Синие слезы

Было так громко, шумно, что она и не сразу уловила начало чего-то легкого и ненавязчивого – но все затихли и расступились. И она увидела в окружении вечернего света и огней – бард, седовласый и древний, покрытый столетиями. Джейн улыбнулась Тору – она любила музыку, переплетенную со сказаниями. Его песни – это отражения жизни, шептал Тор, склонившись к ней. Он рассказывает только о том, что видит.

И он рассказывал о дальних мирах – об огненном и страшном, объятом пламенем, о пыльном и пустынном, где нет ничего, кроме холмов и ветра, о ярком и отважном, населенном созданиями смертными, уязвимыми, но смелыми и любопытными, об их народе и их царях. О холодном и промозглом – Йотунхейм, подумала Джейн, – и о царе его нареченном, но пропавшем, похищенном, царе, что должен был взойти на престол после того, как убил своего кровного отца. Джейн и не заметила, как все затихли, словно боясь дышать – для нее это были всего лишь рассказы, потерянные во времени и извлеченные из него же искусной рукой. Джейн не заметила, как притих Тор, не заметила и ярости Локи.

Бард все пел, и песня о том ледяном великане, что великаном на самом деле не был, полюбившем девушку из иного мира и лившем по ней синие слезы – синие, потому что они были ледяными, а на другие он не был способен, – оказалась последней.

Празднество продолжалось неуютно и неловко; Тор крепко сжимал ее руку – еще немного, и было бы больно, и в жесте том не было ничего отдающего, лишь забирающее. Джейн взглянула на противоположную сторону стола – туда, куда смотреть себе запрещала – и не увидела там ничего.

– Ты так и не поняла, Джейн? – вопрошал ее Тор уже в их покоях, когда все закончилось, когда они ушли – подальше, подальше ото всех. Она чувствовала горечь его слов, горечь и боль, и лишь качала головой – тогда она по-прежнему ничего не знала о том, что привело к разрушению Радужного моста, о том, что произошло в опочивальне Одина, как и о том, кем был его младший брат.

Тогда еще она и правда не знала, но когда узнала – не поверила. В конце концов, она сомневалась, что слезы Локи чем-то отличались бы от ее слез.

А потом – потом все было словно в тумане. Она ловила на себе чужие взгляды, чужие и неприятные, липкие – не отмоешь. Она принимала угрюмое молчание Тора и ни в чем не разубеждала его, потому что разубеждать его в том, в чем она сама не была уверена, оказалось бесполезно. Она любила его – по-прежнему любила его той самой первой восторженной любовью, обманчивой и неглубокой, той, что разгоралась три дня среди песков и солнца, но так и не окрепла – ни за время расставания, ни после. Она старалась не винить себя в том, что этой ее любви оказалось достаточно – для нее, но недостаточно – для него.

Локи не было рядом с ней, а ее не было рядом с ним. Переживали они чужие пересуды по отдельности, ожидая, когда все утихнет – утихало все медленно и неохотно. Тор торопил со свадьбой – но она все медлила, отчего – не знала сама (или же не могла признаться – даже себе). Локи видела лишь раз – посреди разгоревшегося дождя, на том самом месте, где он впервые подошел к ней, и он был озлоблен и, совсем немного – уязвим, и она хотела бы что-то сказать ему – но все стояла с ним под дождем, продолжая ожидать – чего-то.

Джейн вспомнила их давний разговор о просьбах, и она тогда подумала – если бы она правильно попросила его (о чем-то нужном, необходимом), он мог бы дать ей это. Она бы пошла за ним, только если бы ему это было нужно. Она была бы с ним рядом ровно столько, сколько бы он ни пожелал, только если бы ему это было нужно. На мгновение – долгое, невыносимое – уязвимости в нем оказалось больше, чем злости, целое мгновение – вот, сколько это длилось. Оно горело – ярко, болезненно, выцветало зеленым, а потом – вдруг – прекратилось.

Джейн растерялась. Она потянулась к нему – даже не зная, зачем. Он лишь отпрянул от нее, и сделанный им выбор (отражение ее собственного) осел на его губах словами, выдавленными, блеклыми – ты мне не нужна. Она покачнулась, но не сказала ничего, лишь смотрела не отрываясь, как он уходит.

Она промокла до нитки. Ее лихорадило два дня – два дня она не приходила в себя. На третий, когда наконец очнулась, Тор сидел подле нее, и он переживал за нее, и он просил ее – просто попробовать, начать все сначала, будто не было ничего, будто не было той песни о синих слезах. Ей некуда было идти, некуда возвращаться – Мидгард представлялся ей чем-то далеким и уже ненастоящим. Она была бессмертной и теперь по праву принадлежала этому миру. Она согласилась – жизнь с Тором была спокойной, но осторожной, пропитанной уважением друг к другу и стремительно остывающей (ненастоящей) влюбленностью.

Локи не возвращался.

***

Ты не попрощался с ней.

Ветер обжигает ей кожу и уносит ее слова. Локи угрюм, но спокоен, смотрит прямо, и взгляд его размерен, холоден. Она не знает, о чем он думает, но его лицо почти что сурово, и осознание – у него есть причины не прощаться с ней – царапает ее изнутри своими острыми углами.

Он кажется практически сломанным, и она в нечаянном порыве дотрагивается до его руки – свою руку он не отдергивает, но и ее в ответ не сжимает.

– Она мертва, – вдруг говорит он, вглядываясь в темно-красное, едва ли не черное марево, зияющее перед ними – они стоят всего лишь в нескольких шагах от него, и Джейн не уверена, что теперь готова отпустить его. Но ведь она сама сказала ему – ему пора возвращаться домой, и это правда, потому что здесь, в этом измерении, он не больше, чем инородное тело, выдернутое из своей реальности по чужой воле, потому что есть другой Локи, тот самый, что обвивал их руки обоюдной магией, и камень бесконечности пообещал его скорое возвращение. Потому что в том, другом измерении этому Локи есть за что сражаться, и она не может держать его дольше.

Но все же (все же!) он тот же самый Локи, которого она любит, и она ничего не может с собой поделать.

– Ее убили, – продолжает он, – и все, что я смог сделать – это лишь отомстить.

Она не представляет, не может представить себе бездыханное тело вечно молодой царицы, и понимает, для него, столь редко привязывающегося к другим, умеющем любить как-то абсолютно по-своему, по-особенному, не признаваясь даже самому себе, знать, что он больше никогда ее не увидит – слишком больно.

– Но ты знаешь, что она жива, – она не смотрит на него, но ей и не нужно смотреть на него, чтобы чувствовать – его взгляд полностью принадлежит ей. – В других измерениях, в миллиардах других реальностей, где все сложилось иначе – она жива, и она с тобой.

Он разворачивает ее к себе, и она видит это – ту же самую глубину, робкую, неверящую и осторожную, обращенную к ней, ту самую глубину, что она заметила впервые еще в самом начале их знакомства. Тогда Джейн, ослепленная своим пребыванием в Асгарде и преддверием вечности, отмахнулась от нее, этой ничем не восполнимой глубины, слишком ветрено и беззаботно – теперь же она надеялась, что та незнакомая ей Джейн окажется немного мудрее.

Он хочет что-то сказать ей, но она успевает первой:

Найди меня.

Она думает, возможно, он даст себе – им – шанс хотя бы раз, потому что иногда все, что им нужно, это всего лишь шанс. Найди меня в своем измерении, Локи.

Он дотрагивается до ее лица, его пальцы холодные и неуверенные, и ей кажется, будто еще одна секунда – и он никуда не уйдет. Здесь у него было все – неразрушенный дом, мать, Асгард. И она, она тоже здесь, словно надежда на невозможное. Но Локи прикасается губами к ее разгоряченному лбу, и на его лице, на мгновенье смягчившемся, застывает хорошо знакомая ей уверенность.

Он кивает ей, и отпускает ее, ступая к алому мареву, так больше ничего и не сказав – энергия обвивает его тело, словно бы проникая него, а потом вдруг исчезает, будто бы и не существовала – вместе с ним.

Джейн думает, что это к лучшему.

========== Заключение ==========

***

Вся ее жизнь и все в ее жизни приводит ее к одной единственной секунде, секунде, когда она обретет что-то бесконечно важное. Джейн не знает – что это за секунда, когда она настанет – настанет ли? Но знает точно – она сразу же поймет.