Малышка

— Сейчас ты поедешь домой, вытрешь сопли и будешь вести себя точно так же, как вела до сих пор, — командую я. — Вечером, после девяти, напиши ему, что тебе очень жаль и что ты ничего в жизни так не хочешь, как повернуть время вспять. В таком духе. — Я делаю пространный жест рукой. — И не звони, и не пиши больше.

— Совсем? — спрашивает она, как будто мою реплику можно трактовать двояко.

— Совсем, — терпеливо отвечаю я, делая скидку на ее задерганное состояние.

— Ты его не знаешь, он больше не придет, если я буду просто сидеть и ждать!

— Почему ты так думаешь? Раньше же приходил. Сколько вы вместе?

— Пять лет, — без заминки отвечает Ольга.

Уууу, срок большой до неприличия. Ничего удивительного, что она устала сидеть в шкуре хромой газели и теперь боится, что ее лев свалит в кусты с наживкой в руках. Ей бы его поводить, поморить, а не тянуть так, будто у нее вместо лески — кабельная стяжка. Но я почти уверена, что все еще можно исправить.

— Если ты приручала его пять лет, то сможешь выдержать и еще несколько недель.

— Наверное… ты права, — бормочет Ольга.

Я уже открываю рот, чтобы дать ей главный совет, но она меня опережает:

— Я так сильно люблю его. — В ее глазах блестят слезы, и когда Ольга начинает крутить на пальце помолвочное кольцо, я замечаю, что ее руки дрожат. — Он лучший мужчина в моей жизни. Умный, красивый, щедрый…

«Бла-бла-бла, тыбыдын-тыбыдын…» — мысленно кричу, лишь бы заглушить эти розовые дифирамбы. Потому что лично я увидела заносчивого эгоистичного засранца, которому плевать на всех и вся, лишь бы получить то, что ему хочется. И правда в том, что в общении с ним я превращаюсь в зеркало, которое лишь отражает его собственные пороки. Возможно, поэтому он так и злится: ну кому бы из нас хотелось стать Дорианом Греем и смотреть на свой портрет в финальных главах книги?

Я хотела сказать царевне-лягушке, чтобы ни за что, ни в коем случае, никогда на свете и даже под страхом вечного одиночества не разрешала себе влюбляться. Потому что любовь — худшее, что может случиться с женщиной. Хуже разве что упавший на людях в тарелку с оливье ноготь. Любовь — это большая дырка в голове, через которую оттуда выветриваются мозги. Вот так — легко и просто, никакой пафосной философии.

Но мой совет опоздал … в общем, надолго, и теперь был таким же бессмысленным, как припарка для покойника из всем известной поговорки.

— Мне кажется, Рэм ищет повод, чтобы избавиться от меня, разорвать свадьбу.

— Прекрати реветь, — буркнула я.

Не люблю я этого. Сразу возникают совершенно несвойственные мне желания протянуть руки, утешить. А зачем мне эти атавизмы? Лучше вот — пусть сопли вытрет.

Я протягиваю Ольге бумажную салфетку из пачки, которую всегда держу в рюкзаке. Она принимает ее с благодарностью, громко сморкается — и в таком положении нас застает Влад. На самом деле, видя его пристальный и немного удивленный взгляд, я почти уверена, что он стоял неподалеку и слушал мой урок выживания для газелей. Я мысленно пожимаю плечами — ну и что? Будем считать это демонстрацией моих выдающихся умственных способностей.

Я не остаюсь, чтобы провести Ольгу. По большому счету, мой душевный порыв исчерпал себя и теперь мне совершенно наплевать, что будет дальше и как закончится эта история. На часах уже половина одиннадцатого ночи и я собираюсь сделать то, от чего отговаривала себя весь день.

Принимаю душ и надеваю свой любимый оранжевый комбинезон-пижаму а ля скафандр. Только мягкий и приятный к телу. И даже капюшон есть с длинными ушами. Из такой одежды я сама себя с трудом вытаскиваю, что уж говорить о нетренированном добермане, который в жизни не расстегивал ничего сложнее пары крючков на лифчике?

Я пробираюсь в комнату Рэма, закрываю за собой дверь и быстро, пока не передумала, ныряю в постель. На самом деле, я почти уверена, что сегодня он поедет устраивать Ольге ночь примирительного секса. Может быть, он уже там. Может быть, как раз сейчас собирается пойти на второй заход.

Мотаю головой, отгоняя мысли, которые почему-то неприятно щекочут под языком.

Все, что меня волнует — пари будет за мной, и никто не упрекнет меня в том, что я не умею держать слово.

Падаю лицом в подушку — и что-то в моем мозгу взрывается. Я жадно, как будто вот-вот задохнусь, втягиваю запах. Он мне знаком, и я ни с чем и никогда не спутаю эту горькую лаванду, кедр и древесный мох настоящего «Эгоиста». Но… есть еще что-то. Одна единственная нота в роскошной пирамиде от известного бренда. И именно эта нота превращает дорогой парфюм в настоящую бомбу для моих обонятельных рецепторов.

Я задвигаю в дальний угол все образы, которые скачут в голове, говорю себе, что это просто удачное сочетание с кондиционером для белья — и закрываю глаза.

Глава восьмая: Рэм

Честно говоря, я удивлен, когда по пути домой мне приходит сообщение от Ольги. Сдержанное, короткое извинение за свое поведение. Ни надрыва, ни замаскированной попытки спровоцировать меня на нужный ей ответ. Ни-че-го. Совсем как в старые времена, когда я совершенно искренне восхищался ее терпением, выдержкой и в чем-то даже великодушным отношением к моим загулам. Всего шесть строк, но за ними я вижу прежнюю Ольгу, ту, которой сделал предложение и ту, которая не словом, а делом доказала, что прекрасно справится с непростой ролью моей жены.

Конечно, у меня и в мыслях нет звонить или отвечать. Более того, я собираюсь продержать ее на голодном пайке минимум пару дней. До вечера вторника. Хорошее время. В среду в три у Ольги генеральная примерка свадебного платья и она, конечно же, будет ждать этого дня, как манны небесной. В эфире полной тишины от меня, Ольга много о чем подумает. Если она выдержит это последнее испытание — нашему браку быть. И я даже, черт с ним, пойду с ней на примерку, потому что она прямо одержима этой мыслью, хоть лично меня мутит, стоит представить, что за переполох там будет.

Я устал, у меня зверски болит голова и все, о чем мечтаю в данный момент — душ, постель и сон до обеда. И на этот раз, если Бон-Бон ворвется в мою спальню, я скручу ее в бараний рог и заставлю спать вместе со мной. Даже если это будет расценено как акт насилия над ребенком.

После душа, даже не потрудившись как следует вытереться, с мокрыми волосами и в одних трусах, я падаю на постель — и чуть не матерюсь, когда понимаю, что в ней есть еще кто-то.

Какого…?

Я встаю, нащупываю кнопку ночника и тусклый мягкий свет лампы освещает лицо моей маленькой грелки.

Бон-Бон. Спит без задних ног. В обнимку с моей подушкой, и ее щека растеклась по наволочке, словно чуть-чуть переспевший персик. Моя малышка одета в какой-то совершенно шизанутый комбинезон пастельного оранжевого цвета, ия не вижу ни единого намека на пуговицы или застежку, или что угодно, что помогло бы мне вытащить Бон-Бон на ружу. И капюшон на голове с заячьими ушами, из которого торчит растрепанная коса карамельных волос. Еще бы хвост на попку — и я точно превращусь в волка.

Что за долбанное «Ну, погоди»?

Несколько минут я просто стою возле кровати, пытаясь найти идеально решение для этой ситуации. Я почти не знаю свою сумасшедшую «сестренку», но уверен, что она лежит здесь не из большого желания получить меня себе между ног. Надо было видеть, как она сюсюкалась со своим переростком, чтобы понять, что я выпадаю из сферы интересов чуть более, чем полностью. Я не могу понять, что именно гложет меня больше: игнор моей очевидной мужской привлекательности или то, что этот игнор не дает мне покоя. Загадка на миллион, но разгадывать не хочется.

Я почти уговариваю себя пойти спать в другую комнату — благо их тут пустых предостаточно, но, уже стоя в дверях, зачем-то поворачиваюсь. Оцениваю взглядом беспомощное сокровище — и вдруг понимаю, что сейчас, когда Бон-Бон спит, она такая, какой перестанет быть, когда откроет глаза. Беспомощная, трогательная. Как сегодня утром, когда упала и изо всех сил держалась, чтобы не зареветь. Как в том фильме, где девушка днем была бездушной стервой, а во сне превращалась в трогательного котенка.