Элоиз

– Я понимаю, что это звучит очень странно, – сказала Джулиана, и голос ее вдруг задрожал. – Но я абсолютно уверена, что когда я ложилась вчера спать, этой книги не было у меня в спальне. Знаете, это ведь и ее любимый роман. В первый раз я прочитала Элоиз «Грозовой Перевал», когда ей было десять, и с тех пор она заболела Эмили Бронте. Кэти, простите меня, – грустно добавила Джулиана. – Я плохо спала сегодня. Я знала, что она пытается как-то связаться со мною, чтобы рассказать что-то очень важное. Но, знаете, она… Я почти ее увидела… Но я едва могла различить ее лицо, и она говорила так тихо, что я не смогла ничего расслышать.

Я не выдержала и призналась:

– Джулиана, в моих снах она пытается предупредить меня о чем-то. И это как-то связано с детьми. Вы не знаете, что именно она имеет в виду?

Джулиана вскинула на меня глаза и сокрушенно закачала головой:

– Нет, Кэти. Господи, что я за эгоистка. Выдумываю всякие сказки про дочь, хотя прекрасно знаю, что она умерла, потому что болела. Зачем я вбила себе это в голову? Наверное, потому, что как мать не могу смириться с тем, что она умерла такой молодой. Элоиз отгоняла от себя мысли о смерти. Но это уже случилось. У меня ушли годы, чтобы свыкнуться с ее болезнью. Я плакала, негодовала, умоляла Господа смилостивиться над нею. Но он забрал ее, и это невыносимо. Простите меня.

Она встала из-за стола, положила передо мной книгу и быстро вышла из комнаты. Я взяла книгу в руки. «Грозовой Перевал» с тканой закладкой меж страниц. Вдруг мне стало тесно в четырех стенах. Захотелось пойти в сад и полистать книгу.

На улице было прохладно, но солнечно. Среди рододендронов приютилась небольшая беседка, обустроенная мягкой мебелью и дровяной печкой возле побеленной стены. Тут царил полумрак, но было очень уютно. Я присела в кресло, положив книжку на колени, и тут же, шаркая ногами, в комнату вошел старый согбенный слуга Эрик – он принес спички, мехи для раздувания огня и щепу. Он был настолько стар, что казалось, его тонкие ножки вот-вот подломятся под весом его тщедушного скрюченного тела. Следом за Эриком вошла Энни с чаем на подносе и клетчатым пледом под мышкой.

Я вскочила на ноги – мне стало стыдно, что они прислуживают мне, хотя я их гораздо моложе.

– Энни, Эрик, ну что вы, мне вовсе не холодно.

– Не спорьте, мисс, – возразила Энни.

Ничего себе «мисс» – мне уже почти сорок шесть. Но, видно, в Роузлэнде крепко укоренился романтический дух Джейн Остин.

– Госпожа велела поухаживать за вами и растопить печку. А то не дай бог простудитесь. Все-таки февраль на дворе, – прибавила Энни.

Эрик молча разжег огонь, улыбаясь беззубым ртом, и, устало кряхтя, удалился прочь. Энни же поставила подле меня поднос с чаем и заботливо укутала мои ноги пледом. Сказав, что обед ровно в час, она ушла вслед за Эриком.

«Господи, как чудно`, – подумала я. – Джулиана как будто живет в девятнадцатом веке, а вот Элоиз была абсолютно современным человеком, не держала никаких слуг, хотя определенно могла себе это позволить».

Деньги. Может, это и есть та самая черная кошка, что пробежала между Элоиз и Тедом? Мы никогда не обсуждали с ней эту тему. Элоиз даже немного стеснялась своего аристократического происхождения, не знала, что с ним делать. Хотя мать свою любила безумно. Тед иногда подтрунивал над богатством их семьи, расписывая роскошества, которые они могли бы позволить себе, если бы Джулиана позволила пользоваться деньгами теперь, а не после своей смерти. Впрочем, шутки Теда носили беззлобный характер – они забавляли Элоиз, не более.

– Ах, Тед, неймется тебе, – смеялась тогда Элоиз. – Ну какой из тебя землевладелец? Нет уж, такой ты – гораздо сексуальнее. Ты – бедный художник, а Корнуолл любит бедных художников. К тому же не на чердаке же мы живем. У нас всего более чем достаточно.

Вообще, они были счастливы тогда, купались друг в друге. Порою Тед смотрел на Элоиз с такой страстью, что я даже завидовала. Нет, конечно, у нас с Крисом все хорошо. Но Тед с Элоиз были такой романтической парой. Он – брутальный, с выгоревшими на солнце волосами, настоящий серфер и при этом – талантливый художник. Она – представительница богатого знатного рода. Все больше коллекционеров скупало его картины, и в скором времени в Лондоне должна была состояться его выставка. А мой Крис был психиатром, профессором, человеком выдающейся и важной профессии. Но провокативного обаяния корнуоллского художника ему не хватало.

Я буквально утонула в старом удобном кресле, обтянутом белой льняной тканью. Налила себе чаю и уставилась на огонь. Я чувствовала себя теперь маленькой изнеженной девочкой. Наверное, это неправильно, но меня окружили такой трогательной заботой, что я расслабилась. Этот дом убаюкивал, защищал от невзгод и бурь, но не следует обольщаться. Все это – сон, фантазии, мой побег от реальности, лишь бы забыть про смерть Элоиз, про болезненные домыслы убитой горем Джулианы и про мои собственные страхи.

Я взяла в руки «Грозовой Перевал». Книга словно сама раскрылась на том месте, где мистер Локвуд, желая укрыться от «светской суеты»[7], прибывает в Мызу Скворцов, уединенное поместье в Северном Йоркшире. «Совершенный рай для мизантропа» – так отзывается об этих местах Локвуд. Однажды он решает навестить ближайшего соседа мистера Хитклиффа в его мрачном поместье Грозовой Перевал среди вересковых пустошей.

Жизнь в этих местах – словно загнившая рана, но Локвуд ничего не подозревает, радуясь новому знакомству. «Превосходный человек!» – думает он. Знал бы наш герой, какой сатанинский муравейник разворошил он своим приездом.

К вечеру разыгралась сильная метель, завыли ветра, и хозяин поместья с неудовольствием понимает, что его гостю нет никакой возможности добраться до дома. Скрепя сердце Хитклифф позволяет Локвуду переночевать в Грозовом Перевале. Гостю выделяют заброшенную и холодную комнату на самом верху. Бедняга Локвуд пытается заснуть, но не может.

Ему беспокойно. Подойдя к окну, он обнаруживает, что прежняя обитательница комнаты нацарапала на подоконнике свое имя на разный манер: «…Кэтрин Эрншо, иногда сменявшееся на Кэтрин Хитклиф и затем на Кэтрин Линтон…»

Проникшись таинственной атмосферой комнаты, Локвуд берет с подоконника дневники девушки и начинает их читать. Они так долго тут лежали, что набухли от сырости. Наконец Локвуд засыпает и видит яркие и горячечные сны.

В смятении он пробуждается. Или ему только показалось?..

…То был томик Джулианы, и описание снов Локвуда было жирно подчеркнуто черной ручкой.

На этот раз я сознавал, что лежу в дубовом ящике или чулане, и отчетливо слышал бурные порывы ветра и свист метели; я слышал также неумолкавший назойливый скрип еловой ветки по стеклу и приписывал его действительной причине. Но скрип так докучал мне, что я решил прекратить его, если удастся… «Все равно я должен положить этому конец», – пробурчал я и, выдавив кулаком стекло, высунул руку, чтобы схватить нахальную ветвь; вместо нее мои пальцы сжались на пальчиках маленькой, холодной, как лед, руки! Неистовый ужас кошмара нахлынул на меня; я пытался вытащить руку обратно, но пальчики вцепились в нее, и полный горчайшей печали голос рыдал: «Впустите меня… впустите!»– «Кто вы?» – спрашивал я, а сам между тем все силился освободиться.

В этом месте в текст были внесены изменения. Как нам известно, призрак назвал свое имя: Кэтрин Линтон. Но в томике Джулианы это имя было жирно перечеркнуто, а сверху написано черными печатными буквами:

ЭЛОИЗ ТРЕЛОНИ

Ее девичья фамилия.

И – жирно подчеркнутая строка:

Я пришла домой: я заблудилась в зарослях вереска!

Я в ужасе вскочила на ноги. Что это? Загробное послание от Элоиз к своей матери? Или, может, Джулиана впала в такое отчаяние из-за смерти Элоиз, что неосознанно сама проделала это? Что, если во сне она спустилась в библиотеку, подошла к письменному столу из вишневого дерева, взяла ручку и вписала имя дочери в книгу, которой они обе так дорожили? А потом отнесла книгу к себе в спальню, а поутру проснулась в искреннем изумлении, что ее мертвое дитя каким-то неизъяснимым способом оставило для нее такое вот послание.

7

В пер. Н. Вольпин.