Страница 6 из 14
Как показывает практика, идентичность представителей иммиграционных диаспор носит сложный характер, будучи расщепленной между новой и старой политической и социокультурной общностями. На политическом уровне это выражено в специфике внутри- и внешнеполитических предпочтений; на социокультурном – в ценностных и культурных приоритетах.
Это проявляется и в других формах. Проведенное немецким этносоциологом Б. Бекер исследование показало, что 82,5% турецких иммигрантов в ФРГ дают своим рожденным в Германии детям турецкие имена [Becker, 2009, p. 213]. Аналогичная практика характерна для 46% проживающих в ФРГ выходцев из бывшей Югославии и 37% иммигрантов из стран Юго-Западной Европы (Италии, Испании и Португалии) [Becker, 2009, p. 210]. Социокультурная составляющая выбора имени проявляется в данном случае достаточно четко. Согласно данным опроса, проведенного по заказу «Die Welt» в 2010 г., почти 23% живущих в Германии турок либо не говорят, либо крайне плохо знают немецкий язык, а каждый второй практически не общается с немцами.
При этом другие группы иммигрантов – поляки, греки, итальянцы, русские немцы, евреи – ассимилируются в Германии гораздо успешнее. Только 17% итальянцев и 10% поляков не общаются с немцами. Исключение тут составляют иммигранты из Боснии и Албании, у них степень интеграции близка к турецким показателям [Турки плохо интегрируются].
Показателен факт, что государства происхождения иммигрантов отнюдь не заинтересованы в интеграции своих бывших или нынешних граждан в социум принимающей стороны. Сложные чувства вызвал в ФРГ демарш премьер-министра Турции Р. Эрдогана 28 февраля 2011 г. Выступая в Дюссельдорфе перед представителями турецкой диаспоры, он обратился к проживающим в ФРГ туркам с призывом учить в первую очередь турецкий язык, а уж потом, в целях интеграции, немецкий. Немецкое общество восприняло этот эпизод как еще одно подтверждение своему беспокойству относительно истинной лояльности новых бундесбюргеров.
Аналогичный подход характерен и для других стран. Так, в Мадзара дель Валло (Сицилия) функционирует начальная школа, все ученики которой – тунисцы. Зарплату учителям оплачивает Министерство образования Туниса, остальные расходы – местная коммуна. Обучение в школе осуществляется по программе тунисского Министерства образования на арабском языке, единственный иностранный язык в школе – французский, что для тунисцев естественно. Интеграция их в итальянский социум, включая успешную конкуренцию на рынке труда, существенно затруднена; местные власти организуют для выпускников этой школы языковые курсы, принимая, таким образом, на себя расходы по адаптации иммигрантов.
Принципиально важно, что даже в том случае, когда новая, общая для всего населения идентичность более или менее успешно сформирована, это не спасает социум от мощного социокультурного шока. Политическая лояльность формируется существенно быстрее, нежели новая социокультурная идентичность. Новые члены социума, даже обретая новую политическую лояльность, остаются в рамках традиционной для себя социокультурной модели и повседневная манифестация этой модели перманентно провоцирует межгрупповое отчуждение, которое тем самым переносится внутрь политии. Таким образом, если традиционный модерный проект национального государства предполагал относительную культурную гомогенность политии, а линии межгруппового отчуждения, в идеале, совпадали с межгосударственными границами, то мультикультурализм на практике приводит к возникновению политико-культурных границ внутри страны и, следовательно, к гибели модерного национального государства.
Конструируемая взамен прежней общая политическая идентичность пока не обеспечивает устойчивой солидарности. Наиболее очевидно это проявляется в ситуации внешнеполитического вызова.
После террористических актов 2005 г. в Лондоне 24% британских мусульман заявили, что испытывают разную степень симпатии к организаторам терактов [Daily Telegraph, 2005].
Широкую известность получил инцидент, произошедший весной 2009 г. в Великобритании, когда командир британской авиабазы был вынужден приказать своим подчиненным выходить за пределы части только в гражданской одежде – в противном случае летчики подвергались опасности нападения со стороны проживающих в данном районе иммигрантов-мусульман. Последние мстили за участие Великобритании в афганской кампании НАТО.
Таким образом, к настоящему времени несовершенство мультикультурализма как основной стратегии этнополитического менеджмента постмодерного общества стало очевидно не только для его принципиальных противников, но и для его адептов (вспомним тезис А. Кунднани о мультикультурной практике политического представительства иммигрантов как новом издании колониалистской стратегии управления этническими общинами через воспитанную европейцами элиту [Kundnani, 2002, p. 69].
Одним из способов вернуть мультикультурализму его первоначальную привлекательность стали попытки переосмыслить данный концепт. Так, известная британская журналистка и эксперт в области иммиграции Я.Алибхай-Браун склонна интерпретировать мультикультурализм не как политику, а как долгосрочный процесс, формы которого обусловлены конкретными условиями его протекания [Alibhai-Brown, Allen, Cantle, Mitchell, 2006, p. 92].
Тезис, безусловно, сильный. Однако принятие его на вооружение мультикультуралистами грозит размыванием сути того хронологически и политически очерченного явления, которое принято определять термином «мультикультурализм». Так, Алибхай-Браун склонна возводить генезис мультикультурализма к XVIXVII вв., когда колонизируемые европейцами народы начинали свое многовековое сопротивление колониализму [Alibhai-Brown, Allen, Cantle, Mitchell, 2006, p. 92]. Это выглядит некоторой натяжкой. Кроме того, это толкование феномена коренным образом противоречит определению мультикультурализма как типа политики, к которому, в частности, склоняется и У. Кимлика.
Интерпретация мультикультурализма как состояния общества позволяет избежать дискуссии о правильности либо ошибочности этого феномена, но попутно постулирует как неизменяемую данность нынешние его параметры. Это делает данную позицию неприемлемой для большинства теоретиков и практиков этнополитического менеджмента, осознающих нынешнюю стадию развития европейского социума как кризисную. Образно говоря, если сторонники мультикультурализма описывают сегодняшние мультикультурные процессы как нормальный процесс роста, то его противники настаивают на срочном хирургическом вмешательстве.
Аналогичная проблема, как мы видели, возникает и в случае принятия на вооружение концепта «мягкого мультикультурализма» Ч. Кукатаса: под вывеской мультикультурализма в данном случае обнаруживается классический либерализм, ориентированный на защиту индивидуальных прав.
Переосмысление мультикультуралистского дискурса могло быть, однако, уделом лишь убежденных сторонников мультикуль-турализма. Для его консолидировавшихся противников же главной задачей было вывести критику мультикультурализма из области табуированных дискурсов, куда она была помещена либеральным истеблишментом ввиду своей неполиткорректности, в сферу идейного мейнстрима.
Начало этому процессу положил в августе 2010 г. Тило Саррацин со своей нашумевшей книгой «Германия демонтирует себя». Член Правления Бундесбанка в крайне резкой и неполиткорректной форме высказался по поводу влияния мусульманской иммигрантской диаспоры на динамику и перспективы развития немецкого социума. Публикация книги вызвала скандал; автор лишился своего поста и стал изгоем в своей партии – СДПГ. Однако реакция общества в целом на демарш Саррацина была скорее положительной: проведенный институтом общественного мнения Emnid для издания «Bild» опрос показал, что за партию Тило Саррацина в случае ее появления готовы голосовать 18,7% немцев, а среди сторонников СДПГ согласны с Саррацином 29% опрошенных [20% немцев готовы]. К концу осени 2010 г. книга Т. Саррацина выдержала 14 переизданий, притом что первый тираж составил 650 тыс. экз.