Пределы автономии воли в корпоративном праве: краткий очерк

В настоящее время указанным принципам все большее число авторов оставляют исключительно интерпретирующую функцию, средство для взвешивания интересов при оценке конкретной нормы на предмет ее императивности или диспозитивности[130]. Последние решения судов и законодательные изменения (например, Закон Испании о компаниях 2010 г. допускает включение в устав правил об исключении акционера) постепенно размывают обсуждаемую теорию, стирая границу между разными организационно-правовыми формами, что дает повод испанским авторам шутить по поводу «невыносимой легкости» обсуждаемых принципов[131], намекая на их практическую бесполезность.

С учетом этого полагаем, что едва ли российский правопорядок должен вставать на путь туманных метафор и проходить ту же мучительную ломку, чтобы в итоге прийти к аналогичному результату, точнее, к его отсутствию, поскольку для получения интерпретирующего принципа вовсе нет необходимости в изобретении новых сущностей, ибо взвешивание интересов при интерпретации закона – давно известный способ толкования[132].

В то же время как минимум один из аспектов теории принципов форм заслуживает поддержки – нормы, в отношении которых нет прямой оговорки об императивности или диспозитивности, следует толковать исходя из конкретных обстоятельств дела, т. е. в одних случаях норма может расцениваться как императивная, в других – как диспозитивная. Например, как будет подробно рассмотрено далее, постоянный запрет отчуждать акции должен допускаться только в том случае, если уставом предусмотрено, что акционер вправе в любой момент потребовать их выкупа обществом. Но это правило не может охватить все ситуации. В частности, как быть в случае частичного вечного запрета (например, запрет отчуждать определенным лицам)? Без вмешательства суда и толкования цели нормы не обойтись.

2. Numerus clausus не является все объясняющим правилом, а лишь следствием запрета создавать иные отношения, чем поименовано в законе[133]. Именно по этой причине требуется сначала найти основание для такого ограничения, если, конечно, не исходить из того, что все написанное в законе обоснованно.

Одно из наиболее распространенных обоснований для numerus clausus заключается в том, что эта система снижает издержки на проверку со стороны третьих лиц, которые по организационно-правовой форме могут судить о том, как действует юридическое лицо вовне и какие условия ответственности перед третьими лицами[134]. Иными словами, защищается доверие оборота, что обеспечивает стабильность отношений[135].

Исходя из соображений о необходимости поставить третьих лиц в известность об особенностях правового режима, в первую очередь о возможном слабом финансовом положении общества, в Германии были сформулированы правила об особом наименовании так называемых предпринимательских обществ с ограниченной ответственностью (Unternehmergesellschaft)[136]. Аналогичные «инновационные» организационно-правовые формы были разработаны и в других европейских странах[137].

В этой парадигме находит свое оправдание и существование хозяйственного партнерства (см. Федеральный закон от 03.12.2011 № 380-ФЗ «О хозяйственных партнерствах»). К слову, упомянутая организационно-правовая форма – лучший пример того, что иногда участники гражданского оборота выступают даже более суровыми судьями, чем ученые, изучение ЕГРЮЛ и судебной практики показывает, что никакого серьезного применения данная форма не нашла, число случаев ее применения составляет несколько десятков, т. е., образно говоря, в пределах статистической погрешности.

Однако данный довод оправдывает императивность лишь тех правил, которые значимы для третьих лиц (кто действует вовне от имени общества; защита кредиторов, т. е. условия ответственности перед третьими лицами: уставный капитал и связанные с ним правила распределения прибыли; правила реорганизации и ликвидации).

Ограничение автономии воли в отдельных организационно-правовых формах может иметь значение и для будущих участников, которые по форме судят как об особенностях, ей присущих (ограниченная/неограниченная ответственность, структура управления и пр.), так и о степени ее диспозитивности и связанных с этим рисках[138]. Однако представляется, что это само по себе не препятствует диспозитивному подходу в регулировании отдельных форм, например, непубличного АО и ООО, поскольку с ними сам законодатель в настоящее время ассоциирует максимальную свободу.

§ 7. Принцип большинства

Наиболее очевидная причина ограничения автономии воли – это потенциальное множество участников корпоративного правоотношения, что влечет невозможность договориться.

На этот фактор обращает внимание, в частности, Д.И. Степанов, раскрывая проблему коллективных действий в корпоративном правоотношении, т. е. наличие сложности в координации поведения участников[139].

Именно поэтому все решения участниками корпорации по общему правилу принимаются на основании принципа большинства, что порождает общую неопределенность в отношении того, насколько соответствующие решения могут изменить жизнь корпорации, а значит, возникает вопрос о защите интересов миноритарных участников[140].

Собственно понимание этой проблемы пришло довольно быстро, задолго до современных дискуссий о свободе договора. Так, в России еще до революции 1917 г. широкий резонанс получило дело, рассмотренное Сенатом, где было признано, что по решению большинства акционеров в устав могут быть внесены изменения, первоначально не предусмотренные уставом[141]. Так, В.И. Синайский, комментируя это дело, писал, что решение Сената опровергает договорную природу акционерной компании, поскольку акционеры обязываются к тому, на что они не соглашались[142].

Данное решение Сената обсуждалось в литературе. Например, В.А. Маклаков полагал, что выводы, сделанные Сенатом, на практике могут обернуться произволом, поскольку власть большинства становится безграничной[143].

П.Н. Гуссаковский также относил к числу самых актуальных проблем проблему распределения управленческих полномочий в акционерных обществах, при этом он высказывался резко против предоставления акционерному большинству неограниченной власти. Так, ученый полагал, что лицо, становясь акционером, соглашается на все правила, закрепленные в уставе общества, и признание безоговорочной возможности изменения устава по решению большинства будет равносильно признанию за большинством акционеров права принудительного привлечения меньшинства к участию в таком измененном акционерном обществе[144].

В советской юридической литературе 1920-х гг. также затрагивались аналогичные вопросы, связанные с защитой прав акционерного меньшинства. В частности, В.Ю. Вольф соглашался с тем, что нельзя признать справедливой ситуацию, когда акционеры, владеющие контрольным пакетом акций, будут распоряжаться имущественными и личными правами меньшинства[145]. Одна из попыток решить проблему сводится к формулированию неких «неотъемлемых» прав акционеров. Так, В.Ю. Вольф после обсуждения различных гипотез в отношении того, что можно рассматривать в качестве неотъемлемых прав, поддержал теорию, согласно которой таковыми могут считаться права, без которых акционер не вступил бы в общество, уточняя, что рассматриваться должна не воля конкретного акционера, а типичная, обычная воля среднего акционера (по выражению автора, «презумптивное воленаправление приобретателя акций»)[146]. Следует отметить, что данные теории не нашли широкой поддержки и не применялись на практике, поскольку отличались крайней расплывчатостью критериев.

130

См.: Bolas Alfonso J. La Autonomía de la voluntad en la configuración de las sociedades de responsabilidad limitada // Anales de la Academia Matritense del Notariado. 1997. Vol. 36. P. 20; Sanchez Gonzalez J.C. Op. cit. P. 32–35.

131

См.: Sanchez Gonzalez J.C. Op. cit. P. 36–37.

132

Например, см. п. 3 постановления Пленума ВАС РФ от 14.03.2014 № 16 «О свободе договора и ее пределах»: «При отсутствии в норме, регулирующей права и обязанности по договору, явно выраженного запрета установить иное, она является императивной, если исходя из целей законодательного регулирования это необходимо для защиты особо значимых охраняемых законом интересов (интересов слабой стороны договора, третьих лиц, публичных интересов и т. д.), недопущения грубого нарушения баланса интересов сторон либо императивность нормы вытекает из существа законодательного регулирования данного вида договора. В таком случае суд констатирует, что исключение соглашением сторон ее применения или установление условия, отличного от предусмотренного в ней, недопустимо либо в целом, либо в той части, в которой она направлена на защиту названных интересов.

При этом, если норма содержит прямое указание на возможность предусмотреть иное соглашением сторон, суд исходя из существа нормы и целей законодательного регулирования может истолковать такое указание ограничительно, то есть сделать вывод о том, что диспозитивность этой нормы ограничена определенными пределами, в рамках которых стороны договора свободны установить условие, отличное от содержащегося в ней правила.

При возникновении спора об императивном или диспозитивном характере нормы, регулирующей права и обязанности по договору, суд должен указать, каким образом существо законодательного регулирования данного вида договора, необходимость защиты соответствующих особо значимых охраняемых законом интересов или недопущение грубого нарушения баланса интересов сторон предопределяют императивность этой нормы либо пределы ее диспозитивности…»

133

Так, об обосновании наличия аналогичного правила в вещном праве см.: Akker-mans B. The principle of Numerus Clausus in European property law. 2008. P. 437–453; Синицын С.А. Numerus clausus и субъективные права: понятие, значение, взаимосвязь // Вестник гражданского права. 2014. № 2.

134

См.: Sanchez Gonzalez J.C. Op. cit. P. 6.

135

См.: Gándara L.F. Op. cit. P. 86.

136

См.: Beurskens M., Noack U. The Reform of German Private Limited Company: Is the GmbH Ready for the 21st Century? // German law journal. 2008. № 9. P. 1083–1084; Wede-ma