Партион

— Ты тоже себя береги. И жди, — крикнул он мне вслед.

Мы больше с ним не увиделись в тот день. Я полностью погрузилась в работу, запрещая себе думать, что происходим на линии фронта. Работы было много. Времени оставалось лишь на то, чтоб немного подремать, чтоб потом опять не спать сутки.

Кто друг, а кто враг? Сложно понять. Колонисты оказались не готовы к военным действиям. Они бросали фермы и шли к космопорту. Периодически попадали под обстрелы своих же. Землянам пришла подмога. Я часто слышала взрывы, но до города они не докатывались. Громыхало где-то вдалеке. Из-за особенностей атмосферы, этот звук разносился на сотню километров. Поэтому точно определить, где бомбят было сложно. Несколько раз мимо пролетал истребители. А потом пошёл поток беженцев, которые уходили вглубь страны. Люди кочевали из города в город, надеясь где-нибудь задержаться. Они надеялись, что война сюда не доберётся, но она словно шла за ними по пятам.

Мы оказались в окружение. Я не поняла как это получилось. Просто однажды больницу эвакуировали в центр города, в клуб. У нас не было машин, чтоб вывести больных. Много было тяжёлых. В основном мирных колонистов, которые попали во время неразберихи под горячую руку. У меня не работал сканер. Лечить приходилось по старинке.

Люди спешно покидали город, а мы оставались, потому что больные идти не могли. Мне предложили эвакуироваться, оставив врагов, но я не поехала. Не смогла их бросить. Мы продолжали работать прежним составом, как тогда, когда приходилось принимать Мясников. Только в этот раз с нами осталась Нана, которая хотела научиться у меня «лекарскому искусству».

Город обстреливали. Патрионцы пытались его отбить. Всё это было с переменным успехом. Я не следила за ходом событий. Мы занимались своей работой, подлечивали солдат, кормили их, а потом они вновь уходили воевать. Нас даже один раз захватили.

Мы привыкли, что кто-то приходит из наших. Но в этот раз это было двое землян. Они оглядели подвал. Мы сидели при масляных лапах, так как электричества больше не было. Три десятка раненых лежали на полу. Мы с Наной и Рейжом скручивали простерилизованные бинты. Мужчины рассмеялись при виде нас. Зло так рассмеялись.

— Если кто дёрнется, то получит пулю в лоб, — предупредил один из них. — Гар, посмотри, что у них там в котле, я пока прикрою.

— Если хотите есть, то мы вас накормим, — сказала я, наблюдая за ними.

— Тебя кто за язык тянул? — огрызнулся тот, что держал нас на мушке.

— А они неплохо тут устроились. Суп с мясом.

— Наливай. Жрать охота.

Розоватые белки кричали, что они под таблетками. Инстинкты. Вначале еда, а что потом? Отдых. Женщины. Они не соображали. Думали, как животные. Не только я чувствовала опасность. Мы смотрели на них, дыша через раз. Оставалось надеяться, что кто-то забежит из наших. Кто друг, а кто враг? Я была с земли. Вот сидели мои соотечественники. Жадно хлебали суп, держа нас под прицелом. Поглядывали влажными глазами. Я их боялась. Боялась больше, чем тех, против кого они воевали. Кто друг, а кто враг? Почему так получилось. И они понимали, что я по другую сторону баррикад. Я стала чужой для них, но своей для чужих. Хотя я уже и не была человеком во мне остались прежними рост, формы и рыжие волосы. При этом вирус изменил меня. Начиная от природы окаменения. Ещё в больнице, когда было время, я провела повторные анализы. Человеком я не была. Больше походила на патрионцев. Вирус принёс не только знания, но и изменения крови, мышечной и соединительной ткани. Я так ещё и не поняла механизма окаменения, но уже догадывалась, что всё сильно замешано на психологической составляющей. Сильные эмоции заставляли вырабатываться какой-то фермент, который вызывал окаменение мышц, но при этом кожа оставалась нормальной, только более прочной и эластичной. Если человек терял смысл, то он мог превратиться в настоящую статую. Я как-то такое видела, когда мужчина узнал, что его жена погибла. Он осел на землю и стал покрываться серой пылью, пока не стал твёрдым. Живым осталась лишь одежда, которая сильно запылилась. Эта пыль походила на пот у обычного человека. Кстати, я заметила, что перестала потеть. И кожа перестала менять эпидермис, загрязняться, как раньше, хотя оставалась чувствительной. Правда при стрессе я эту чувствительность теряла.

Я больше не была человеком. Это пора было признать. Посмотреть правде в глаза. Жалела ли я об этом? Нет. Почему-то люди меня раздражали. Они не понимали таких простых вещей. Задавали глупые вопросы и считали себя умнее других. А ведь мир вокруг был таким простым. Стоило лишь оглянуться, чтоб понять.

Они нас изнасилуют. Меня и Нану. Я чувствовала их желание. Видела какими они смотрели на нас глазами, вытирая рты рукой, после жирного супа. Как бы животы у них не схватило после него. Хотя не важно. Им всё равно не жить. Здесь ведь будет стоять вопрос: их жизнь или наша. Рейж не справиться. Из него ещё тот защитник. Надеяться не на кого. И защитников нет. Гарт где-то там. А чужие не защитят. Мы не из их рода. Род. Странное понятие. Оно значит многое. Сильный род, значит человек, который его основал, сильный. И потомки у него достойные будут. Хотя бывают исключения.

— Не бойся, — шепнула я Нане. — Я держу ситуацию под контролем.

Это было ложью, но нужной. Нана так их боялась, что готова была окаменеть лишь бы не допустить страшного. А назад она может не вернуться. Смотря на сколько боиться. Если потресение сильное, как я уже один раз испытала, то можно умереть. А может быть временный спазм. Когда окаменение не происходит, а всего лишь мышцы становятся крепче, непробиваемее.

Они сожрали ещё по одной таблетке. Глаза заблестели ярче. Запахло подгоревшим супом. Когда они его наливали, то капнули на плиту. Мир словно остановился. Сузился. Это ведь можно контролировать. Нужно только попробовать. Не переборщить.

— Иди сюда, рыженькая.

Я не запомнила их лиц. Не хотела запоминать. Мне было всё равно, что это за люди и почему они решили поступить именно так. Они хотели причинить боль. Покуситься на то, что им не принадлежало. Это злило. Патрионцы никогда не покушались на женщин, которые были не их. Им это не могло даже в голову прийти. Зачем брать без согласия, когда по согласию намного интереснее, вкуснее. Эмоции, психология. Тем более, если обидеть женщину, то она может умереть.

— Уходите отсюда. Это не наша война, — попросила я.

— А кто говорит о войне? У нас сейчас мир будет.