Страница 10 из 11
Актуальным содержание «черкесского вопроса» является преимущественно для этнических антрепренеров, активистов и этноидеологов, концентрирующихся в этнических организациях или вокруг них. Социологических замеров их реального влияния на население республик, осведомленности жителей об их деятельности нигде, за исключением Адыгеи, не проводилось. В Адыгее же социологическое исследование показало низкую степень осведомленности адыгейского населения о деятельности этноактивистов и общественных (этнических) организаций и небольшое количество их последователей.
Особняком стоят зарубежные адыгские организации. В СМИ можно найти о них разную информацию: как об их заверениях в лояльности современной России, так и призывах к освобождению Кавказа от «российской оккупации». Адыгские организации объединяет «категорический императив» служения своему народу, т.е. этническому, а не гражданскому целому. Гражданские инициативы, не сопряженные с этничностью, для них не характерны. Однако в политическом процессе этнический ресурс используется ими очень эффективно. Идейно-идеологической основой этого ресурса и служит изложенная выше интерпретация «черкесского вопроса». Ее политическая сущность выражается в стремлении обеспечения особого политического статуса адыгских этногрупп, а также политического этногруппового доминирования в рамках «своей государственности», т.е. «своих» республик.
Главной политической особенностью «адыгских» республик (как, впрочем, и многих других «национальных» республик) является то, что раздел власти производится здесь не между политическими партиями и иными «надэтническими» акторами, а между «национальностями». В Адыгее и Кабардино-Балкарии преимущественное положение в республиканской власти и фактический контроль над ней неизменно получают адыгейцы и кабардинцы соответственно (в Адыгее – несмотря на то, что люди неадыгейской национальности составляют 75% населения). Хотя исключением является Карачаево-Черкесия: здесь черкесы находятся в значительном численном меньшинстве, и усилия этноактивистов и их последователей направлены на то, чтобы «закрепить» за черкесами определенные должности. Утилитарно-политическая роль различных аспектов «черкесского вопроса» при разделе современной власти особенно ярко проявляется в Адыгее. Когда этническим активистам говорят, что абсолютное доминирование адыгейцев в республиканской власти при их численном меньшинстве в составе населения республики не очень справедливо, то на это обычно отвечают, что адыгейцы стали меньшинством на своей исторической родине не по своей вине, а в результате Кавказской войны. Таким образом, фактическая разница статусов этнических групп (адыгейцев и неадыгейцев) оправдывается и объявляется чем-то вроде легитимной позитивной дискриминации, обеспечивающей адыгейцам гарантии для сохранения этнического своеобразия и культурного развития. Хотя, разумеется, такая легитимация политического доминирования не является официальной, поскольку здесь все еще помнят о наличии Конституции РФ, провозглашающей равенство прав граждан независимо от их национальности, пола, религиозной принадлежности и др.
На региональный политический процесс большое влияние оказывает политика федерального центра. За последние 20 лет она претерпела существенные изменения. Однако, если иметь в виду фактическое проведение политики «ублажения народов» посредством негласного дарования прав на приоритетное получение должностей людьми титульных национальностей, то можно сказать, что оно во многом осталось прежним. В Москве, очевидно, полагают, что приоритетное наделение должностями граждан «главной» титульной национальности в «национальных» республиках способствует «умиротворению» данного народа и его лояльности. Действительно, нахождение на высокооплачиваемых должностях, позволяющих многим чиновникам получать еще и большие дополнительные, в том числе коррупционные, доходы, в какой-то мере купирует этнический национализм и другие потенциально разрушительные для российской государственности формы социальной активности. Проблема, однако, состоит в том, что невозможно обеспечить высокооплачиваемыми должностями всех граждан титульной национальности, так как количество должностей в несколько порядков меньше их численности. Таким образом, приоритетное распределение должностей среди них не решает всех проблем, в том числе и проблемы искомой тотальной лояльности.
Для понимания внутренней «политики» в большинстве российских «национальных» республик и роли в ней различных версий этнических идеологий (этнических «вопросов») надо осознавать, что могущественными акторами социально-политических процессов выступают здесь «этнопартии». То есть совокупность индивидов с ярко выраженной и нередко гипертрофированной этнической самоидентификацией, занимающих статусные позиции в социальной структуре, связанных между собой сетевыми отношениями взаимной поддержки и способных мобилизовать на активные массовые акции членов своей этнической группы. В рамках сетевых этнопартийных отношений реализуется множество индивидуальных и групповых интересов – от личного обогащения до удовлетворения других, каких угодно амбиций. В состав этнопартии могут входить люди разных национальностей, признающие правила ее игры, но ее этническая основа всегда сохраняется. На внешнем, чисто формальном плане все послесоветское время сохранялись некоторые, преимущественно имитационные, формы и структуры общегражданской активности. Однако в республиках она всегда пульсировала вокруг этнических оснований. В настоящее время эволюция этнопартии продолжается. Эти дополитические (потестарные) образования обрели устойчивость и «институциональность», несмотря на формальное господство официальной, как бы «не имеющей национальности» бюрократии и наличие в республиках отделений федеральных политических партий. Этнопартии осуществляют свое господство поверх всех других институтов, в том числе государственных и партийно-политических, которые, как правило, им подчинены или адаптированы к их интересам. Наличие формальных демократических и правовых процедур сочетается с их неформальным контролем над этими институтами. Идейно-консолидирующей основой этнопартии и выступают различные версии «этнических вопросов».
Первым официальным государственным документом, содержащим в себе положения о фактически официальном признании геноцида адыгов, было Постановление Верховного Совета Кабардино-Балкарии от 7 февраля 1992 г. Затем последовало обращение президента Адыгеи и Государственного совета – Хасэ этой республики от 29 апреля 1996 г. в Государственную думу с предложением «дать правовую оценку акта геноцида, совершенного царизмом в отношении адыгского (черкесского) этноса». В рамках программы решения черкесского вопроса о зарубежных соотечественниках в 90-е годы XX в. в Адыгее и Кабардино-Балкарии были приняты республиканские законы, которые в нарушение действующего федерального законодательства предполагали облегченный порядок переезда зарубежных адыгов на Родину их предков и последующую легализацию в Российской Федерации, включая получение российского гражданства.
Активисты общественных организаций массово призывались на государственную службу в систему республиканских органов власти, где легко шагали вверх по карьерным ступеням. Многие этнические активисты из числа членов общественных организаций занимали ведущие позиции в вузах и научно-исследовательских институтах, где использовали свое служебное положение для эксплуатации «черкесского вопроса».
Ситуация несколько изменилась в первом десятилетии XXI в. Масштабная и принципиальная политическая кампания федеральной власти по приведению регионального законодательства в соответствие с федеральным, переход к стратегии жесткого подавления северокавказского вооруженного подполья, обуздание наиболее откровенных сепаратистов из числа этнических активистов и другие меры федеральной власти были восприняты большинством российских адыгских организаций как предупреждение. Тональность большинства адыгских общественников стала более умеренной, а инициативы – более сдержанными.