Великая сила искусства

Лампочка на столе горела, глаза Кристофа Карловича тоже горели, и со своим искренним любопытством он выглядел не слишком дефективным. Виктор Дарьевич даже подумал, что если бы это любопытство в свое время направили в верное русло, мог бы выйти неплохой медицинский работник – а теперь уже поздно, человек потерян. Но, подогреваемый чужим доброжелательным интересом, Виктор Дарьевич и сам увлекся объяснениями, нарисовал одну простенькую схемку, которую Кристоф умудрился озвучить в нескольких фразах в эфир, пару раз порывался встать, но был пойман за полы пиджака и водворен на место.

Прошло минут двадцать, когда Кристоф беззвучно обменялся знаками с Сашей за пультом и произнес:

– Спасибо, Виктор Дарьевич! Дорогие радиослушатели, надеюсь, что вы узнали немного больше о достижениях отечественной медицины. Лично я услышал сегодня много нового для себя и еще раз убедился, что психическое здоровье нации находится в надежных руках. Напоминаю, что гостем в нашей студии сегодня был Виктор Дарьевич Подпокровов, заведующий Когнитивной Частью Медкорпуса, о которой мы столько услышали. На этом я прощаюсь с вами, уважаемые радиослушатели – вас ждет запись живого концерта ансамбля «Афстралийские грифоны». Концерт состоялся месяц назад, музыканты исполнили как старые и полюбившиеся ценителям современной музыки вещи, так и новые композиции. Например, они представили на суд слушателей песню Фрау Гагген «Не зови меня, Александр» в своей оригинальной обработке. Я слышал запись и смею заверить – это нечто потрясающее! С вами был Кристоф и его «Диалоги обо всем», до новых встреч в эфире!

Оттарабанив эту бессмыслицу на одном дыхании, Кристоф уставился на лампочку – та замигала, а потом погасла совсем, как будто под влиянием гипнотического взора из-под очков. Тогда Кристоф шумно выдохнул и растекся по креслу.

– Фух-х, ебическая сила. Спасибо, Виктор Дарьевич, без дураков.

– Музыкальная пауза? – Виктор Дарьевич достал пачку сигарет, которую таскал во внутреннем кармане, скрывая от бдительных взоров гэбни. Курить вдруг захотелось так, что даже отсутствие пепельниц не смущало. Из-за пульта раздался вялый протест, но Кристоф Карлович махнул рукой и стащил у Виктора Дарьевича сигарету из пачки. Без спроса, между прочим. На свет из выдвижного ящика под столешницей явились толстостенная пепельница и зажигалка. Кристоф Карлович с наслаждением затянулся, выпустил губами кольцо дыма и вдруг засмеялся – Виктор Дарьевич уже заметил, что смеялся он иногда некстати.

– Уже не пауза, уже все, Виктор Дарьевич! Кончилось время наше эфирное, а минут через пятнадцать нас и из студии попрут, хоть покурить успеем!

Виктор Дарьевич собирался было ткнуть под нос дефективному наручные часы, чтобы тот не нес ерунды, но часы самым предательским образом сообщали, что час и в самом деле прошел.

– Потерялись во времени? – спросил Кристоф Карлович и снова с удовольствием затянулся. – Какую прелесть вы курите, зашибись… Так вот, это бывает в эфире. Великая сила искусства, знаете ли. Кстати, работать с вами – одно удовольствие. Нет, серьезно, я наслаждался, хотя сейчас меня, кажется, можно выжимать и выносить…

– Это после наслаждений случается, – пробормотал за пультом бледный Саша, но Виктор Дарьевич уже не слушал.

Он поспешно поднялся на ноги, еще раз глубоко затянулся и с сожалением затушил недокуренную сигарету в пепельнице. Такси уже наверняка ждало у входа, а еще предстоял осмотр пациентов, и посещение архива, и просмотр результатов последней ревизии – что-то там не сходилось так, что расхождение не влезало в привычную погрешность. Поэтому Виктор Дарьевич попрощался, торопливо вышел в коридор, и тяжелая дверь за его спиной заглушила Сашино «Я вас провожу!» и «Виктор Дарьевич, подождите, вы…» Кристофа.

***

– Как ваше самочувствие сегодня?

Пациент не ответил. На этот раз он не жался на койке, а стоял у окна, глядя на внутренний двор Медкорпуса, где все начинало зеленеть и расцветать. Спина его выражала всеобъемлющее презрение к Виктору Дарьевичу и его вопросам.

– Ну что, не дождались шпионов из Европ ночью? Не пришли?

Это зацепило – Лавр Сандриевич обернулся через плечо, посверлил Виктора Дарьевича взглядом, шевельнул каменной челюстью.

– Может, и не пришли. А может, поняли, что меня врасплох не застанешь. Я, доктор, сплю вполглаза, с тех пор как понял, что вокруг творится.

«Это мы поправим», – мысленно сделал пометку Виктор Дарьевич.

– А раньше, Лавр Сандриевич, вы сталкивались с этими шпионами? Узнавали их?

– Проверяете? – глаза у пациента были черные, птичьи, хитрые – такие хитрые взгляды не редкость у больных. Больные – народ в принципе изобретательный и труднопредсказуемый. – Хотите понять, кого я раскрыл, а кого нет? Нет уж, доктор, это я при себе оставлю. Но у меня глаз наметанный, я таких с первого взгляда вычисляю. Как вас вычислил, хоть вы и белый халат носите, как настоящий врач, а те были не в халатах.

– В сером? – рискнул Виктор Дарьевич – и промахнулся.

– Почему в сером? – удивился пациент и тут же подозрительно сощурился. – А хоть бы и в сером, все равно понять нетрудно, кто есть кто.

Нет, не складывалась теория у Виктора Дарьевича, не складывалась, хоть ты тресни. Первой его мыслью было, что Бюро Патентов так старалось охранить гения от окружающей среды, что заменило значительную часть этой среды фалангами, что и довело гения до шизофрении. Это объясняло бы и запрет на свидания с фалангами, и некоторую неловкость Бюро Патентов: сами же довели гордость росской инженерии до психического расстройства.

Из карточки, которую Бюро Патентов все-таки прислало по его запросу, Виктор Дарьевич много не вытащил. Воспитывался Лавр Сандриевич в отряде среднестатистическом до безобразия: никаких экспериментов, никаких инцидентов, и выпускники этого отряда особого внимания Медкорпуса до сих пор не удостаивались. Можно было бы, конечно, собрать статистику по тем выпускникам и посмотреть, не порадует ли она большим количеством психических заболеваний на человека, но интуиция Виктору Дарьевичу подсказывала, что статистика покажет ему изящный, сложенный из цифр кукиш.

Дальнейший путь Лавра Сандриевича тоже никакими катастрофами не омрачался. Судя по пройденным медосмотрам, сначала он учился в бедроградской «корабелке», потом перевелся в Столицу на машиностроительный. По окончании поступил на службу в конструкторское бюро, при поступлении продемонстрировав прямо-таки железное здоровье. То ли обследовавший пациента психиатр был бестолочью, то ли Лавр Сандриевич и в самом деле никаких признаков болезни тогда не демонстрировал.

Ничего, ровным счетом ничего подозрительного в карточке не было. А параноидальная шизофрения – была.

Впрочем, как раз в этом трудно было увидеть что-то странное. Механизм возникновения паранойи до сих пор не был толком изучен нигде в мире, в том числе и во Всероссийском Соседстве. Предположительных причин ее возникновения было столько, что предположительными они и оставались. Да, существовали группы риска – и в одну из них, «мужчины после тридцати», Лавр Сандриевич как раз входил. Поэтому не было ничего удивительного в том, что один инженер из конструкторского бюро внезапно стал параноиком. И Виктор Дарьевич даже не полез бы в прошлое пациента, а сосредоточился бы на том, чтобы купировать приступы болезни.

НО ПРИЧЕМ ТУТ ФАЛАНГИ, СКАЖИТЕ НА МИЛОСТЬ?!

В первоначальную теорию фаланги вписывались прекрасно. Фаланги вообще всегда прекрасно подходили на роль катализатора всяческих неприятностей. Но такой катализатор, как фаланги, всегда отлично запоминался всеми, кто с ними тесно общался, и в первую очередь – из-за их неповторимой серости. Если бы пациент на самом деле принял фаланг за шпионов из Европ, то на упоминание людей в сером он отреагировал бы совсем иначе.

Ну или вместе с паранойей Лавр Сандриевич приобрел актерский талант, достойный сцен Большого и Малого академических театров. Маловероятно, но исключать нельзя.