Страница 37 из 50
Прошел год, другой, а долгожданный «кержаками» и дезертирами конец не приближался. Больше того, споткнувшись у Москвы и Сталинграда, фашисты быстренько покатились обратно. Весной сорок пятого, когда стало ясно, что Гитлеру пришла крышка и надеяться больше не на кого, Цыган со своим сыном тайком исчез из «скита». Оставшись без предводителя, спустя месяц разбрелись и остальные. Половина из них, напившись самогона, застрелились на месте.
Иван Глухов, обходя родные места, подался на Запад, где, как он узнал, требовались рабочие руки для восстановления разрушенного войной хозяйства. Добрался аж до самого Киева, пристроился в какой-то строительной артели. Но и тут не повезло — сбили дружки украсть пиломатериал. Суд по тому суровому времени был коротким — пять лет лишения свободы.
Освободившись из заключения, решил Глухов не враждовать с Советской властью, не пытать счастья на чужой стороне и вернулся в Березовку. В колхозе не хватало народу, а работы было непочатый край. С остервенением, словно злясь на свое запутанное прошлое, взялся Иван Глухов за работу. Больше двадцати лет минуло с той поры. Забываться стало прошлое, и вдруг нынешней весной появился в Березовке новый райповский заготовитель. Не сразу дед Иван Глухов узнал в одноруком неразговорчивом Романыче сына Цыгана. Зато Виктор быстро признал Глухова и требовательно попросил найти ему приют где-нибудь поближе к райцентру. «Мне иной раз надо будет там оставить свою подводу», — мрачно сказал он. Поначалу Глухов отказался. Тогда Романыч пригрозил, что напишет в прокуратуру о «кержацком ските»…
Антон устал записывать показания. Отложив ручку, он пошевелил затекшими пальцами и прислушался. За стенкой слышался приглушенный голос Славы Голубева, допрашивающего однорукого заготовителя. Глухов сидел сгорбившись, понуро опустив крупную рыжебородую голову. В мокрой, перепачканной грязью одежде старик выглядел подавленным и жалким. Возле его ног натекла большая лужа воды.
— Значит, решили у племянника приютить?… — спросил Антон.
Не отрывая взгляда от пола, Глухов заговорил:
— Что делать оставалось?… Спужался так, что готов был в петлю сунуться.
Вспоминая обгоревший труп старика на опушке березовой рощи у полустанка, Антон задал еще вопрос:
— Цыган тоже у племянника останавливался?
— Не-е… Виктор с поезда его встретил, завел в лесок и угостил бензином. Цыган думал, водка. Одним глотком ахнул полстакана и мигом окочурился.
Антон, казалось, не понял смысл сказанного Глуховым. Сомневаясь, уточнил:
— Сын отравил отца?…
Глухов кивнул головой:
— Ага… Чтобы драгоценностями с ним не делиться… Цыган же на большую часть рассчитывал… Это богатство целью всей жизни Цыгана было. Он и Виктора дитенком у Гайдамачихи ради того уворовал, вроде как залог за драгоценности. Сколь раз подкатывался к ней, но та и от дитя своего отмахнулась…
Антон посмотрел на перемазанный землею мешочный сверток, лежащий возле стола. Наклонившись, развернул его и достал большой глиняный горшок, похожий на античную амфору. Горшок до самого верха был заполнен тяжелыми, переливающимися при электрическом свете разноцветными камешками в золотой и серебряной оправе в виде подвесок, браслетов, перстней и других, не известных Антону украшений. Зрелище было красивым и в то же время жутковатым — яркие, почти алые, рубины казались свежей кровью, густо окропившей всю эту коллекцию драгоценностей. С неприятным чувством отведя взгляд от украшений, Антон спросил Глухова:
— Почему же сейчас Гайдамакова решила откопать свой клад и как он оказался в могиле?
Глухов кашлянул, зябко пожал руки.
— Какой год сподряд завертелся возля Гайдамачихи один мужик из райцентра. Пугать стал старуху, что у него есть документы из старого уголовного следствия, а он навроде как сродственник ограбленному купцу доводится. И вот, значит, если Гайдамачиха не выкупит у него эти бумаги, то сидеть ей в тюрьме… А в могилу к старому Гайдамаку драгоценности попали простым способом. Елизавета Казимировна сунула их под ноги покойника в гроб, так их и зарыли.
— А на острове что было зарыто?
— Это уже после революции Цыган Гайдамачихино барахло разное зарыл. Маленько, говорят, там золотишка было, так старуха давно его повытаскивала и сплавила зубному врачу в райцентр.
— Почему драгоценности отрывали вы? Тоже, как Цыган, на пай рассчитывали?
Глухов испуганно перекрестился.
— Оборони бог, Игнатьич… По несчастью оказался я за тем занятием, за каким ты меня застал. Рука протезная у Виктора почти напрочь отломилась, рыть ему стало невозможно. Много ли развернешься в тесном подкопе с одной рукой?… Вот он и заставил меня сегодняшнюю ночь пойти на кладбище и закончить начатое им дело… Молил я его господом-богом освободить от такого занятия, только он пугнул, что за прошлые мои грехи тюрьму, как пить дать, обеспечит. А я уже в тюрьме был, не хочу на старости… И еще он сказал: «Отроешь брыльянты, оставлю с миром. Доживай жизнь, как хочешь. Цыгана в живых нет, а мне в Березовке делать будет нечего». Вот этим-то заявлением и сбил он меня с путя. Мне жить можно припеваючи. Зарабатывал в колхозе хорошо, на сберкнижке денег полно — куда их девать?… Племяшу вот машину в подарок купил, холодильник… Один у меня племяш, помру — все ему оставлю…
— Почему в прошлую ночь не копали?
— Говорю, у Виктора протез отломился, а я на такое страшное дело не мог решимости набраться. Всю ночь он меня уламывал, пачку махры сжег… Столько страхов наговорил…
— Каких страхов?
— Он же ночью на квартире того мужика в райцентре был, какой стращал Гайдамачиху следственными документами. Говорит, собаке яду бросил и отмычкой дверь открыл. Стал искать документы и наткнулся на повешенную хозяйку. Но документы все-таки отыскал.
— Как он с ним познакомился?
— Через Гайдамачиху. Чтобы задобрить, много хороших вещей ему сплавил. Тот мужик, видать, проходимец добрый… — Глухов умоляюще поглядел на Антона. — Не суди меня, Игнатьич, строго. Заблудился я в жизни. В прошлую пятницу, когда тебя первый раз на рыбалке увидел близ озера, шибко хотел тебе все высказать, да испужался…
— Вот и зря испугались, — Антон нахмурился. — Сейчас ведь все рассказали.
Глухов безнадежно вздохнул:
— Сейчас мне деваться некуда…
Антон посмотрел на часы — время приближалось к рассвету, но за окном цепко держалась ночная темень. Из соседней комнаты по-прежнему доносился глухой голос Славы Голубева. Вот-вот должна была подъехать из райцентра оперативная группа, вызванная по телефону. Антон только было подумал, не провести ли до приезда оперативную очную ставку Глухова с Калагановым, но в это время послышался шум автомобильного мотора. По окнам резанул яркий свет фар. Следом за первой сразу подошли еще две машины и остановились у колхозной конторы.
На крыльце затопали сапогами, послышались голоса. В председательский кабинет вошли подполковник Гладышев, начальник следственного отделения и прокурор района со следователем Петей Лимакиным.
— Где второй кладоискатель? — увидев одного старика Глухова, быстро спросил подполковник.
— В соседней комнате, Голубев допрашивает, — ответил Антон. — Привести?…
Гладышев посмотрел на прокурора, словно спрашивал у него совета. Прокурор утвердительно кивнул.
Калаганов вошел в кабинет сгорбленным, усталым стариком, выглядевшим значительно старше своих пятидесяти трех лет. Его усадили подальше от Глухова, напротив. Положив на колени поврежденный кистевой протез левой руки, он уставился тусклым взглядом в темное окно, как будто не видя никого из присутствующих. Смуглое до черноты лицо с лохматыми густыми бровями словно окаменело.
— Что, кладоискатели, доискались? — строго спросил подполковник.
Глухов повернулся к нему:
— Сколько вор ни ворует, тюрьмы не минует.
— Заткнись!.. — хрипло оборвал Калаганов.
Глухов поднялся со стула во весь свой могучий рост, нервно дернул рыжей бородой и заговорил отрывисто, со злостью: