Страница 10 из 14
В последний период в фокус внимания попал именно такой, «системный» сепаратизм. Его лицо представляют ряд более или менее влиятельных движений с прагматичной умеренной программой движения к «суверенитету», «полной национальной свободе» и иным «формулам независимости» через демократические процедуры. В социально-идеологических вопросах они не выходят за рамки современного мейнстрима, располагаясь ближе к центру слева, как Шотландская национальная партия (ШНП), Квебекская партия (КП), «Баскская солидарность», либо справа (каталонский блок «Конвергенция и Союз», Баскская националистическая партия (БНП), Новый фламандский альянс). Однако идеологический спектр современного западноевропейского сепаратизма намного шире.
Большинство организаций, решительно стоящих за отделение, находятся на левом фланге. Себя они определяют как социал-демократические (Партия Уэльса, «Шинн Фейн», «Республика Независимая Сардиния»), левые и социалистические, иногда с акцентом на феминизм и экологизм («Левые республиканцы Каталонии», целая группа мелких баскских партий, «Бретонские левые за независимость», «Либертат! Революционные левые Окситании» и др.). Сопоставляя программы и результаты выборов, легко заметить: чем левее идеология, тем прямолинейнее и бескомпромисснее декларируется цель отделения и тем мизернее электоральный вес. (Разумеется, речь идет лишь о сепаратистском сегменте. Многие из левых региональных организаций вовсе не принадлежат к нему, а рассуждают в категориях децентрализации самоуправления и «локальной демократии», иногда отвергая любые «идентитарные концепции».)
Правый фланг, к которому примыкают правоцентристы (Баварская партия, Партия окситанской нации, «Будущее Аландов»), малочисленнее и слабее. Правоконсервативный профиль этого фланга (немаловажный для генезиса сепаратизма) рельефно представлен у таких объединений, как союз «За Южный Тироль», «Свобода Южного Тироля», «Свободовцы» (Die Freiheitlichen), Савойская лига, бретонский «Адсав». Все они весьма оппозиционно настроены по отношению к официальному курсу, особенно в ценностных вопросах. Явно праворадикальный сектор более чем маргинален: к нему можно отнести крошечную неофашистскую группу «Молодая Бретань», Национальный форум Эльзас-Лотарингия (связанный с германской НДП), отдельных членов лиг в Италии и правых партий Фландрии (но не сами эти партии, как это нередко делается). Серьезные позиции правоконсервативные сепаратисты имеют только в Южном Тироле: после провозглашения независимости Косова электорат одних только «свободовцев» вырос там в три раза, достигнув в 2013 г. 16–18% избирателей.
Одновременно в «сепаратистском спектре» в большей степени, чем на партийно-политической сцене в целом, возникают нестандартные идеологические комбинации, что отражает растущую девальвацию прежних линий деления на «правых» и «левых». Символом этого явления можно считать Лигу Севера – крайне неоднородную, с очень различными фракциями и региональными лигами, неоднократно менявшую свои приоритеты.
Отдельного внимания заслуживает «Фламандский интерес» (ФИ – бывший Фламандский блок), у которого лозунг «за независимую Фландрию» вписан в необычную идеологическую амальгаму. Эту партию часто стереотипно называют правоэкстремистской. Однако о ее антисистемности можно говорить разве что в связи с иммиграционным досье: Фламандский блок был запрещен по решению суда за «исламофобские высказывания». Другие компоненты программы ФИ являются квинтэссенцией мейнстрима и антитезой всему, что ассоциируется с праворадикальностью. В социально-экономических вопросах фламандские сепаратисты – типичные неолибералы, в ценностных – либертарианцы-авангардисты, борющиеся за новые права сексуальных меньшинств и освобождение от вековых табу. Причем сепаратизм, так же как и оппозиция иммиграции, получает у «Фламандского интереса» либеральную и даже ультралиберальную мотивацию. «Развод» с Валлонией, объясняет лидер партии Г. Аннеманс, назрел потому, что валлонцы с их «социалистическим духом» сдерживают сокращение социальных обязательств государства (9). А растущее мусульманское присутствие опасно тем, что ставит под вопрос либеральные устои, и в первую очередь «новые европейские ценности» в сфере этики и гендера.
На общем фоне выделяются Корсика, Сицилия и отчасти Сардиния, где основные сепаратистские организации (Движение за независимость Сицилии, Сардинская партия действия и даже «прогрессистская» «Свободная Корсика») не артикулируют ни идеологических привязок, ни интереса к идеологии. Высказываются предположения, что эта политическая ниша курируется здесь мафиозными структурами. Как бы то ни было, это особый казус. В целом же внеидеологичность для западноевропейских политических движений нетипична.
Если идеологический компонент (и мотивация) характерен больше для западных проектов сецессии, то другой аспект сознания, с которым соотносится сепаратизм, универсален. Это формы коллективной идентичности. Одним из главных критериев классификации сепаратистских движений служит основа консолидации и мобилизации группы, от лица которой действует движение.
Большинство проектов отделения от существующих государств, в том числе в Европе, опираются на идеологию национализма. Все они апеллируют к правам конкретной этнической (этнонациональной, этнической, субэтнической, племенной) общности, определяемой в качестве нации. Такой сепаратизм принято называть этническим. Помимо этнического выделяют сепаратизм конфессиональный, а в последнее время также региональный (хотя сам феномен неэтнически мотивированного, территориального сепаратизма значительно старше).
В Европе, в отличие от Азии, религия нигде не выступает главной основой сепаратизма, даже если в отдельных ситуациях она сыграла заметную роль в размежевании идентичностей (сербы, хорваты и босняки) или в углублении межэтнического разлома и обострении конфликта (Северная Ирландия, Чечня, Косово).
А вот примеры регионального сепаратизма едва ли не в первую очередь все чаще дает современная Европа – точнее, «большая Европа», охватывающая постсоветские государства Европейского континента и Россию. Один такой казус – Приднестровье, где солидарный импульс к сецессии у населения региона создала не этничность и уж точно не идеология этнического национализма, а, напротив, неприятие румыно-молдавского этнонационалистического унионизма. Новое яркое проявление регионального сепаратизма – вооруженный украинский конфликт 2014 г., который также не описывается в преимущественно этнических категориях.
Инновационный тип регионализма представляет радикальное идейное течение в рамках еврорегионализма, ключевой концепцией которого является известная модель «Европы регионов» без крупных стран, государств и наций, но с интеграционным центром в лице брюссельских структур. Будучи в этом смысле квазисепаратистским, такой еврорегионализм создает еще одну, никогда прежде не существовавшую линию качественного раздела внутри сепаратизма как явления – между сепаратизмом классическим и постмодернистским, протогосударственным и постгосударственным, националистическим и постнациональным.
Однако отнести движение к региональному, этническому или конфессиональному типу не всегда просто. И такое разделение небеспроблемно в теоретическом отношении. Не всегда возможно строить характеристику на эксклюзивном выборе одного маркера. Религия, будучи одной из основ культуры, как известно, участвует в формировании этнической идентичности. Территориальные реальности тоже влияют на этот процесс – этничность не статична, она формируется и меняется в ходе истории. Региональные различия не раз в истории служили полем конструирования этнической идентичности и национальной идеи. Сепаратистские проекты могут предшествовать оформлению языка и отдельной идентичности. Именно так было с украинцами, хорватами и совсем недавно – с черногорцами.
Серьезные проблемы создают разногласия вокруг соотношения понятий «этнос», «нация», «государство». Термин «этнический» нередко приходится использовать условно, держа в голове терминологическую гетероглоссию10.
10
По этому поводу процитируем известного российского этнолога В. Тишкова: «…типологически сходные конструкты стали квалифицироваться в одних странах Европы как ”языковые“ или “этнические меньшинства”, а в других – как ”национальные меньшинства“. Гетероглоссия стала политикой, когда был назначен Верховный комиссар ОБСЕ по делам национальных меньшинств… Однако трудно доказать, что, кроме традиции внешнего предписания, которое, отчасти, стало и самодефиницией, существует принципиальная разница между гагаузами в Молдове, крымскими татарами на Украине, татарами в России и басками в Испании, тирольцами в Италии, ирландцами в Ольстере» (7).