Страница 3 из 18
Возникновение дискурсов зависит от свойств коммуникативной ситуации, в которой происходит интерпретация языковых конструкций. Коммуникативную ситуацию можно определить как контекст3, представленный в виде определенных эпизодических моделей взаимодействия. Эти контекстуальные модели контролируют многие аспекты формирования дискурса, делая последний общественно значимым. Как и все субъективные ментальные модели, контекстуальные модели могут быть идеологически «пристрастными» к общей социально-политической ситуации4. Контекстуальная модель может накладывать отпечаток на выбор лексических конструкций в ходе общения, раскрывая или, наоборот, затушевывая реальное отношение к предмету обсуждения. Например, широко укорененный во многих обществах мужской шовинизм может «затаиться», попав в ситуацию феминистского дискурса. Иными словами, контекстуальная модель может помочь обнаружить идеологическую предвзятость той или иной речевой коммуникации, что, в свою очередь, облегчает анализ идеологического дискурса.
Содержание дискурса находится под контролем субъективных интерпретаций, осуществляемых носителями языка, формируя различные ситуативные ментальные модели. Люди понимают дискурс, если способны сконструировать его модель. Военные действия в Южной Осетии 2008 г. освещались новостными службами, воспроизводя субъективные ментальные модели как «создателей» новостей, так и их «потребителей». Поэтому дискурсы, связанные с этими событиями, в России, в странах ЕС, в США или в Грузии существенно различались, что не всегда было следствием примитивной односторонней пропаганды и «промывки мозгов». Как и в случае с контекстуальными моделями, модели ситуативные могут демонстрировать идеологическую предвзятость, основанную на базовых социальных убеждениях. Идеологически предвзятые ситуативные ментальные модели обычно производят идеологический дискурс, в котором события и акторы имеют положительную или отрицательную окраску в зависимости от вышеобозначенной идеологической предвзятости. И чем конкретнее обсуждаемые события, тем сильнее высвечивается предвзятость, несмотря на апелляцию к «очевидным фактам». Как это ни парадоксально, но чем очевиднее факты, тем пристрастнее идеологические дискурсы.
Необходимо подчеркнуть, что контекстуальные и ситуативные модели коммуникации являются в основном субъективными и личностно ориентированными. При этом члены того или иного коллектива могут иметь более устойчивые социальные и политические убеждения, выходящие за рамки ситуативной коммуникации: стабильная система знаний, взглядов и идеологических стереотипов. Данные общие взгляды являются «контрольными точками» при создании тех или иных контекстуальных и ситуативных моделей, а следовательно – при создании и понимании дискурсов. Можно сказать, что значения дискурса подобны айсбергам, в которых с очевидностью выражаются только части смыслов, основная же масса общего знания имплицитно предполагается. В результате такого характера общего знания то или иное сообщество, как правило, представляет себя неидеологизированным, так как общее знание трактуется данным сообществом как истина, а не как тенденциозная идеология. Тенденциозность можно выявить только при комплексном анализе знания. Даже в группах, которые можно охарактеризовать как идеологизированные, основу взаимопонимания составляет то, что воспринимается как «само собой разумеющееся», и идеологические границы выступают в качестве составных элементов этого общего знания.
То же самое можно сказать о ментальных моделях и связанных с ними дискурсах: толкование смыслов есть процесс, в котором формируются и активизируются различные формы знаний. Со стороны эти общие знания могут интерпретироваться как вера или суеверие, а с политической точки зрения – как идеологическая ангажированность или фанатизм (в зависимости от силы этих «суеверий»).
На основе идеологически предвзятых моделей и общих социальных верований происходит стратегическое формирование идеологического дискурса. Именно этой стратегии подчинены бесконечные в своем многообразии языковые и смысловые приемы: интонация, местоимения, тематизация, усиление контекстуализации или, наоборот, – точности описания, риторические фразы, многозначительные и неопределенные намеки и т.д. Все это создает «оглавление» идеологии, которая подчеркивает «наши» положительные качества и «чужие» отрицательные, и наоборот [Dijk, Kintsch, 1983].
Из краткого обзора социально-когнитивных процессов, лежащих в основе образования и осмысления идеологических дискурсов, можно увидеть, что связь между идеологиями и дискурсами является сложной и часто косвенной. Идеологический дискурс может зависеть от идеологически предвзятого контекста, от идеологического способа интерпретации событий как конструирования ситуативных ментальных моделей или от непосредственных идеологически контролируемых общих верований5.
Необходимо также допустить, что конкретные условия контекста могут скрывать идеологические взгляды их носителей. Возможность выявления идеологической установки зависит от коммуникативной ситуации. Иными словами, дискурсивная концепция идеологии не предполагает жесткой детерминации: участники не обязательно и не всегда выражают и принимают верования группы, с которой они себя идентифицируют. Таким образом, идеологический дискурс всегда личностно и контекстуально вариативен.
Это обстоятельство должно умерить «позитивистский оптимизм» приверженцев эмпирических методов изучения идеологий. Внутри идеологизированных групп соответствующие верования могут предполагаться, но не проговариваться, а за их рамками – подвергаться словесной цензуре политической корректности. Для выявления идеологических представлений требуются непрямые (косвенные) методы анализа.
Такие методы разработаны в рамках критического дискурсивного анализа. Как показали Фейрклаф, Фоулер, Ван Дейк и Водак, существует много дискурсивных способов усиления / смягчения наших / их позитивных / негативных проявлений и поступков, а значит – идеологической окраски дискурса. Эти способы могут иметь как смысловой, так и сугубо лексический характер. Однако подробный разбор этих способов выходит за рамки данной статьи [см. об этом: Fairclough, 1995; Fowler, 1991; Dijk, 1995; Wodak, 1989].
Но и дискурсивный анализ уязвим для методологической критики. Одной из главных его проблем является преднамеренность (intentionality). Анализируя текст, мы не можем со стопроцентной уверенностью утверждать, что использование тех или иных речевых конструкций носило характер идеологической ангажированности, а не было автономным свойством литературного стиля, а значит, не находилось под сознательным политическим контролем [Brand, 1984]. Политическая некорректность не обязательно предполагает принципиальное несогласие с политически корректным высказыванием, ибо вообще вне рамок политического дискурса: озвучивание бытовой ксенофобии может не содержать в себе элементов националистического дискурса, хотя формально может сильно на него походить.
Проблема заключается в том, что мы не можем наблюдать намерения, а значит, никогда не сможем подтвердить исследование преднамеренного идеологического дискурса данными количественных социологических исследований.
Кроме того, дискурсивный анализ сосредоточивается на «говорящих», однако есть еще и «слушающие», которые воспринимают информацию зачастую не так, как хотят «говорящие». При этом основное значение восприятия состоит в ожидаемых социальных последствиях, а не в хороших или плохих намерениях. Если идеологический дискурс «говорящих» столкнется с идеологически чуждыми «слушающими», возникнет политический конфликт, несмотря на «добрые намерения» «говорящих».
Именно идеологическая преднамеренность служит маркером, показывающим, что уместным является именно дискурсивный анализ идеологизированной речевой ситуации. Однако степень такой преднамеренности может быть определена только контекстуально: перед тем, как начать анализ речевых ситуаций и конструкций, необходимо определить степень возможной идеологической преднамеренности данных ситуаций и конструкций. Например, очевидно, что предвыборные речи кандидата в президенты будут идеологически пристрастны со стопроцентной вероятностью и весь инструментарий дискурсивного анализа здесь уместен.
3
О контекстуальных моделях дискурса [см.: Dijk, 1999, p. 123–148].
4
Подробнее о ментальных моделях [см.: Johnson-Laird, 1983].
5
О коллективных верованиях и предубеждениях [см.: Dijk, 1984; 1987; 1993].