Страница 53 из 57
- Если я не убью эту кошку - мне конец. Пусти!.. - Соджи попытался отшвырнуть ее, но она уцепилась за его рукав и оба свалились на деревянную энгаву.
- Нельзя! Нельзя убивать невинное создание, тем более сегодня, когда мы узнали… - Изуми не договорила, слезы перехватили горло. Она почувствовала, как Соджи словно обмяк и его рука с мечом разжалась. Потом он с удивлением посмотрел на свою руку, которую Изуми так и не отпустила.
- Ты успела остановить меня… - пробормотал Соджи. - Успела остановить… меня.
- Пойдем в дом. Небо хмурится, будет дождь, - сказала Изуми, с трудом загоняя слезы обратно. И Соджи послушно встал и, тяжело опираясь на меч, вошел в дом. Изуми задвинула створку фусума.
- Я ведь уже видел ее… - Соджи медленно положил меч на стойку. - Смерть. Она приходит в разных обличьях, в разных… Иногда это актер, иногда это прекрасная женщина. А иногда она является как черная кошка.
***
Танжер, наши дни, 5 дней назад
Ева
Когда приходит осень, холодает даже в Танжере. Воздух становится другими, по-другому пахнет даже море, оно тяжелеет, словно тоже устало от летнего зноя. И ночи осенью глубокие, бархатные. Уютные.
А когда смотришь на море, на ту линию, которая отделяет темное море от темного неба - осенью Ева эту линию всегда видит, а вот летом нет. Осенью эта линия как тонкая светящаяся нить.
Нить… Снова эти нити, о которых она думала теперь уж почти не переставая. Где, в чем нужно изменить, где, в чем, когда - в этой жизни? В этой нечеловеческой жизни - или в прошлой, человеческой? Скажи мне, Адам?
Ева вышла на террасой расстилающуюся крышу, едва освещенную лунным серпом и невнятным осенним мерцанием звезд. Падают метеоры. И что для одних крыша, для других - твердь под ногами. Что для одних смерть - для других бессмертие. И что для одних вечность - для других тлен, застывший студень, сквозь который не пробиться.
- Где же мне нужно пересновать нити? Что изменить?
- Этого я не могу сказать тебе. Я сама этого не знаю.
- Но ты же Привратница!
Харуна не смеется на это детское заявление. Опускает глаза, которые темнеют и золотые искры в них уже не мерцают.
- Приходи через пять дней, - отвечает она, наконец.
Через пять дней пройдет ровно сорок девять дней, как Сайто отправился в свое странное и страшное путешествие в теле мертвого кота. “Приходи через пять дней. Тогда ты, возможно, получишь ответ”, - сказала ей Харуна. И добавила с неожиданной робкой надеждой - “Если тогда я все еще буду здесь…” На что она надеялась - на то, что все еще будет здесь, или на то, что ее здесь уже не будет?..
Тонкая нить между темным бархатным небом и темным морем чуть подрагивает, будто говора порваться. Но нет, она прочна. Как осень, зима, весна и лето, как жизнь, как весь круговорот миропорядка. И как узы Вечности, всегда с ожидающие своих жертв - слишком сильных, чтобы просто жить в круговороте смертей и рождений, но недосточно сильных для того, чтобы попасть туда, где нет ни рождений, ни смертей.
- Почему ты помогаешь нам, Харуна? Мне, ему… - кивок в сторону тахты, на которой застыло тело Сайто.
- Наверное, потому, что мои нити тоже были спутаны. А сама я не могу ничего исправить, ведь я всего-навсего человек. Поэтому я помогаю другим узникам.
- Узникам?
- Узникам Вечности.
Комментарий к 20. …И Небо ничего не может с ним поделать
(1) - императорская армия
========== 21. Дни черной кошки ==========
Япония, предместье Эдо, 1868г.
Окита
Не беги от волны, милый мальчик.
Побежишь - разобьет, опрокинет.
Но к волне обернись, наклонися
и прими ее твердой душою.
(Н.Рерих “Не убьют”)
Ее не было подозрительно долго. И садик у их домика, и окружающие заросли молчали, не отзывались легким звуком шагов, оставались сонными после легкого утреннего дождя. На цветках белых мидзуноки дрожали крупные капли, в которых отражались клочковатые облака и дразняще играли лучи поднимавшегося солнца. Капли, цветы, лучи, солнце, и даже сорные травы, которые кое-где еще остались в крошечном саду, как Изуми ни старалась бороться с ними - все словно застыло в ожидании.
Ожидание было раньше привычным. Ожиданием он глушил страх и тоску, ждал, что придут те, кому он был нужен. Ради этого ожидания можно было попытаться выжить, а не отслеживать как каждый день потихоньку, по крупицам забирает у него жизнь. Потом появилась Изуми, и ожидание перестало быть единственным доступным лекарством. И вот теперь опять…
Иногда, чуть отойдя от дома на более открытое место, Соджи смотрел как ветер гнал все новые тучи и разбивал их в отдаленных предгорьях.
Кто самый сильный на всем белом свете? - Солнце!
Черные тучи солнце закроют.
Кто самый сильный на всем белом свете? - Тучи!
Черные тучи ветер разгонит.
Мы были как те тучи, думал Соджи. Тучи несут молнии, несут смерть. Но и тучи не могут противостоять ветру, который гонит их. Вопрос в том - кто или что было ветром. Может быть, нас развеяло в наказание за то, что мы попытались стать ветром сами.
Кто самый сильный на всем белом свете? - Ветер!
Он разобьется о грозные скалы…(1)
Ветер дул с юго-востока, от Окинавы, и иногда, особенно Соджи казалось, что в его дождливой влаге слышится запах цветов Киото. От этого накатывалась светлая тоска, не тяготящая сердца. Близилась пора сливовых дождей, уже несколько раз приходили ливни, когда из дому носа нельзя было высунуть. Они и не высовывали, сидели на пороге маленькой веранды и смотрели на потоки воды, изливающиеся на сад, на поникшие мокрые ивы поодаль, на грустные обвисшие кусты хаги, пытающиеся бодриться, сверкая сочной зеленью изнанки свои листьев. Дожди несли влажность, губительную для него. Влага в воздухе мешала дышать, каждый вдох отзывался болью в грудине. Впрочем, к боли Соджи уже привык. Но когда Изуми была рядом, боль получалось почти не замечать.
Если бы еще не появлялось черное звериное существо, не усаживалось на краю энгавы и не вытягивало душу своим желтым ледяным взглядом. Сгинь, пропади, кошка! Твой час еще не настал.
А сегодня после жуткого сна, в котором…
… он смотрел на сухую каменистую дорогу, уходящую куда-то вверх, словно она свертывалась как свиток. Слышно было мерное шарканье ног и тяжелое дыхание идущих. И не шевелилось в неподвижном воздухе алое знамя с иероглифом «макото» над их головами. Многие лица были знакомы, но не было радости встречи, была одна только уверенность, что там, вдалеке, в рядах идущих пустует его место. Он хотел бежать вслед за ними, но путь ему преградило тоненькое и хрупкое персиковое деревцо. Оно было живым, оно пыталось удержать его, обнимая своими слабенькими веточками, покрытыми крупными бело-розовыми цветками.
- Соджи! – услышал он зов. На дороге позади скрывавшихся в тумане путников стоял и протягивал ему меч человек в голубом хаори, с холодным неподвижным лицом. Это лицо… Соджи был уверен, что уже видел его.
– Руби! – услышал он резкий, как удар хлыста, приказ. И голос, которым был отдан приказ, был его собственным. И лицо человека в голубом хаори было его лицом. А в очертании персикового деревца почудилась хрупкая женская фигурка, и руки были так знакомо ласковыми…
- Руби, бей, руби! – Нет сил смотреть на бело-розовые глаза-цветки, распахнутые на него в немом ужасе. Он зажмурился и рубанул - и услышал то ли вздох, то ли стон. Осыпались лепестки, окрашиваясь алым. “Что же ты наделал… Соджи…”
Он свободен, и можно бежать вслед за ушедшими - но дрогнул меч во внезапно ослабевшей руке. А его двойник хохочет, широко разевая рот.
- Соджи, - словно кто-то шепнул ему в самое ухо, и жесткая рука ласково и до странности знакомо коснулась плеча. - Тверже держи. Держи тверже!
И рука оттолкнула его.
- Кондо-сэнсэй…
- Держи тверже! – услышал он знакомый шепот.
И словно погасла и стала невидна дорога, он увидел себя на плоской равнине. Свистел в ушах пронизывающий ветер. И рвал из рук тоненькую веточку цветущего персика.