Страница 27 из 92
За массивным столом по центру кабинета восседал Горемир Качинский, держа за руку разволновавшуюся сестру Агату. Рядом с ними сидел сухощавый с большими рыбьими глазами, похожий на высушенного леща, мужчина по имени Барни. Он тщательно следил, чтобы разговор записывался на магический информационный кристалл, и параллельно делал какие-то пометки в толстом блокноте. В углу кабинета в обтянутом парчой кресле сидел, листая какую-то книгу, Болеслав, словно не замечая происходящего.
- Еще раз повторяю, – гнусавым занудным голосом талдычил одно и то же Барни. – Зачем Вы отравили ярыми цветами членов отборочной комиссии?
Лора молчала. Сколько можно повторять, что это не она? Ее наполненные праведным возмущением слова, словно штормовые волны, разбивались о равнодушную твердь скалы. Никто ей не верил. Некому было вступиться. Буря внутри затихала, накатывало равнодушие. Болели ноги и спина, долго стоять было тяжело, и мысль о том, что надо присесть пока не рухнула, словно трухлое дерево, билась в голове назойливой мухой.
- Давайте считаем ей память, – наконец сделал жестокое предложение Барни, вопросительно посмотрев на Горемира.
Агата Качинская напряглась. Ей было жаль старушку, которую, сейчас она четко осознавала это, подобрала с улицы – без надлежащих рекомендаций и документов. Ну не похожа эта старая женщина на заговорщицу. Подвергать Ору унизительной и болезненной процедуре чтения памяти не хотелось, но этика этикой, жалость жалостью, а иного решения не было. Старушка ничего не рассказывала о своем прошлом. На все вопросы о жизни до работы в замке начинала странно мычать, словно пытаясь что-то сказать, не имея возможности. Лишь твердила, что не отравляла членов отборочной комиссии, наоборот пыталась их спасти.
Лора затаила дыхание. А вдруг?.. Надежда осветила ее помутневший от усталости и обреченности взгляд. Если, погрузившись в ее воспоминания, удастся узнать, что она наследница Огаревых? Как она раньше не подумала об этом? Ведь можно считать ее память – таким образом обойти запрет на разглашение правды о ее происхождении, наложенный проклятием.
Да, процедура очень болезненна и унизительна, ведь чтец увидит самое сокровенное ее глазами, почувствует ее эмоции, услышит мысли. Тело обдало горячей волной праведного гнева. Никому не подобает копаться в голове Веллоры Огаревой! Тем более представителям рода Качинских. Лора тут же одернула себя. Сейчас это единственный выход, и о гордыне стоит забыть.
- Читайте, – камнем в воду упало твердое решение Веллоры.
Горемир удивленно сдвинул брови. Никто в здравом уме добровольно не согласится на подобную процедуру. Разве что только уверенный в своей правоте находящийся на эшафоте осужденный преступник. Мужчина сверлил подозреваемую своими черными, как ночь, глазами и думал, выдержит ли старушечье сердце предстоящую боль. Зафиксировав взгляд на ее трясущихся руках, почувствовал сомнение.
Горемиру Качинскому по роду деятельности часто приходилось принимать тяжелые решения, иногда и приносящие вред другим людям. Он забыл, что такое жалость. Но пытать старую немощную женщину…
- Болеслав, процедуру проведешь ты.
Парень молод и более осторожен. Его вмешательство будет мягче. Возможно, Ора после него даже выживет. Сам Горемир был мощный и напористый, как буйвол, мог снести забор, пытаясь пройти в узкую калитку, не рассчитать силу магического вмешательства, а старушке нужна аккуратность. Агата тоже не вариант. Она и так разволновалась, невооруженным взглядом было видно, что жалеет пожилую женщину.
Болеслав отложил книгу в сторону и словно впервые заметил, что вокруг него что-то происходит.
- Я бы не стал… – начал было он.
- Болеслав, – выразительно перебил его дядя.
Наследник Качинских подобрался. С самого детства его готовили к правлению, воспитывали в нем характер и силу воли. Но дядину беспринципность и черствость он не унаследовал. Всю жизнь приходилось подавлять в себе мамину добросердечность. В итоге мастерство достигло такого уровня, что лишь самые близкие знали, каков Болеслав настоящий.
Он подошел к старой женщине. Остановился. Та смотрела ему в глаза – ровно, выжидательно, без страха, без обреченности. Поднял ладони и дотронулся до висков старушки. Та вздрогнула, сцепила зубы, но продолжала смотреть прямо в глаза Болеславу. Гордо. Открыто.
Послал магический импульс, заставляя себя смотреть, как сейчас эта старая женщина выгнется дугой от боли, забьется в судорогах, возможно, даже упадет на пол. Пена выступит изо рта, глаза закатятся. Но наследнику Качинских придется продолжить, потому что прерывать процесс считывания памяти еще более опасно, чем начинать. Но… заведующая хозяйством Ора продолжала стоять, как и стояла. Болеслав почувствовал ее эмоции – праведный гнев, решительность, усталость и… надежду. Противоречивые возмущение поступком Качинского и желание чтобы он продолжил.
Болеслав усилил натиск, но картинки так и не увидел. Более того, старая женщина боли не чувствовала. Парень нащупал глухую стену, сквозь которую не мог пробиться. Он чувствовал эмоции женщины здесь и сейчас, видел слабый отголосок происходящего ее глазами, но что было до этого покрывалось непроглядной коркой мрака.
- Блокировка. На воспоминаниях Оры стоит блокировка, она не поддается вмешательству, – опустил руки Болеслав.