Истребители

– Групповой пилотаж, воздушные бои тоже не отрабатывались?

– Никаких воздушных боев. Даже по конусу не стреляли, только, по-моему, один раз по наземным щитам.

– После УТ-2 начали готовиться на УТИ-4?

– Да, двухместный УТИ-4, а с УТИ-4 на И-16. Конечно, УТ-2 был самолетик очень комфортный, он позволял выполнять все фигуры высшего пилотажа. И-16, наоборот, очень строгий, особенно на посадке, чуть только высокое выравнивание – он на крыло и ломает шасси. Выпустили нас досрочно в октябре 1941 года.

– Какой на момент выпуска из училища у вас был суммарный налет?

– Часов 50–60 в сумме на УТ-2, УТИ-4, И-16 – очень маленький налет.

В общем, в октябре 1941 года нас выпустили, 50 человек отличников, присвоили звание «сержант» и… оставили как аэродромную команду, никуда не распределив. Начались ранние холода, а мы оставались в летнем лагере Калмык, палатки засыпало снегом. Летать нам не давали, летали только те, у кого получалось хуже нас, – подтягивали. Позже нас перевели в гарнизон, в теплые казармы – мы хоть отогрелись. Мы выполняли хозяйственные работы, в частности, демонтировали авиационные мастерские. Жалко было станки, силовые кабели – мы все выворачивали с мясом и отправляли на восток.

– К эвакуации готовили?

– Да. Не было уверенности, что немцы не дойдут до Борисоглебска. Где-то в конце ноября пришел приказ отправить нас во 2-й запасной авиационный полк, который базировался вблизи станции Сейма, между Москвой и Горьким. Сформировали команду выпускников со всех эскадрилий, человек девяносто, назначили старшим какого-то капитана, дали продуктов на трое суток, посадили в плацкартные вагоны, и мы поехали в Сейму. Доехали до Балашова – и все, дальше пассажирского движения нет. Дальше ехали в пульмане с удобрениями, а там открытые люки – пыль летит, мы грязные как черти. На станции Ртищево, кажется, мы увидели в тупике два пассажирских вагона. Захватили их и прицепились к эшелону, который в направлении Сеймы шел. Голод у нас был страшный – продуктов на трое суток прошло, а мы ехали в итоге 17 дней. Только один раз, в Пензе, удалось поесть пшенной каши, и опять голодать – до самой Сеймы. Очень тяжелое время, вспоминать и то тяжело – ранняя зима, морозы, вокзалы забиты женщинами с детьми – массы людей эвакуируются на восток. Трагедия…

– Насчет продуктов – в целом хорошо кормили в училище? С началом войны изменилась кормежка?

– До войны питание было превосходное, с началом войны, через некоторое время, сильно ухудшилось.

Доехали до Сеймы – голодные, злые. Вечером вышли из вагонов, построились – холодно, мороз. А нас там никто не ждет! Разместили до утра в недостроенной землянке – окон и дверей нет, голые деревянные нары. Прижались друг к другу, кое-как переночевали. Утром нас отвели в баню, выдали белье, мы там отогрелись, помылись. После завтрака настроение вообще улучшилось. Вдруг команда поступает – с вещами прибыть на вокзал. Ну, думаем, опять начинается! Смотрим, стоит нормальный поезд, пассажирские вагоны, проводники. Зашли, чистенько все – мы поняли, что не везде хаос. Нас отправили в город Семенов, северо-восточнее Горького, и разместили в Доме культуры.

– Что там находилось?

– Дело вот в чем. Когда немец был под Москвой, командование решило заблаговременно создать базу в Семенове, чтобы при необходимости перебазировать 2-й запасной авиационный полк. К счастью, Москву отстояли, и мы весной, в марте месяце, снова вернулись в Сейму. В Семенове мы тренировались, летали на И-16, но летали мало, потому что самолеты были старые и изношенные – четверых товарищей потеряли в катастрофах из-за отказов матчасти. В полете над лесом отказывает мотор, и все – там кругом лес, настоящая тайга, сосны громадные, вековые. Спастись невозможно.

В общем, мы вернулись в Сейму, когда немцев отогнали. Кстати, когда ехали, прицепились к эшелону с сибиряками, какая-то дивизия с Востока перебазировалась. Мы посмотрели на этих крепких ребят – экипированные все, такие здоровяки, у всех прекрасное настроение. Пока они нас тянули, мы познакомились с некоторыми. Они говорят: мы наподдадим немцам под Москвой!

Вернулись в Сейму, но на фронт мы никак не могли попасть, потому что в Сейме не хватало самолетов. Там переучивались на ЛаГГ-3 с И-16 и «мигов». Мы с И-16 не могли переучиться, потому что пришли пополнения, которые закончили школы на МиГ-3, который был все же ближе к «лаггу», и им дали «зеленую улицу». Мы опять остались в сторонке, опять начали мучить – аэродромная команда, наземные тренажи и прочее. И вот однажды… Хотя до этого я упустил момент – в стартовый наряд я ходил. Обязанности простые – два флажка, красный и белый, и этими флажками даешь разрешение на взлет. И вот, находясь в стартовом наряде, во время перерывов – самолет на заправке или какая-то неисправность – я эти свободные часы стал проводить в кабине двухместного Як-7В. Изучал режимы полета, приборы, сравнивал – мы к тому времени уже начали теоретическое изучение ЛаГГ-3. И вот однажды кому-то пришло в голову дать нам, несчастным сержантам, по одному провозному на Як-7В в зону. Мы к тому времени уже окончательно превратились в аэродромную команду – И-16 списали, потому что после катастроф на них опасно было летать, а «миговцы» отсекли нас от формирования полков, которые пришли с фронта.

И вот инструктор старший лейтенант Команденко начал по очереди поднимать нас в воздух. Делает в зоне пилотаж, а потом говорит по СПУ: бери управление и веди самолет на аэродром! Ну, ребята в новом самолете, кабины незнакомые – никто не смог выполнить задание. Подошла моя очередь, покрутил он меня в зоне. Я сразу понял, что «як» сложнее в смысле пилотажа, чем И-16, в том плане, что у него более затяжные перегрузки и скорость значительно более. Команденко говорит: бери управление, веди самолет! Я, поскольку в этой кабине как дома находился, уверенно взял управление, довел, быстро нашел аэродром, начал снижаться. Когда уже подошли к кругу, Команденко говорит: «Все, я беру управление». Сели. Он спрашивает: «Вы летали на «яке» раньше?» Я говорю: «Первый полет». – «Странно. Зайдите ко мне с летной книжкой вечером». Я не понял, к чему это все.

– Летная книжка при вас была или у адъютанта эскадрильи хранилась?

– У адъютанта. Я пошел вечером, взял книжку, прихожу к Команденко. Он посмотрел, полистал: «Да, не летал. Что ж это такое, будто ты летал на «яке»! Знаешь что, дорогой, я тебе завтра дам пару провозных вне плана. Будешь в стартовом наряде – приходи». Я вернулся в казарму: «Ребята, так и так. Не пойму, почему такое ко мне отношение?» – «Земляк, наверное, твой». – «Да нет, если б был земляк, я бы знал». В общем, никому не ясно. На второй день иду в наряд, взял с собой шлемофон на всякий случай – хотя не верил. Команденко целый день летает, учит людей, устает и еще мне даст дополнительные провозные? А он сдержал свое слово. В конце летного дня дал мне два провозных, назавтра еще два провозных, а потом включил в состав летной группы «миговцев». Я не мог понять, что происходит. Потом стало ясно, что это мои тренажи мальчишеские, посиделки в кабине, дали такой эффект. Команденко же подумал, что я обладаю уникальными способностями, и решил подготовить меня вместо себя инструктором, а сам удрать на фронт. Это уже потом, когда я закончил куцую программу на ЛаГГ-3 и меня должны были зачислить в боевой полк, Команденко пришел ко мне в казарму и говорит: «Вот что, Анатолий, давай сделаем так. Тебе на фронт рано – ну что ты на фронте будешь делать? А я столько лет уже летаю! Давай так: ты останешься за меня, а я пойду в полк, воевать». Боже мой… Я не ожидал такого разговора – какой я инструктор?! У него сложилось впечатление, что у меня такие способности, что я уже могу быть инструктором. И я с болью в душе отказал ему. Он очень расстроился: «Жаль! Годик бы полетал инструктором, а уж потом на фронт. Ты бы себя там чувствовал увереннее».