Страница 6 из 22
Потом он зачастую различал в толпе во время службы чье-то хмурое лицо и сердцем чувствовал родственную душу, заплутавшую и продрогшую под ливнями невзгод, чужих злодейств и собственных ошибок. Такие прихожане приходили в храм, потому что больше было некуда идти. Таким был сам Вирджил. И он знал, что все еще не обрел прощения, а груз вины до сих пор давил на плечи, просто с верой его было легче тащить. Но в храме ноша казалась посильной. И даже заглядывать в темноту собственной души было не так страшно. Поэтому Вирджил пытался протестовать, когда старейшина Иоахим решил отправить его из монастыря с поручением. Казалось, что все звери в его сердце, которые только-только задремали, проснутся и разорвут его в клочья, стоит выйти за ворота храма в полный соблазнов мир. Однако старейшина Иоахим не принял отказа. Старейшина, как обычно, был прозорливее, хотя даже он вряд ли представлял, куда жизнь забросит его подопечного… и как трудно этому подопечному придется.
Задумавшись о своем, Вирджил пропустил начало службы. Тем более что ни проповеди, ни хоровые молитвы тут были не в чести. Просто откуда-то из-за стенки раздался негромкий ритмичный стук барабанчика, и три высокие служительницы в голубых балахонах вынесли в зал дымящиеся чаши и понесли их сквозь толпу. Толпа радостно загудела.
— Первый глоток — гостям и дорогим друзьям, — жрица остановилась перед Вирджилом и протянула чашу, от которой остро тянуло пряностями. — Выпейте вина Гештианны, чтобы порадовать богиню и согреть сердце.
Вирджил сглотнул. Он не назвал бы эту девицу в голубом красавицей — смугловата на его вкус, чересчур высока, да еще и глаза раскосые, как у полуорка. Но при взгляде на ее пухлые губы, на струящиеся по шее черные локоны, на ложбинку между грудей, которую не скрывало просторное одеяние, в Вирджиле просыпались старые, темные чувства, от которых он старательно избавлялся в монастырских стенах.
— Отведай же, странник, — на пухлых губах жрицы играла вежливая улыбка, и Вирджилу хотелось впиться в этот яркий рот, дернуть голубые тряпки, чтобы они треснули снизу доверху, и…
Чаша была у самого его лица. Краем глаза Вирджил заметил, как из рук другой жрицы пьет Виктория Уоррингтон, наклонил голову и сделал глоток. И свет погас.
Он стоял в кромешной темноте, не пропускающей ни огонечка, но каким-то чудом легко различил собственные руки, когда поднял их перед лицом. Темнота не была молчаливой — до Вирджила доносились шепоты, невнятные восклицания, кажется, чей-то тихий смех.
— Эй? — неуверенно позвал он. — Мадам? Джейна? Гар?.. Лю-ди!
Никто не ответил. Мрак вокруг дышал, всхлипывал, шептал разными голосами. Вирджил выставил руки перед собой и осторожно пошел вперед. Про себя он проклинал идею прийти на службу в честь древней богини — нашли развлечение! Выбраться бы теперь… Он надеялся, что хотя бы не ошибся с направлением и где-то впереди была дверь.
— Если праведный ведет тебя во тьму — иди, ибо ему ведомы тропы, — пробормотал он под нос отрывок из проповеди святого Элоизия, одного из учеников и первых последователей Насредина. Конечно, наставления святого нельзя было понимать буквально. Да и не праведники вели сейчас Вирджила. Жрицам Гештианны больше подходила следующая часть проповеди, про грешников и свет, который оборачивается болотными огнями.
Что-то невидимое коснулось ладони, Вирджил ощутил живое тепло и подался навстречу.
— Эй!
Впереди хихикнули, прикосновение оборвалось, прошуршали и затихли быстрые шаги. Вирджил снова побрел сквозь шепоты и смех, и вдруг на его запястье сомкнулись чьи-то пальцы. Он поспешно схватил невидимку второй рукой и вдруг увидел Викторию Уоррингтон.
Она не вышла из темноты, которая оставалась все такой же густой и плотной, а внезапно оказалась перед Вирджилом, словно ее выхватила из мрака беззвучная вспышка молнии. Этот непонятный безжалостный свет заливал ее лицо так, что видна была каждая ресница, каждая трещинка на губах, даже тонкий и еле заметный шрамик у виска. Оказалось, что Вирджил держит ее за плечо, и он немедля испугался, что схватил слишком грубо. Он уже хотел было разжать пальцы, но помешал страх: стоит убрать руку — и Виктория пропадет, и вокруг останется только тьма, издевательские смешки и вздохи. Если бы не этот ужас, Вирджил бы никогда не решился сделать то, что сделал: обхватил Викторию за талию и привлек к себе. Она не отстранилась. Но стало совсем худо, потому что она была теперь очень близко, и жар ее тела чувствовался даже сквозь платье и рубаху. У Вирджила пересохло в горле. Все низменное, мерзкое, гадкое в нем, что разбудила проклятая девка Гештианны, теперь поднималось из самых глубин нутра и жаждало вырваться наружу. Кровь шумела так, что Вирджил больше не слышал ни голосов, ни смеха, только низкий гул в ушах. Виктория переступила на месте и прижалась еще теснее, теперь он чувствовал, как на вдохе поднимается ее грудь. Это было в сто раз лучше, чем в стыдных снах, которые снились ему все чаще, и в сто раз хуже, потому что он держался из последних сил, и эти силы таяли. Святые небеса, помогите, — беззвучно взмолился Вирджил, задрав голову, но наверху тоже был только мрак, и некому было отвечать на молитвы. Из его груди вырвался вздох, больше похожий на стон отчаяния.
Маленькие жесткие ладони обхватили его лицо и наклонили.
— Вирджил, — сказала Виктория Уоррингтон, пристально глядя ему в глаза, — можно.
И Вирджил сорвался.
========== Часть 5 ==========
— Виктория, — стонал Вирджил, — ох, Виктория…
Во рту чувствовался пряный привкус питья Гештианны.
— Нет, ну невозможно работать, — сказал чужой сердитый голос.
Вирджил очнулся. Голова раскалывалась, как при похмелье, и как при похмелье же, тошнило, хотя завтрак он давно выблевал. Пряности на языке сменились металлическим вкусом крови. Полуэльф Чезвик отошел и оперся на стол холеной рукой. Рука дрожала, кружевной манжет рубашки колыхался, как мыльная пена.
— Ужас какой-то, — сказал Чезвик полурослику в маске. — Этот… арестант влюблен в вашу Викторию, как щенок. У него в голове сплошные развратные картинки. Боюсь, я не могу вас ничем порадовать, если только вас не интересуют порнографические подробности.
Щеки Вирджила запылали — не от смущения, от гнева. Он смутно вспомнил, как выложил все о празднике Гештианны — все до мелочей, слюнявый идиот! И теперь чувствовал себя выпотрошенным, как рыбешка для ухи, а эта полукровная дрянь жаловалась на трудную работу! Да еще так бесстыдно и равнодушно, словно их с Викторией… связь ничем не отличалась от побелки стен или мелкого воровства! Вирджил рванулся в своих путах, напрягшись всем телом. Боль немедленно наказала его за эту глупость, и с губ сорвался глухой стон.
Двое у стола мельком обернулись и продолжили, как ни в чем не бывало:
— Меня не интересует порнография, Чезвик. Поищите еще. Должно же у него что-то быть в голове, кроме мыслей о совокуплении.
— Говорю вам: не получается. Я снял пять слоев. Пять! Всюду одно и то же. Что-то камуфлирует его мысли и воспоминания. Думаю, не обошлось без приношений Гештианне или другому богу. Я не рискну лезть глубже — слишком велик риск. Люди иногда лишались рассудка еще на четвертом слое.
Если бы Вирджил мог, он заткнул бы уши, но даже в этой малости ему было отказано. Он дернулся снова, тело безмолвно вскрикнуло.
— С-скоты, — выдохнул он сквозь зубы.
— Рискните, Чезвик. Я уполномочен…
— Мне плевать, кем и на что вы уполномочены. Мне еще дорога репутация. Если поползут слушки, что мастер ментального контроля оставил объект идиотом, они обойдутся мне в куда большую сумму, чем платите вы. А если я говорю, что этот орешек не расколоть обычным молотком, значит, так и есть. И вообще не советовал бы вам лезть напролом. Это так, бесплатная рекомендация.
— Я ее рассмотрю.
Вирджил уронил голову на грудь. Если раньше похитители обходились побоями и это можно было терпеть, то теперь казалось, что его вывернули наружу кишками и обмакнули в грязную лужу — до того гадко было внутри. Так мерзко ему было разве что на следующее утро в храме, благо, до этих воспоминаний сволочной полуэльф вроде бы не добрался…