Долгий сон статуи

- Ты что, Фетисов же... – возмущенно начал Пат – и замолчал: Женя перешла к лицу статуи. Под бетоном словно обнажалась живая плоть – молодое мужественное лицо, ставшее без шершавого бетонного слоя удивительно прекрасным. И в тоже время “не идеализированным”, как сказал бы Алекс. Лицо живого – жившего некогда – человека.

- Пойдем, – вывела его из раздумий Женя. – Толстый слой сковырнуть у нас пока не выйдет.

- А если Фетисов... – снова начал Пат.

- А что Фетисов – признает, что выдал за свою работу это чудо? – со злостью сказала Женя. – Признает, что замазал мраморную статую своим вонючим гипсом?

Пат молчал.

Не было печали, думал участковый – убийства, начальство на нервяке, а ты тут разбирайся с потоком такой чертовщины, что глаза на лоб.

Во-первых, пропала собака самой скандальной старушонки всего Н. А это похуже, чем если бы у главы администрации сперли тачку. Бабка Трындычиха (участковый заглянул в бумаги – Ламина А.П.) в прежние времена была бы сожжена на костре как ведьма, и дежурный вдруг подумал, что сам охотно подбросил бы в тот костер пару вязанок.

Далее – та самая Ламина А.П. нашла в низинке у заброшенного карьера кости своего пса – вернее, “полусгоревшие останки неизвестного животного”. Ну уж конечно, ехать проверять туда никто не поедет, разве что участковый.

Осмотр, проведенный под рыдания, ругань и божбу, показал наличие обгоревших останков – тушу, очевидно, не обливали ничем горючим, а просто кинули в костер. А останки зачем-то привезли и прикопали. Остатки черной шерсти и размеры костей – участковый с видом эксперта поковырял палкой в блевотного вида черно-серой груде костей и полуобуглившегося мяса, – почти на все сто указывали на черного кобеля Трындычихи.

Поколебавшись, участковый набрал номер райотдельского дежурного. Хрен его знает, имеют ли эти собачьи дела отношения к трем жмурикам – дело майора Корибанова разбираться.

Приехавший из области следователь вольготно расположился локтями на большом столе – перед ним были разложены листы и листочки с надписями и рисунками маркером. Молоденький лейтенант Пашутин, по-видимому, разделял любовь следователя к думанию с листочками – он время от времени передвигал клочки бумаги, меняя их местами, будто практиковался на наперсточника. Сидевший в углу Корибанов надулся как сыч, и время от времени, поглядывая на живое общение следователя и своего помощника, думал что-то вроде “пригрел змею”. Потом он думал о том, что у следователя какая-то подозрительная фамилия – Вольман. Не то немец, злился про себя Корибанов, не то еврей, не то оба вместе.

- Итак, первый, который с копьями, был убит здесь... – Вольман подвинул к себе карту, развернул ее и приклеил один из листочков. Зеленый клочок бумаги жизнерадостно выделялся на желтизне карты. Сушь у нас тут, мрачно подумал Корибанов, сушь. Не до зеленых листочков. – Второй – вот тут... Третий – в парке... – следователь пощипывал подбородок, выпрямившись.

Тут запищал факс и лейтенант кабанчиком метнулся к аппарату.

- Заключение по рукам и ногтям? – Вольман протянул руку, почти не глядя. Лейтенант машинально вложил в нее неровно оторванный лист и виновато взглянул на Корибанова.

- Так точно, – ответил он, глядя на майора умоляющими глазами.

- Итак, частицы бетона, обнаруженные в ранах и на коже жертв... – Вольман пододвинул к себе листок с распечаткой, открыл свой смартфон и принялся елозить пальцем по тачпаду. Он весь ушел в это занятие, шевелил губами, сверялся с листочком и искал снова.

Корибанов презрительно сощурился – они уже отработали местный строительный магазинчик и единственные на весь город четыре квартиры, где недавно производился ремонт.

- Вот что гугл животворящий делает, – ухмыльнулся между тем следователь и даже подмигнул Пашутину. – Бетон-то наш – не просто бетон.

Последовало сжатое перечисление сугубо технических подробностей, ускользнувших от Корибанова – помол, просев, портленд-цемент...

- Гидравлические добавки... диатомит. Это смесь на основе недорогого цемента, но с дополнительными примесями для связывания свободной извести. Такую используют для фигурных изделий.

Вольман обвел кабинет победоносным взглядом.

- А не навестить ли нам вашего местного Микеланджело? – сказал он.

- Фетисов, Нил Прович, – с готовностью затараторил Пашутин, – проживает – Мореходская, дом 7.

- Вы ведь видели заключения эксперта? – с трудом заставил себя вмешаться Корибанов. Ему вдруг чертовски захотелось оставить все на приезжего, махнуть рукой и уйти. И хрен с ним, с подполковником. – При нанесении увечий была применена чудовищная сила, а наш, как вы выразились, Микель-Анджело – да на него дунь, упадет.

- Ну, видимо все же, не падает, раз практикующий скульптор, – возразил Вольман, аккуратно складывая смартфон, куда он делал какие-то пометки. – Скульптор – работа во многом физическая, даже если он не занимается камнем. Но меня больше интересует тот скульптурный бетон, который он использует.

- Поздновато для визита, – неуверенно сказал Пашутин. На старых часах в кабинете было без семи восемь.

- Я думаю, Виктор Кузьмич человек свой, уважаемый, – подчеркнуто вежливым и мягким тоном ответил Вольман и выпрямился, разминая спину. – Зайти потолковать с представителем творческой интеллигенции – такие обычно как раз “совы”.

Корибанов заметил, что лейтенант неосознанно копирует позу следователя. – Смотрите, что получается, Виктор Кузьмич... – обратился Вольман к майору. Эта подчеркнутая вежливость с именем-отчеством, на которой настоял приезжий, тоже раздражала Корибанова – он-то ко всем подчиненным обращался только по фамилии.

- Гастролеры, – бросил майор. Просто чтобы что-то сказать – “гастролировать” в их крошечном городке было некому и незачем. Тут зазвонил телефон, Пашутин, повинуясь кивку Корибанова, снял трубку и, послушав, отрывисто рявнул в нее “пусть оставит заявление”.

- Снова пес? – мрачно буркнул Корибанов. Лейтенант махнул рукой. Вот еще не было печали – тут людей давят, а они с псами приходят.

- Черные псы пропадают, – брякнул окончательно осмелевший Пашутин. – Может, сатанисты какие орудуют, господин майор?

Это “господин” Корибанова окончательно вывело – он побагровел и, вскочив, кинулся было к помертвевшему от ужаса лейтенанту. Но холодный взгляд Вольмана отрезвил майора. Корибанов дернул галстук, ослабляя узел – жара, мозги закипают, подумал он.

- Боюсь, что вы правы, – после недолгой паузы пробормотал Вольман, сделав вид, что не заметил корибановской вспышки ярости. – Сегодня идти к скульптору мы не будем. Насколько я могу судить, наш убийца слишком уж нестандартен, чтобы безвестно скрываться где-то в недрах данного населенного пункта.

А далее приезжий следователь понесся в уж совсем странные степи – Корибанов только глазами хлопал. Вольман сперва заявил, что в его практике дела попадались разные, в том числе и такие, которые под привычные жизненные представления ну никак не подходили, а затем поведал о темном прошлом этого края, о том, что в последних археологических экспедициях был найден алтарь какого-то очень лохматого века с явственными остатками человеческих жертвоприношений, а после этого те самые археологи стали попадать в какие-то непонятные передряги и в конце концов все перемерли (не на территории моего района, подумал Корибанов, и то хорошо).

- Поэтому ни одной, даже самой... – Вольман запнулся, подбирая слова, – самой нестандартной версии отбрасывать не следует.

“Нестандартной”, передразнил мысленно Корибанов, с сосущим в груди холодком наблюдая, как ест глазами приезжего лейтенант Пашутин. Как будто хорошие версии могут быть стандартными! Да в любой пьяной поножовщине всегда есть что-то нестандартное! Вон, тетка Трындычиха какой день своего кабыздоха ищет – тоже нестандартно, этот черный дьявол никого к себе не подпускал. Корибанову вдруг до дрожи захотелось, чтобы убийцей оказался этот пес, и он сам удивился поднявшейся вдруг в нем волне ненависти.