Страница 7 из 12
Я только головой покачала:
– Мы больше не в Канзасе, моя дорогая.
Через двадцать минут мы оделись, горя желанием исследовать этот район. Первым пунктом в повестке дня значились поиски кафе и завтрак. Хотелось есть.
Руководствуясь навигатором в айфоне, Сабрина привела меня в кафе за углом, в паре кварталов от дома на пути к Сакре-Кёр. Всего-то пять минут пешком, и из нищего эмигрантского квартала мы перенеслись в старомодную и обаятельную Прекрасную эпоху.
Возле кафе на улице Лепик мы заметили несколько столиков, за которыми сидели мужчины в длинных темных пальто и шарфах, элегантно обернутых вокруг шеи. Они курили и прихлебывали эспрессо. Читали газеты, болтали, наблюдали за происходящим вокруг. Казалось, холод был им нипочем.
Нас же холод пробирал до костей, так что мы не присоединились к ним, а вошли внутрь и уселись на красный кожаный диван у окна. Стены были увешаны зеркалами в золоченых рамах, расписанными от руки панелями и затейливыми канделябрами. Вокруг столики, в дальнем углу – длинная блестящая металлом барная стойка. За ней стоял бариста и, не прерывая разговора с собравшимися вокруг него господами, принимал заказы на кофе. Прямо как в кино.
Пришлось долго ждать, прежде чем единственный гарсон соизволил принять заказ. Он захлопнул меню прямо у нас под носом, повернулся и исчез прежде, чем мы успели пожелать ему доброго утра. Случись такое в США, мы бы здорово обиделись. Но это Франция. Здесь так живут.
Он вернулся через пять минут.
– Говорите, – буркнул он, не соизволив даже повернуться к нам – словно готов был удалиться на полуслове.
Мы засуетились:
– Два омлета, два кофе с молоком и круассан.
На слове «круассан» он уже был в двух шагах от нас.
Куда он так торопится? Ведь мы единственные посетители! Мы переглянулись, посмотрели по сторонам и вспомнили, что мы в Париже. Такие уж здесь гарсоны. Мне этого не понять, но раздражаться не стоило. Здесь было так интересно, да к тому же обычно в такую рань я не имею привычки расстраиваться из-за грубого обхождения.
Через пять минут он метнул на стол круассан с самыми восхитительными в мире омлетами, приправленными веточками эстрагона, и тарелку сыра эмменталь, рассыпчатого, как блин.
– Получите! – объявил он и унесся прочь.
Круассан был еще теплым, слоеным и таким маслянистым, что буквально таял во рту. «О-о, – сразу подумала я, облизывая пальцы. – Это слишком хорошо. Стоит последить за собой, так и растолстеть недолго». Омлет был таким вкусным, что я проглотила его почти не жуя.
Принесли две большие чашки кофе с молоком – горячий эспрессо с топленым молоком. Парижский кофе бывает двух видов – либо приводит в полный восторг, либо оставляет равнодушным. Иногда он изумительно вкусен, а иногда отвратителен.
Нам повезло. Сегодняшний кофе был изумительно вкусным. И обжигающе горячим. Много лет в разных городах Франции мне доводилось пить кофе с молоком, и почти всегда он был чуть теплым. Я или покорно пила то, что принесли, или отваживалась попросить заменить на более горячий. Но перспектива погрузиться в склоку всегда пугала, все зависело от моей настойчивости, которая, в свою очередь, всегда зависела от настроения.
– Ах, Сабрина. Прекрасное утро. Прекрасный омлет. Прекрасный кофе с молоком. Сказочный масляный круассан. Я счастлива. Прогуляемся по округе, купим что-нибудь на обед, – сказала я, потягивая вторую чашку кофе и готовясь к предстоящему дню.
Оставалась еще одна проблема – как расплатиться. Мы никак не могли добиться внимания гарсона с тем чтобы получить счет. Казалось, он из кожи лез, лишь бы не встретиться с нами взглядом, а стоило ему принести нам кофе, так он и вовсе забыл о нашем существовании.
Мы тщетно пытались привлечь его внимание, звали его, но без толку. Он разговаривал с баристой, прохаживался взад-вперед, выходил из кафе, заходил обратно, осматривал заведение, поправлял на столах салфетки и столовое серебро. Через четверть часа я сдалась. Подошла к бару и попросила счет. Тогда я еще не знала, что в игру «Счет, пожалуйста» мы теперь мы будем играть каждый день.
Через две минуты гарсон подошел к столику, швырнул счет на поднос и готов было снова ускользнуть.
– Месье, – закричала я, пока он не ушел слишком далеко. – Мы хотим расплатиться.
Гарсон вернулся. Чувствуя себя глупее, чем до его бегства, я торопливо выхватила деньги. Он взял счет, покопался в кармане жилетки в поисках сдачи, надорвал при этом случайно купюру, которую и всучил ее нам.
– Получите, – снова объявил он, как и ранее, повернулся и исчез прежде, чем мы успели вымолвить хоть слово.
Мы вышли, так и не решив, понравилось нам здесь или нет. Еда великолепная. Кофе горячий. Гарсон противный. Скорее все-таки понравилось.
«Если мы хотим быть счастливыми, – рассуждала я про себя, – то пора забыть свою американскую чувствительность». Надо наблюдать за поведением парижан и учиться на их примере. И помнить, что не стоит все принимать на свой счет. Впрочем, если вспомнить, какими ранимыми и чувствительными мы тогда были, задача казалась непростой.
Переполненные адреналином и кофеином, мы принялись исследовать наш новый «модерновый» район и приобрели все необходимое для домашнего обихода.
Когда мы плелись обратно в свою скорбную обитель, то на пересечении улиц Клиньянкур и Кристиани, чуть выше бульвара Барбес-Рошешуар, были поражены прекрасным зрелищем. Нам навстречу шли красивые, статные африканки в традиционных цветастых хлопчатобумажных платьях и не менее роскошных головных уборах. Перед собой они толкали коляски с младенцами, дети постарше бежали рядом с сумками, с колясок свисали радиоприемнички, гремящие музыкой. Дамы шли по своим утренним делам.
На спуске по улице Клиньянкур к бульвару располагался огромный универмаг «Тати», более дешевый вариант гипермаркета «Таргет» – наш первый пункт назначения. Чуть ли не у самых дверей магазина сидели на пластиковых коробках мужчины-мусульмане в коричневых халатах до пола с четками в руках. Одни молча смотрели вдаль, другие оживленно переговаривались и курили, кто-то продавали дешевые чемоданы, горой сваленные здесь же на тротуаре. Напротив «Тати» располагается станция подземки с бурлящим овощным рынком, битком набитым людьми со всего мира. Продавцы расхваливали свой товар на арабском и французском, их выкрики звучали для нас чарующей музыкой. Иммигранты из Северной Африки, парижане и туристы прокладывали путь локтями сквозь толпу. Мы хотели спуститься вниз, но поостереглись. «Может быть, попозже, – решили мы, – когда обживемся».
В «Тати» мы запаслись стиральным порошком, хозяйственным мылом, дешевыми хлопчатобумажными полотенцами, салфетками, губками, бумажными полотенцами и всем таким разным. Самым ценным приобретением была сумка на колесиках. Французы называют ее коляской. Мы сложили в нее покупки, и решили, что нам без нее не обойтись в следующий раз, когда мы пойдем за едой и прочими насущными вещами.
Покупка моющих средств поселила покой в моей душе. Для работы мне всегда требуется твердая почва под ногами, а коль скоро пока почвы не было вовсе никакой, уборка квартиры должна была помочь мне почувствовать себя в Старухе более или менее комфортно.
Мы накупили моющих средств всех мастей и побрели домой, влача за собой коляску. По пути мы пристально изучали район. В большинстве магазинчиков на улице Клиньянкур шла оптовая торговля средствами для ращения волос – видно, сюда стекаются все парикмахеры пополнить запасы. В Париже много таких специализированных районов, где во всех магазинах продается более-менее однотипная продукция. Как ни удивительно, львиная доля средств на витринах предназначались для африканских волос. Еще нам попались несколько парикмахерских, студия по уходу за ногтями, между ними притулились пара магазинов чемоданов и контора крысоловов – в окне были выставлены трупики крыс и мышей, чтобы ни у кого не возникало сомнений, чем тут занимаются. Посередине длинного дома находился гипермаркет «Карфур» – одна из главных торговых сетей в городе, куда мы решили наведаться позже и купить что-нибудь к ужину.