удручала.
Почти каждый день, возвращаясь в домой с продуктами или после утреннего кофе, мы часто видели, как французский полицейский при проверке документов направляет оружие на мигрантов. Это выглядело шокирующе и тревожно, с этим было трудно смириться. Мой Париж был совсем другим – городом красоты и безмятежности.
Сама будучи по сути иммигранткой, я болела душой за тех, кого досматривали. Все боялись. Страх читался на их лицах. Большинство молодых полицейских – а им на вид было не больше двадцати – выглядели такими же испуганными, как те, кого они досматривали. Видно было, что эта процедура нравится им не больше, чем задержанным. Это было мучительно для обеих сторон и горько для очевидцев.
Мало того, хотя я сама себе боялась в этом признаваться, но разруха и страдания, обрушившиеся на меня после развода, настигли меня и в Париже. Я была рада сменить обстановку, но чувствовала себя так, словно только что попала в страшную аварию, пережила психологическую травму и получила путевку в санаторий для исстрадавшихся душ.
Я чувствовала себя такой потерянной, что едва могла собраться. За тридцать лет брака я стала замужней «до глубины души». Без мужа я чувствовала себя как без руки. Это было странно, сбивало с толку и причиняло неутолимую внутреннюю боль. Будто я лишилась части себя, и фантомные боли в ампутированной конечности не отпускали.