Картотека живых

- Меня будут бить, ничего не поделаешь.

- А мозги у тебя не набекрень? - Эрих постучал пальцем по лбу. Хочешь быть мучеником? Страдальцем вроде Иисуса Христа? Даже ваш святой Маркс не одобрил бы этого.

Зденек улыбнулся.

- Не беспокойтесь. Конечно, я хотел бы быть таким ловким, как вы, но не любой ценой.

Он взял карточку и аккуратно написал на ней по-немецки "Георг Роубичек, рабочий из Праги".

- Не выкручивайся, -проворчал писарь. - Скажи мне напрямик, ты хочешь жить или нет?

- Конечно, хочу, - ответил Зденек, не поднимая головы. - Но это не самое главное. Главное - вот эта картотека. Надо добиться, чтобы она пережила зиму. А может быть, важно и еще кое-что...

- Что?

- Не знаю. Не лезть во всякую грязь. Вести себя так, чтобы не приходилось на прощанье просить кого-то:

"Слушай, ты подтвердишь потом, что я был хороший. Ведь к тебе я всегда был добр, а?"

* * *

Часы бежали, работы было по горло. Лейтхольд, тихий и какой-то пришибленный, без палки, зашел в контору попросить людей, которые докончили бы в кухне работу, брошенную женщинами. Кого же туда послать, и поскорей? В лагере сейчас не так-то много здоровых мужчин...

Зденек вспомнил о Франте Капустке из четырнадцатого барака, бывшем кельнере, посоветовался с Оскаром. "Как там его помятые пальцы? Можно уже выписать его из лазарета? Он ведь специалист..."

Так и было сделано. Рука Франты была еще в бумажной повязке, но глаза смеялись.

- Шеф-повар может сам и не работать, - сказал он. - Главное, приглядывать за всеми, командовать, красно говорить. Шеф-повар за словом в карман не лазит!

Санитар Шандор Фюреди стал у котлов, которые покинула его двоюродная сестра Беа. К нему присоединилось еще восемь человек.

Оскар поинтересовался дальнейшими планами Зденека.

- Зеленые уйдут, ты останешься старшим писарем. Если Копиц спросит тебя, кого ты рекомендуешь в старосты лагеря, что ты ответишь?

- Старостой должен быть Фредо, - не колеблясь сказал Зденек. - Он лучший из нас. То, что здесь будет лазарет и никому не придется ходить на работу, - это прежде всего его заслуга.

Оскар согласился.

- А кого бы ты взял младшим писарем?

- Об этом я тоже подумал, - кивнул Зденек. - Ты не знаешь Гонзу Шульца? Такой с виду незаметный парень, но молодчина. Фредо его очень хвалит, на стройке они действовали рука об руку. Гонза - коммунист. Его я хотел бы в помощники.

Старший врач беспокойно поглядел на Зденека.

- Не слишком ли легко ты смотришь на вещи? Зима, холода... Жить здесь будет не сладко, учти!

* * *

Эрих отнес сводку умерших в комендатуру. Копиц поводил толстым пальцем по строчкам и задержался у фамилии самоубийцы.

- Гичман Ярослаус, - медленно прочитал он, указал на слог "лаус"{30} и поднял хитрые глаза, - это и есть та липа, которую вы хотите протащить на погост?

Писарь прикинулся, что не понимает.

- Самое обычное чешское имя. Я знаю это по Вене. Ярослав или Яро.

- Заткнись, - рапортфюрер махнул рукой и мелким почерком поставил слева внизу свою подпись. - Так уж и быть, спускаю тебе это. А новому писарю такие штучки спускать не буду, так ему и передай.

* * *

Наконец-то у Зденека выдалась свободная минутка, и он смог зайти к брату, которого положили в одном из бывших женских бараков. Калитка была распахнута - теперь тут можно было ходить беспрепятственно, часовые на вышках уже не держали калитку под прицелом. И это почему-то показалось Зденеку очень важным, значительным и многообещающим.

Иржи лежал в третьем бараке, у самого окна, на лучшем месте, которое прежде девушки отвели для Иолан. Глаза у него были закрыты, больной отдыхал после утомительного пути. Он выглядел очень измученным. Лицо было желтым, морщинистым, заросшим белесой щетиной, восковые веки прикрывали провалившиеся глаза, и Зденеку стало страшно: а что, если они уже никогда не откроются.

- Иржик! - прошептал он.

Соседний больной покачал головой и приложил палец к губам: не беспокой его! Но Иржи уже пошевелился, открыл глаза и слабо улыбнулся.

Впервые Зденек мог разглядеть брата и должен был напомнить себе, что Иржи всего на два года старше, ему тридцать четыре. А впрочем, кто знает, как выглядит сам Зденек, ведь он уже давно не глядел в зеркало. Но он видел лица окружавших его людей и лица мертвецов там, в покойницкой. Иржи не был похож ни на тех, ни на других, он казался старше, прозрачнее, словно ему было сто лет. Когда он сделал жест, приглашая брата сесть, рука его с минуту дрожала в воздухе и тотчас легла обратно на одеяло.

- Надеюсь, ты не расплачешься при виде меня? - прошептал Иржи и мягко посмотрел на брата карими глазами, так похожими на материнские. "Хоть глаза-то у него не изменились!" - подумал Зденек и сел.

- Как насчет кино? - спросил Иржи. - Ты все еще увлекаешься кинематографией?

- Не говори об этом. У меня уже давно другие заботы. Расскажи лучше...

- А у меня нет никаких других забот, - весело подмигнул Иржи, словно ие желая допустить сентиментальный тон в их беседе. И его глаза под тяжелыми пергаментными веками ожили и улыбнулись. - Ты любил кино, что ж в этом плохого? Человек должен увлекаться чем-нибудь. Для начала.

- Говори о чем хочешь, - послушно сказал Зденек. - Я так рад видеть тебя!

- Кино - отличная вещь, - продолжал Иржи. - Само по себе оно, может быть, и пустяки. Но фильм для народа и на хорошую тему - это уже что-то. Сделав такой фильм, можно потом далеко пойти.

Зденек кивал головой. Ему было неприятно, что брат при первой же встрече снова сел на своего старого конька, но вместе с тем Зденека радовало, что Иржи не изменился, что у него по-прежнему есть охота спорить, словно они виделись только вчера.

- Ну ладно, товарищ идеолог, - поклонился Зденек. - Куда же, например, я могу дойти с помощью фильма?

Иржи улыбнулся.

- К нам. К правде.

- Я делаю что могу, не сомневайся.

Но Иржи уже развивал свою мысль и не хотел отступиться от нее.

- Фильм, - повторил он, - отличная штука. Я, знаешь ли, часто говорил себе, что у тебя большое преимущество перед всеми нами: тебе, наверное, удастся воссоздать правдивые картины всего этого... - Его рука опять поднялась, дрогнула при попытке жестикулировать и бессильно опустилась.