Сакральный футбол

К Маранову поднялся и сел рядом второй тренер.

– Ну, что скажете, Александр Геннадьевич? По первой прикидке?

– Что сказать? Сами видите, – вздохнул Курбанов. Только восемь хоть как-то готовы физически. Я, честно говоря, надеялся на лучшее. Пока что это не игроки.

– Согласен. Игроков из них нам надо делать. Но мы ведь это так и представляли себе. Но некоторые мне нравятся. Даже по первому взгляду. Дайте им сейчас поработать с мячом. Посмотрим, что с техникой.

– Да. Сейчас начнем по квадратам работать. Потом удары по воротам. Все будет ясно. Я тоже веду записи.

– Давай, Саша, действуй.

Менеджеры вынесли на поле мешки с мячами и высыпали на газон. Футболисты выстроились в квадраты и начали перепасовку.

Андрей смотрел на эту работу и ощущал невероятный прилив оптимизма и сил. Невероятное и невозможное начинало материализовываться. Поле спорткомплекса наполнилось жизнью. Дело начинало набирать обороты.

Глава 10

Около семи вечера Михаил Георгиевич снова сидел в тихом кафе в торговом центре «Меганом» и вглядывался в большие серые глаза Вероники, полные тревожного внимания и ожидания необычного. Он вызвал ее на разговор, понимая, что ей надо выговориться. Как он и ожидал, ключевые фразы, которые порождал ее ум, были направлены на отсечение прошлого: «круг моей прежней жизни исчерпан»… «я не вернусь в этот Дом культуры, это невозможно»… «там все обрыдло»…

Он сразу видел картинки: вот на двери ее табличка: «Завотделом массовых мероприятий». А вот и поток производственной жизни: бесконечные душеопустошительные склоки в чисто женском коллективе; бездарные отчеты; приезды чинуш отдела культуры, горздрава, инспекций; всякие комиссии и прочее – надоело ей это все просто ужасно. Та повестка была для нее исчерпана – это было ясно.

«С гражданским мужем отношения исчерпаны»…

Он видел рослого крепкого парня; хорошего русского мужика, но обычного. Вот он приехал в больницу подвыпившим – возможно, от переживаний; но она не почувствовала в нем никакого страха и печали от случившегося. Ее гибель его вряд ли впечатлила бы слишком, хотя недельку попереживал бы. Понятно, что он воспринимал ее внутренние шараханья как бабью блажь; это как-то терпелось ею, но только до падения. Желание иметь своего ребенка у нее было, порой даже до болезненной, мучительной остроты; она наверняка старалась быстро проходить мимо школ, детских садиков и яслей… Но с ним она будущее не связывала. Душа ее была намного взрослее.

Что он мог предложить ей? Она возникла ниоткуда, вдруг. Но возникла неспроста: это ведь они ее обозначили, проявили в его Бытии. Значит, он теперь должен был отвечать за нее. Это было поручение. Что же предложить? Надо организовать ее быт в этом городе. Надо найти ей работу. Требовалось время выжидания для определения, куда ее направить, как ей помочь вырулить на большак своей индивидуальной, предначертанной Свыше жизни. Надо наблюдать, пытаясь понять, для чего она появилась, в каком спектакле и какую она будет играть роль.

У него была лишь одна вакансия для женщины. Только одна. Он взял с собой книгу для нее. Он слушал, чтобы увериться в правильности решения. Достаточно ли динамична ее психика? Правильно ли она поймет суть предложения? И уже по ходу разговора он принял это решение.

Но разговор еще долго петлял вокруг главного. Она тоже прощупывала его, сканировала, пыталась понять, в каком мире он живет.

– А можно спросить? Мне очень интересно, какая может быть профессия… Ну, работа у такого человека, как вы…

– Понятно, – усмехнулся он. – Хотите знать, как я зарабатываю на жизнь?

Она смутилась:

– Да нет, что вы… Кто я такая, чтобы такое спрашивать.

– Да ничего. Это понятно. Но не тем зарабатываю, что во сне падающих спасаю…

Она нахмурилась вначале. Но потом поняла, что это не та шутка, за которые обижаются.

– Я веду группы хатха-йоги, раджа-йоги, кундалини-йоги. И так далее. Совершенно официально. У меня есть лицензия как у тренера. Это моя социализация. Ведь обществу должно быть понятно, что из себя представляет каждый его член. Общество и государство, как его основа, не терпят неясностей, размытых статусов. Должна быть фиксация. Тогда оно тебя не трогает.

– Понимаю.

– Общество – это цифровая ранжированная система, работающая по стандартным программам. Это необходимо для его выживания. В этом его минус, так как система клише и унификаций – она негибкая. Она берет в рассмотрение только целые числа или же базовые краски. Она не любит полутонов, всякого рода неопределенностей. Если вы слесарь, обществу это понятно. Вы – слесарь. Если вы продавец, врач. Преступник. Это ему понятно, и оно этот статус примет, оформит, найдет вариант взаимодействия. А вот если вы маг, свободный искатель истины, вольный философ или, не дай бог, духовный учитель, тогда оно напрягается. Ему это непонятно, это нечеткие понятия.

Он отхлебнул чаю и потом, иронически сморщив лоб, изрек:

– Правда, когда государству нужно, оно умеет быстро мутные понятия превратить в четкие. Вот, например, понятие «верующие». Предельно нечеткое. Какие верующие, что такое верующие, во что верующие, каким образом верующие? Как вообще об этом можно говорить, когда не определено, что такое вера? Какая имеется в виду вера, для чего вера. У общества нету вовсе ни определения Бога, ни понятия о том, как устроен человек и его эмоциональная сфера. Но при этом выпускает законодательные акты: какие-то чувства каких-то мутных, абстрактных «верующих» обижать нельзя! Государство, по сути, порой выглядит как дикарь с большой дубиною в руках…

Михаил Георгиевич смотрел на нее, улыбаясь и одновременно следя за каждой ее мыслью и реакцией. Она же стремилась не пропустить ни слова, понимая, что он погружает ее в пространство своих мыслей, заходит откуда-то издалека и при этом прощупывает ее интеллект.

– Все правильно вы сказали. Потому обществу было непонятно, как я осталась жива, – заговорила вдруг Вероника. – На меня как-то странно смотрели врачи. Я помню, как они стояли над моей кроватью в палате и вполголоса переговаривались: «Что, ни один орган не оборван? Нет разрыва почек? Ни одного перелома? Но так же не бывает, Иосиф Семеныч!» А этот Иосиф Семеныч, похоже, был вообще недоволен тем, что я осталась жива.

– Вот! Умница! В тот момент он и представлял файловую систему этой матрицы. Иосиф Семеныч был недоволен, потому что произошедшее выходило за рамки его понимания. Если бы вы умерли, все были бы удовлетворены, так как отклонений от правил не случилось бы. Человек упал с большой высоты и погиб. Это логично, привычно, понятно; так и должно быть. Похоронили бы вас, и все были бы довольны.

Она рассмеялась.

– Ну да! Так оно и есть. Все точно были бы довольны! Кроме моей подруги, мамы и ребят из нашей группы. В аэроклубе. Они бы переживали. Особенно Денис. Мой тренер.

– А-а… Этот Денис к вам неравнодушен.

– Да. Это так.

– А вы?

– Я… Он мне нравится. Он мужик… Но я жила с другим. Потом произошло все это.

– Понятно. Так вот, Вероника, вам надо принять такое обстоятельство: я не живу в матрице. Я существую отдельно и вне ее. Мне нужно лишь соблюдение неких внешних, чисто ритуальных формальностей.

– Маскируетесь, короче.

– Ну… можно так сказать. Обозначаю вторичное, скрываю главное. Вы ведь знаете, что такое перископ?

– Да! Это в танке! Прибор для обзора.

– И в подводной лодке. Вы идете на глубине, но перископ наблюдает то, что наверху, снаружи… Скажите, а вы к футболу как относитесь?

Она с удивлением посмотрела на него.

– Да никак. Это мальчики играют. Я не играла. И не болею ни за кого.

Он встал, прошелся по кабинету.

– Ну, вы его хотя бы раз вживую видели?

– То есть на стадионе? Нет, не видела. Хотя… нет, один раз я видела. Но такой, несерьезный.

– Это какой же?

– У меня муж был военный. И потащил меня в воскресенье летом на игру. Мол, наши играют на первенство округа. Вот тогда я видела. Но это были еще те мастера… Это совсем не чемпионат мира.