Страница 2 из 4
Бей, получив удовлетворивший его ответ, не отошел, а начал высадку, с тем чтобы занять монастыри и наказать виновных и прочих жителей как содержанием его войска, так и жадностью этой сборной армии [наклонностью ее] к корысти и грабежу при глубокой ненависти к христианству. Но едва первый эшелон ступил на берег, как вдруг храбрецы Чама из-за кустов сделали залпы из десяти ружей. Такая неожиданная встреча после ответа афонцев о Чаме привела бея в крайнее негодование, ибо он счел действия афонцев изменническими; к тому же ему вообразилось (так устроила это дело Богоматерь), что выстрелили не из десяти ружей, а из тысячи орудий, – следовательно, всё войско Чама находится в этом месте и потому высадка невозможна[8]. Бей приказал дать ответный залп из орудий по монастырю, а отправившейся части войск воротиться на пароход, чтобы затем перейти к афонскому перешейку, где можно было бы беспрепятственно сделать высадку, и идти к монастырям наступательно. Скоро за тем пароход тронулся и скрылся за мысом Афона. Так совершилось первое заступление Владычицы Своего земного жребия от варварского насилия неистовых турок.
Но у нас в Руссике, услышав пушечные выстрелы, заключили, что турки начали громить Ксиропотам и что нас ожидает та же участь или горше, как подозреваемых Портой[9] в возмущении всех афонцев к восстанию, а потому окончательно стали готовиться к смерти. Некоторым же из немощных дозволили скрыться в ущельях и пещерах Святой Горы. Увидев же, что пароход снялся и пошел не к нашему монастырю, а за Афон, недоумевали: что бы это значило? Для разрешения сего недоумения поспешили послать в Ксиропотам спросить, что происходило у них, и узнали, как было дело; узнали и то, что выстрелы из пушек не сделали никакого повреждения монастырю, ибо ядра по дальности расстояния его от моря не долетали и только одно упало близ ворот монастырских. А куда отправился пароход и с каким намерением, не знали. Но скоро получили известие, что пароход пристал к перешейку в месте, называемом Крумица, где турки беспрепятственно высадились, расположились лагерем и стали готовиться к походу на Святую Гору. А между тем бей донес султану, что монастыри – участники возмущения и действуют заодно с партизаном Чамом, почему вскоре получил подкрепление свыше двух тысяч человек, состоявшее из милиции, так что всей армии у него было до четырех тысяч человек[10].
Также узнали на Афоне, что не только предводитель сборного войска, но и его милиция, особенно башибузуки, намерены ожесточенно напасть на монастыри и доказать им свою фанатическую ненависть, а Руссик стереть с лица земли, не оставив не токмо никого живым из обитателей его, но и от зданий камня на камне. Эти вести, повторяемые одна за другой, были тем «страданием», которое предрекли два старца, что «пострадаете от одних слухов».
В то время в Протате[11] начались совещания, и каждый представитель монастыря высказывал свое мнение, что предпринять, чтобы избавиться от неминуемой беды. Но так как эти рассуждения делались по человеческим соображениям, то предложения были разногласны и сбивчивы, так что, усугубляя совещания более и более, пришли наконец в такую запутанность мнений, что решительно не знали, на чем остановиться и с чего начать. Долго ожидая результата этих совещаний, продолжавшихся иногда до двадцати часов в сутки, и слыша о разногласных суждениях, старцы наши написали своему антипросопу, чтобы предложил забытое в хаосе суждений главное дело – назначить по всей Святой Горе пост и особое бденное моление к Богоматери и молить Ее, Владычицу, да управит Она сим возможным делом и какими ведает судьбами спасет нас. «Если мы, – писали еще старцы, – молебствуем при всяком малозначащем случае и недоумении, то как же забыли это теперь, в таком важном обстоятельстве, когда монашеству афонскому и самим зданиям угрожает истребление?!»
Как светлый луч в густом мраке, было это предложение, и с отрадою принял его Протат. Все дивились самим себе: как доселе не вспомнили прибегнуть к особенному молебствию своей Назирательнице и Покровительнице, когда Ее попечением совершается здесь и настоящая, и будущая жизнь наша.
Надобно сказать, что среди смутных недоумений и ежедневно возрастающего ужаса от приближающихся бедствий эта мысль пролила неизъяснимую радость в отягченные скорбью сердца всех принимавших участие в совещаниях и как будто вывела из душного темничного заключения на свет, подавая отрадную надежду на избавление. Тут же сделали распоряжение, назначив по всей Святой Горе трехдневный пост и всенощное бдение ко Владычице Богоматери, прося Ее милости и заступления, о чем и возвестили всем монастырям, скитам и келлиотам для одновременного и единодушного исполнения.
Между тем бей, высадившийся на перешейке, соединяющем Афон с Македонией, начал подвигаться к Афону и, сразившись с Чамом, рассыпал его войско несколькими пушечными выстрелами. Милиция Чама была неорганизованна и набрана из людей, отважных только на попойке и в отсутствие неприятельского войска. Привыкшая нападать в разъездах по морю только на беззащитных, в довершение ко всему она была пополнена из рабочих, незнакомых с силой пороха, а потому неудивительно, что, когда наступило время действия, все разбежались при первом огне из пушек.
Несмотря на эту неудачу, Чам не хотел и думать об отступлении. Пользуясь местностью, он дерзостно утверждал, что переколотит двадцать беев с огромной армией из засад, сделать которые так легко и удобно по всему Афону, где на каждом шагу отступления готова новая оборона.
Отбросив с первой позиции Чама, бей двинулся далее, но шел медленно, как бы ощупью, боясь засад, и наконец вступил на Святую Гору, предпосылая вести, что он не пощадит никого за сопротивление и вообще за возмущение против султана, но накажет всех как государственных бунтовщиков, а в особенности русских, виновных (по его подозрению) в этом восстании. Буйная его армия, особенно башибузуки, жаждавшие крови и грабежа, неистово рвалась на Святую Гору, и еще они, нахальные, хвалились друг перед другом, кто кого превзойдет в зверстве и тиранствах, заключая всегда свои разбойничьи угрозы клятвой, что в Руссике они не оставят камня на камне.
Все эти вести, беспрестанно повторяемые и, в сущности, совершенно справедливые, более и более побуждали старцев наших молитвенно просить Владычицу Богоматерь о необоримой Ее помощи и заступлении. Совершая часто моления, они в то же время побудили и Протат распорядиться об общем молебствии, как уже выше описано[12]. Матерь Божия, полагая в час недоумений мысль благу на сердце (как воспевает Церковь), видя такую любовь и преданность Себе Своих ополченцев, внушила членам синода[13] отправить к бею депутатов для объяснения, подала и саму решимость к исполнению столь важного в затруднительных обстоятельствах дела.
Войско бея выступило не всё, а частями и двигалось осторожно. Но вот звук оружия, клики и вопли неистовой толпы послышались в Хилендаре, первом от границ Афона монастыре, становясь всё слышнее и явственнее, и наконец отряд войска расположился лагерем в виду монастыря, а бей, предваренный отправленной к нему депутацией, вступил довольно вежливо с немногими телохранителями в монастырь, в отворенные ему ворота. В монастыре еще ничего не знали ни о переговорах с беем, ни о намерениях его, кроме тех печальных известий, в коих обещано было одно истребление, а потому там всё говорило о последних часах жизни.
Не было ниоткуда отрады! Помощи человеческой ни с какой стороны нельзя было ожидать. Партизан Чам только увеличивал горестное положение афонцев и своими выходками раздувал жестокость турок. В это самое время постились все афонские отшельники и начали совершать то незабвенное бдение, которое для всех виделось последним, ибо нельзя было и думать о продолжении своего существования. Нужно ли говорить, какая бывает молитва у ожидающих смерти, и притом самой мучительной, от бесчеловечных тиранов?! Настало утро. Тихо, с углубленным вниманием о настоящем (последнем) дне, долженствующем большую часть монастырской братии представить ко Христу в венце мученическом, шли все на литургию, где и были причастниками Святых Таин Тела и Крови Христовых. Приняв залог нетленной пищи в таинстве Евхаристии, иноки стали несколько спокойнее, предав всё могущее последовать благости Божией, которая одна все превратности совершает на пользу нашу, не столько временную, сколько вечную.
8
Численность сего партизанского отряда не могла быть известна бею. – Примеч. иеромонаха Пантелеимона.
9
Порта – правительство (канцелярия великого визиря и дивана) Османской империи. – Примеч. ред.
10
У бея регулярного войска было только тысяча шестьсот человек, а прочие – из башибузуков, оборванной милиции, негодяев всякого рода, преимущественно албанцев, которые грабеж и убийство считают лучшим промыслом своей разгульной жизни. – Примеч. иеромонаха Пантелеимона.
11
Священный Кинот (греч. ῾Ιερὰ Κοινώτης), или Протат, – центральный исполнительный соборный орган управления Святой Горы Афон, в который входят представители (антипросопы) двадцати монастырей Афона, избирающиеся каждый год своими монастырями; располагается в Карее (столица монашеской республики). – Примеч. ред.
12
Достойно замечания, что, несмотря на эту грозу, у нас в монастыре не переставали молиться (как и до войны), открыто, торжественно, о державном монархе русском, благочестивейшем государе императоре Николае Павловиче со всем его августейшим домом и о даровании ему победы над врагами, чему дивились все монастыри, тем более что шпионы во всё время войны не переставали в разных видах наводнять Святую Гору, и думаю, что такое открытое моление о российском императоре и было поводом к подозрению нашего Русского монастыря в возмущении всех на Афоне против турецкого правительства. – Примеч. иеромонаха Пантелеимона.
13
Речь идет о Протате. – Примеч. ред.