Истребители

– Николай Васильевич Семенов, командир 165-го полка – расскажите про него.

– Спокойный, порядочный человек, мы его батей звали. Правда, один раз он немножечко показал себя. Это был эпизод Берлинской операции, первый день. Мы приехали на аэродром. Обычно предварительное задание уже готово, а тут ничего не было известно. Темно еще было, и я разрешил ребятам добрать немного, поспать, да и сам тоже возле телефона задремал. Вдруг кто-то меня будит, прибежал посыльный со штаба: «Командир, «пешки» на подходе!» Я смотрю, светло, и сразу дал команду: «По самолетам!» Все проснулись, побежали. Слава богу, у нас все готово было к запуску. У меня ведомый был молодой, лейтенант Дзема, молодец – смотрю, тоже за мной успевает. Запустил двигатель, выруливаю на взлет, а там батя стоит с пистолетом, ругается, матерится. Я догадался, что матерится, потому что его не слышно, конечно, – двигатель шумит, но он пистолетом размахивает! А мне надо развернуться на полосу, взлетать надо – «пешки» вот они уже, подходят на высоте 1000 метров, четыре девятки. Если без сопровождения уйдут – это же катастрофа! Ну, что делать? Я затормаживаю левое колесо, даю газ, разворачиваюсь почти на месте – и струя воздуха от винта сдувает его вместе с пистолетом. Мы с ведомым быстро взлетели, Пе-2 не надо даже было делать ни петли, ни круга. Смотрю вниз – из желтой, глинистой пыли как из катапульты выстреливают в чистое небо истребители. Пересчитал – все двенадцать, все собрались, встали на свои места, пошли. Куда летим – не знаю, смотрю, слева Франкфурт, крыши красные. Над Франкфуртом тут появилась группа «Аэрокобр», по ним начала лупить зенитка, и, смотрю, прямое попадание в одного – видно, в топливный бак. Взрыв – и первая жертва, которую я увидел в Берлинской операции. Потом, когда Франкфурт пролетели, я понял – летим на Зееловские высоты. «Пешки» там отбомбились. Атаковали нас несколько раз «асы берлинского неба», но у них ничего не получилось. Я ожидал, что они более воинственные будут! Наверное, они уже думали, что не стоит головы складывать.

– Кстати, не было такого ощущения, что обидно было бы пройти всю войну и погибнуть в последние дни? Не было желания поберечь себя?

– Вы знаете, нет. Было какое-то возбужденное состояние, инстинкт самосохранения был притупленным.

– Слышал, что летчики, которые 2–3 года воевали, говорили в последние дни и недели войны: я свое отвоевал, пусть молодежь воюет, которая только что пришла и в бой рвется…

– Нет, такого не было. Почему? Потому что мы видели нашу мощь. В Берлинской операции участвовало более 7000 наших самолетов, кругом была наша мощь, на земле и в воздухе. Машины у нас были новые, Ла-7, появилось чувство превосходства и уверенности. Было только желание добить врага быстрее. И когда Пе-2 отбомбились и пошли на свой аэродром – мы в определенном месте от них отходили, – я вспомнил про переполох на взлете. Ну, думаю, сейчас прилечу, что будет? Сели, начали самолеты готовить ко второму вылету, а я пошел на КП, докладывать результаты вылета начальнику штаба. Спрашиваю: почему такой переполох получился? Не было же предварительного задания, как обычно утром. Он мне: идите, готовьте эскадрилью к повторному вылету, все нормально. Думаю: сейчас батя меня вызовет, пропесочит за то, что я его уронил, но он промолчал, ни слова не сказал.

Анатолий Николаевич Гордеев, 2010-е годы

– Значит, правоту вашу чувствовал. Скажите, особистов в полку побаивались?

– В общем-то, это были особые люди. Старались подальше от них держаться, чтобы лишний раз не ляпнуть чего-нибудь. Каких-то примечательных случаев, связанных с ними, у нас не было.

Интервью и лит. обработка – А. Пекарш.

Рассадкин Петр Алексеевич

– Родился в деревне Спас-Коркодино Клинского района Московской области. Окончил семилетку. Думаю, надо еще куда-то поступить: 7 классов – это же мало. Поступил в Московский дорожно-механический техникум. Его не окончил полностью в связи с тем, что захотелось летать. Это тогда было престижно – летчик! Сталинский сокол! Параллельно с учебой в техникуме окончил аэроклуб Бауманского района. Учился в техникуме, по вечерам ходили, изучали теорию, самолеты, на которых нас обучали.

Рассадкин Петр Алексеевич

Первый полет был для меня знаменательным. Что я… мальчишка деревенский, еще не очень был по-городскому развит. А тут вроде как такая машина мной управляется. У-2 – отличный самолет. На нем кто угодно может летать – даже обезьяна и медведи.

Мы 39-й год полностью летали. В конце года я успешно окончил аэроклуб. А шла Финская война. Нам объявили: кто желает поступать в военное училище, можете подавать заявление. Я подал заявление и в декабре 39-го года уехал в Борисоглебск, учиться в авиашколу имени Валерия Павловича Чкалова. Прошли мандатную и медицинскую комиссии. Все прошел нормально. Учились мы там год. Почему? Был ускоренный выпуск. Авиация расширялась, и надо было кому-то летать. И вот в течение года освоил скоростной истребитель И-16. Перед этим немного полетали на УТ-2, потом пересели на УТИ-4 и вылетели самостоятельно на И-16. В декабре 1940 года в звании «младший лейтенант» я закончил училище. Причем в ноябре нам присвоили звание, а уже в декабре вышел приказ выпускать из училищ сержантов. Наш выпуск дрожал – боялись, что снимут кубари.

После школы нас направили на освоение боевого применения в 163-й РАП, резервный авиаполк, находившийся в деревне Будово, недалеко от Торжка. Вот там нас обучали военному делу. Но, конечно, после того приказа жили мы в казармах. Летали строем в составе звена, стреляли по конусу, высший пилотаж в полном объеме.

Когда началась война, я еще был в резервном полку. Много самолетов передали в действующую армию, а когда немец стал подходить, из Торжка этот учебно-тренировочный полк перебазировался в Арзамас. Там была как бы база для формирования полков для отправки на фронт. Там были хорошие условия для обучения, местность ровная. Сначала летали на И-16, а потом стали осваивать новые самолеты ЛаГГ-3.

Вскоре сформировали 438-й полк под командованием Елизарова, с которым я пошел на фронт. В ноябре 41-го наши 22 самолета перелетели в Москву, в Люберцы, и выполняли задачу по прикрытию Москвы. Командиром звена был Швыряев, он потом стал комэском, – отличный летчик. Ведомыми у него были я и Глухов Вася, но он вскоре погиб в районе Фили. Его подбили, а он не дотянул.

Начали воевать. 5 декабря контрнаступление началось. Мы уже летали на прикрытие самой Москвы, на прикрытие наземных войск, которые уже готовились к контрнаступлению. Воздушных боев было мало. Были отдельные встречи с самолетами-разведчиками или с истребителями. Один проскочит и уходит. Выдохлись уже они. Уже такие массированные налеты на Москву они не могли осуществлять.

– На штурмовку летали?

– На Севере, а под Москвой нет. В общем, выполняли роль ПВО. Отражение налетов и прикрытие наших войск, которые сначала сосредотачивались, а потом пошли в контрнаступление. Мы летали вдоль линии фронта и обеспечивали прикрытие с воздуха. Деятельность была пассивная, потому что немцы уже выдохлись. Я уже говорил: отдельные встречи у нас были, и то они моментально уходили. Тем не менее потери несли.

И вот в одном из полетов на боевое задание, 28 декабря 1941 года, мой самолет был подбит огнем с земли. Высота была маленькая, парашют я не мог использовать, пришлось садиться на вынужденную в районе Наро-Фоминска. Мы туда летали прикрывать войска.