Страница 6 из 8
М. Г.: Лидия Николаевна, когда Вы тут жили?
Л. Смирнова: Боже мой, невозможно без слез смотреть на этот особняк. В нем когда-то жил владелец мраморного производства. Дом такой неказистый снаружи, но внутри – мраморные колонны, подоконники. И у нас была огромная комната. Там было печное отопление.
Мы с трудом доставали дрова, надо было стоять за ними в очереди с раннего утра, мерзнуть. А когда мы топили, очень часто дым шел обратно, и тогда надо было открывать форточки, окна, чтобы проветрить. И снова топить. Несмотря на все трудности, мне почему-то часто вспоминается житье в этой комнате. Я была молода, энергична, оптимистична, и рядом всегда был мой замечательный муж, спортсмен, красивый, сильный. И мы с Сергеем Добрушиным вместе все это делили.
Вспоминается начало войны. Я побежала в булочную утром. И там услыхала о войне. Тогда даже невозможно было представить, что нас ждет дальше. Из этого особняка я провожала мужа на фронт. И когда мы шли по улице в шесть часов утра (он с вещевым мешком), то я держалась за него и не знала, что вижу Сережу в последний раз. Все, кто стоял в очереди у булочной, поворачивали в нашу сторону головы, провожая взглядами. Сережа сказал: «Мы дойдем до угла Садовой, и ты пойдешь обратно. Только, пожалуйста, не плачь и не оглядывайся».
Ах, Лида Смирнова! Жизнь уносила молодость и красоту все дальше и дальше, отнимала любимых и любящих, а она в душе оставалась все той же юной красавицей, когда-то спевшей: «Значит, ты пришла¸ моя любовь!»
Видимо, это закон жизни, знание которого приходит с возрастом. Алиса Фрейндлих в нашем интервью однажды обмолвилась, что она внутри недостаточно постарела, чтобы соответствовать тому, что произошло снаружи. Была, между прочим, неправа: выглядит превосходно. А Роман Виктюк как-то воскликнул, что возраст – величайшая бестактность природы. И сказал, что ему – всегда 19, Образцовой – 14, Фрейндлих – 16. Вот так…
Голос старой женщины дрожит, и я уже жалею, что мы все это затеяли. Но… не останавливаться же на полпути… Мы входим в подъезд и видим крутую деревянную лестницу, которая ведет на второй этаж. Смирнова потрясена. Мы, естественно, тоже.
Л. Смирнова: Вот это да! Даже не верится, что прошло столько лет, я здесь не была с сорок первого года, да и не могла быть.
М. Г.: И все та же лестница?
Л. Смирнова: Может быть, даже была и хуже. Но я-то тут жила, каждый день по ней ходила.
М. Г.: И где была Ваша комната?
Л. Смирнова: В конце коридора.
Открывается дверь в комнату, где 60 лет назад жила советская кинозвезда вместе со своим мужем. Сейчас здесь офис. Компьютеры, столы. Смущенные работники были предупреждены заранее. Они предлагают присесть…
Л. Смирнова: Здравствуйте. Неужели это моя комната? У меня такое ощущение, что сейчас сердце разорвется – оно так колотится. Вы представьте себе – шестьдесят лет прошло. Во-первых, я не думала, что так долго проживу. Во-вторых, что через столько лет окажусь в этом помещении. Прямо поразительно. Спасибо Вам.
Мы выходим на мороз. Смирнова подходит к стене дома, прикладывает к ней руку и долго молчит. Ее глаза… Если бы вы могли их видеть в тот момент! А на память приходит все та же песенка Лидии Смирновой. Точнее, ее финал: «Значит, ты ушла, моя любовь!»
Что с актрисой было потом? Эвакуация. Но «Музы не молчали». Смирнова продолжала сниматься. На съемках ленты «Парень из нашего города» в Алма-Ате она получила похоронку на мужа. А вскоре на тех же съемках она повстречала известного кинооператора Владимира Раппопорта, который стал ее вторым мужем. Он увез актрису на свою родину. Хотел, чтобы она полюбила его город.
Л. Смирнова: В Ленинграде я очень тосковала. Мне хотелось гулять там, как в музее. Это потрясающий город, потрясающий. Но какой-то холодный для меня. И через полгода я сказала: «Больше не могу жить в Ленинграде!» А в Москве у меня была маленькая тринадцати– или одиннадцатиметровая комната в коммунальной квартире на Большой Полянке. Та комната, которую я оставила, когда уезжала в эвакуацию, уже была потеряна.
М. Г.: И Вы вернулись в эту комнату, да?
Л. Смирнова: Я вернулась в эту комнату, и Раппопорт, бедный, тоже со мной переехал, он вынужден был. Но для него в комнате не было места: я спала на диване, а посередине стоял стол и что-то еще… Тогда он поставил раскладушку под стол, на ней и спал. А он уже был трижды или четырежды лауреатом Государственной премии.
В то время у нас были очень трудные съемки – у него свои, у меня мои. А в квартире жили дети. Когда однажды ночью я вышла на кухню, то увидела двух мальчишек маленьких, руки которых были запущены в мою кастрюлю, откуда они вылавливали куски мяса и с удовольствием его ели. Это, так сказать, жизнь коммунальной квартиры.
Берия тогда был все. И мы написали письмо Берии, что мы – два лауреата, творческие люди живем в таких невозможных условиях: не высыпаемся, не можем нормально работать. И стали ждать ответа. Но однажды утром вышла газета с портретом Берии, из которой мы узнали, что он арестован.
Прошел месяц, прошло два. Мы подумали, что если даже кто-то распорядился, чтобы нам дали квартиру, все равно все уже погибло. И вдруг меня вызывают по телефону в дом на Котельнической набережной и сообщают, что нам выделена квартира: «Будете смотреть?» Я говорю: «Не буду, сразу выписывайте ордер!»
Взяла ключи, поднялась вот сюда на этаж, вошла в квартиру и обалдела. Мне показалось, что это рай. Когда я спускалась вниз, то потеряла сознание, а когда пришла в себя, то увидела что лежу распластанная в лифте, зонтик – в одной стороне, сумка – в другой, надо мной чье-то мужское лицо. «Гражданка, что с Вами?» – «Я квартиру получила. Квартиру получила!»
Все шло своим чередом. Жизнь приносила все новые роли и все новые встречи. Уже в зрелом возрасте Лидия Николаевна знакомится с самым своим любимым человеком – режиссером Константином Воиновым. Именно он открыл Смирнову как замечательную характерную актрису. Он научил ее не бояться возраста, а использовать его. Научил ее, что актрисе можно быть смешной… И мы получили блистательную характерную актрису.
Миф, легенда, звезда – это из лексикона журналистов, писавших о ней и хоть раз видевших ее не на экране. А звезда должна жить на небе. И вот мы в гостях на небе – это тринадцатый этаж знаменитой московской высотки, что на Котельнической набережной. Задираю голову. Шпили и башни устремлены куда-то в космос. Когда-то по плану советского правительства этот дом должен был заселить цвет советской же интеллигенции. Не помню, было ли 50 лет назад в ходу слово «престиж», но здесь жили буквально все: Марина Ладынина, Галина Уланова, Нонна Мордюкова, Фаина Раневская, Клара Лучко… Звонок. Смирнова открывает сама. Квартира двухкомнатная. Полная шкафов, забитых куклами всевозможных калибров. «Не страшно ей тут ночью?» – думаю я, пока оператор ставит свет.
Ее доброта, ее нежность, ее достоинство. Она не выглядит моложе своих лет, подлинный живой классик, но при этом каждое мгновение ты ощущаешь: рядом находится Женщина!
Прихлебывая чай из кружки, задаю последний вопрос.
М. Г.: Лидия Николаевна, столько лет Вы в Москве провели. Можно сказать, что Москва — лучший город на земле?
Л. Смирнова: Конечно, здесь я корнями вросла. Я знаю Москву, особенно, конечно, старую Москву. Все знакомо: каждый дом, каждый магазин. Сретенские ворота, весь город. Вот эти знаменитые дома России, они считались одними из лучших домов. Они хорошо построены, смотрите, до сих пор стоят, какие они крепкие, какие они замечательные. Какая архитектура! Мы здесь снимали картину «Трое вышли из леса» с Воиновым. Вот в этом подъезде. Опять воспоминания… Поэтому здесь столько родного и столько вложено сердца, умения и эмоций, что, когда приезжаешь сюда, нельзя быть хладнокровной. Москва – прекрасный город!