Страница 6 из 36
- Вы знали Сергея? – спросил он, вплотную подойдя к босоногому человеку.
- Фетисов, Нил Фетисов, – босоногий одарил Владимира влажным слезливым взглядом и сунул ему худую руку с неожиданно сильными, длинными, как паучьи лапки, пальцами. – Скульптор.
В одиночестве на заднем дворе музея хорошо думается. И мечтается. Может, потому, что особняк, в котором теперь музей, раньше принадлежал его семье, Ольховским. Родовое гнездо, как говорила бабушка. Пат приходил сюда часто, ложился под корявой старой оливой, закидывал руки за голову и мечтал. Сначала начинал мечтать о чем-то совсем обыкновенном – о том, скажем, чтобы приехали археологи и в бабушкином музее образовалось бы ценное пополнение. Или чтоб умер какой-нибудь интеллигентный старичок-коллекционер и завещал бы коллекцию родному городу, а там обнаружилось бы... Но всех интеллигентных старичков-коллекционеров, как хорошо знал Пат, в городе повывели чуть меньше сотни лет тому, и завещать стало просто нечего. Но Пат не сдавался и начинал думать о том, как обнаружится в каком-нибудь тайнике что-нибудь редкое из привезенного потомственным дворянином Ольховским, прежним хозяином особняка, морским офицером и ветераном Крымской войны. Ольховский, как знал Пат, сопровождал египетские редкости, “приобретенные в Александрии Академией Художеств по предложению А.Н. Муравьева”, как всегда рассказывала бабушка, проводя традиционые экскурсии для школьников.
И вот, всласть помечтав о древних редкостях, Пат доставал с самого потаенного донышка самое ценное и дорогое. Алекс... Пат представлял, как Алекс выходит на трибуну перед огромной аудиторией – нет, не такой как на концертах, а такой, как в университетах, ярусами. Прекрасный юный бог науки, он говорит, и голос его летит над головами, как сонм бабочек – и все пытаются поймать, да куда им! А где-нибудь на самом высоком ярусе сидит он, Пат. И знает, что вот эти слайды, которые показывает Алекс – это и его, Пата, заслуга, и вот этот доклад – в нем есть труд Пата. А потом, когда все расходятся, никто не замечает скромного паренька на самой верхотуре. И только Алекс, когда уже отшумят овации, сбежав от всех академиков и корреспондентов, сбегает по ступенькам и пролазит на скамью, рядом. “Если бы не ты – я бы ничего не смог...” В этом месте к глазам Пата всегда подступали слезы. И додумывать дальше он был не в состоянии. Громко шмыгнув носом, Пат беспокойно вскочил и огляделся вокруг. Нет, все тихо. Во дворе никого. Вон стоят прислоненные к стене каменные скифские бабы – бабушкина гордость. А больше никого, только ветерок шепчет в оливковой листве.
- Если бы не ты, я бы ничего не смог, – повторил Пат и твердо решил все-таки навестить скульптора Фетисова. Притвориться, что пишет статью для городского сайта. Плевать, что сайта нет – Фетисов все равно не проверит. А сыграть на его самолюбии Пат сможет. И тогда, возможно, удастся разузнать что-нибудь о той статуе, которая так заинтересовала Алекса. Да, он пойдет к Фетисову, вот прямо сейчас.
Пат вскочил на ноги, едва не долбанувшись макушкой о ветку – и остолбенел: в метре от него на траве сидела Женя. Пат несколько раз моргнул, проверяя, не сон ли это. Но Женя никуда не исчезла.
- Ты чего глазами хлопаешь? – усмехнулась она.
- А.... эээ... – только и смог протянуть Пат. – Давно ты здесь?
- Да с полчаса, – с деланной веселостью отозвалась Женя. – Сижу вот, тобой любуюсь.
Полчаса... Он осматривался каких-нибудь пару минут назад, осматривал весь-весь двор и готов был поклясться, что ее рядом не было. Не было! Была олива, были бабы эти каменные – а Жени не было.
Знаете, друзья, почему человек боится смерти?
Потому что у нее преимущество:
она знает час своего прихода, а человек в неведении.
Но теперь мы с ней на равных!
(Г.Горин “Дом, который построил Свифт”)
- Так когда же? И как?
Сказать? Но разве она знает это твердо? Она знает только то, что написано в книгах – но насколько можно верить книгам? Темная Охотница, ее патронесса, и сама ничего не ведает. Смешно – сейчас она, простая смертная, возможно, знает больше богини...
- Ну же!.. Говори, царевна! Я не боюсь, я просто хочу знать.
Конечно. Он хочет знать, чтобы хоть в этом немного обойти богов. Если не предотвратить, то хотя бы знать.
- Сын Зари. Тот... черный.
- Который убил юнейшего и искуснейшего из нас. Убил сына, защищавшего отца с храбростью, какой и в старших мужах не найти. Я убил его сегодня. Он был силен и крепок, подобно утесу. Стрелы отлетали от его доспехов. Но мое копье пронзило его печень, и я видел черную кровь, брызнувшую из его чрева, я видел...
- Да знаю я! Но ты... теперь ты... следующий.
Она и не думала, что это будет так больно. Его вымученная улыбка. Неожиданное облегчение во взгляде.
- Спасибо.
Хочется встать перед ним и не пустить. Как когда-то он сам встал, заслонив ее. Не отдавая смерти, не отдавая тем, кто собирался ее убить. И тогда она могла бы спрятаться за ним, если бы не шепот Охотницы “Не бойся... Иди к алтарю... Иди, я не причиню тебе зла”. Она тогда послушалась голоса богини. Но он – он не уйдет и не отступит. Просто потому, что, отступив, перестанет быть собой. И все, что она может сделать – дать ему погибнуть в бою, а не от лукавых кинжалов в руках трусов.
- Скажи, тебе предлагали жениться на дочери их царя?
- Нет.
В его голосе равнодушие. И верность – тому, которого он оплакал.
- Если вдруг предложат... Не ходи в храм Губителя. Если хочешь погибнуть на поле битвы, а не в засаде. Не ходи. Или возьми с собой охрану, пусть будут начеку.
- Царевна...
Он, кажется, понимает – ситуация повторяется. Но теперь в жертву хотят принести его. А она пытается помешать.
- Не пойду. Обещаю.
Женя потянулась, и Пат уловил что-то новое, совсем взрослое в том, как она потянулась. Словно что-то новое произошло, проросло в ней, пока они не виделись. Он во все глаза пялился на сидящую – да нет, та же самая Женя, в джинсах и черной футболке без рисунка.
- Я на кладбище была. Дяди-Вовиного друга хоронили, – объяснила Женя, поймав его внимательный взгляд. Пат кивнул, не зная, что на это сказать. Жени не было – Женя появилась. И говорит, что уже полчаса сидит тут.
- Может, пойдем куда-то в тенек? – спросила вдруг Женя. – А то на жаре сидеть, а я в джинсах и в черном, а переодеваться идти лень.
Пат машинально кивнул. Женя поднялась с земли, и он пожалел, что не догадался подать ей руку.
- А ты этого погибшего знала?
- Нет, – быстро и как-то агрессивно ответила Женя. – В глаза не видела. Так что не буду врать, что плакала у его могилы. Хотя просто как человека мне его жаль.
- Да я что... – пробубнил Пат. – Я ж ничего не говорю.
- Прости, – голос Жени смягчился. – Просто меня уже дядя задолбал – ты, говорит, бесчувственное одноклеточное, инфузория-туфелька.
– Да ну... Пошли лучше, я тебе фетисовскую статую покажу. В запаснике как раз прохладно, – махнул рукой Пат.
В подвале и в самом деле было значительно прохладнее. Тускло загорелись трубки дневного света. Женя и Пат прошли мимо стеклянно таращащихся на них чучел, мимо горы коробок и ящиков с инвентарными номерками – пустые, в основном, как сказал Пат, – мимо небольших гипсовых фигурок. Женя шла впереди, словно не он, а она была тут как рыба в воде.
- Вот, – запоздало сказал Пат. Женя уже присела на корточки возле статуи павшего. – Мне... Самое необычное – что тут сочетаются идеализированные черты по канонам классического периода с портретной индивидуализацией более позднего времени, – повторил он слово в слово то, что слышал от Алекса. Но Женя словно не слышала. Она продолжала вглядываться в лицо статуи.
- Такой потрескавшийся... – Женя провела пальцами по бессильно откинутой бетонной руке.
- Смотри-ка, откололось! – Пат поднял с пола тоненький кусочек бетона – словно лепесток, слепок с пальца статуи, – и заметил, что тонкий слой бетона поотлетал с других пальцев, обнажая гладкую желтоватую поверхность. Осторожно, будто разбинтовывая рану, Женя принялась отслаивать с рук статуи бетонные кусочки, которые отставали на удивление легко. А под бетоном появлялось все больше гладкого камня цвета акациевого меда. Мрамор.