Страница 27 из 39
Зато в ней отлично прояснилось…
— Да ты, оказывается, непростая штучка, лачужечка моя… — произнес Том, присаживаясь на покосившееся крыльцо и останавливая кровь. И, по наитию, не убирая кровь с ладони, похлопал ею по почерневшим от времени доскам.
Доскам?
Он сидел на каменном крыльце в… цвингере, между двух мощных замковых стен.
Присвистнув от удивления, мужчина вскочил и огляделся.
Промежуток между стенами был неширок — четыре-пять метров, но чист и ухожен, хотя много где пробивалась коротенькая трава, а у стен — и небольшие деревца. Со внутренней стены на него смотрело пять бойниц. А за спиной была дверь, точнее, что-то среднее между дверью и воротами: литье, тонкая резьба по черному дереву — изгибающиеся ветви и змеи, наверху — фамильный герб. Том прикоснулся окровавленной ладонью к одной из створок, и мороз продрал по коже: с шипяще-свистящим звуком, словно слизнутая громадным языком, кровь с ладони исчезла. Полностью.
Мужчине совершенно не хотелось оставить здесь всю свою кровь, если кому-то она показалась такой вкусной, в его планы даже делиться ею, однозначно, не входило. Но уйти… Нет уж.
Он аккуратно приложил ладонь ко второй створке и стоял теперь перед распахнутой дверью, за которой был пока лишь мрак…
Замок…
МОЙ?
В глазах блеснул азарт.
Том усмехнулся, погладил стену и вошел, и тьма закрутила его, как листок на ветру.
Очнулся мужчина в прохладном подземелье от того, что на лицо стекали крупные капли. Но стоило ему открыть глаза и приподняться, влага исчезла.
«Ай да холмик, ай да лесок», — подумал он и встал, чтобы медленно пройтись по залу, но сперва осмотрел себя. На запястьях обеих рук медленно зарастали разрезы, но слабости он, как ни странно, не чувствовал. Вот голод — это да. И наконец нахлынуло понимание: это все — ЕГО. Он, приютский щенок, непризнанный гений, неприкаянный скиталец, теперь — лорд. Хозяин. Всего ЭТОГО. Всех секретов и тайн. Пустынной земли и заброшенного замка, но — Замка.
Тихий хруст заставил мужчину повернуться к лестнице и увидеть, как исчезает неширокая трещина между ступенями. Снова нахлынула темнота, и он внезапно ощутил себя крошечным ребенком, лежащим на теплой каменной ладони… А открыл глаза уже сидя на перекошенном деревянном крыльце, щурясь на последние лучи осеннего солнца.
«Я что, просто спал?»
Согласиться с этим было… Нет, ни в коем случае. Только не это. Нет.
Он приложил ладонь к доскам.
И снова оказался меж двух крепостных стен. А проведя рукой по внешней, попал на собственное крылечко.
«Да-а, вот это наследство», — подумал Том, спускаясь по тропе. Аппарировать он не решался: чувствуя собственное истощение, этого делать не стоило. Сначала — пища. Это в замке он еще держался, а теперь все тело было ватным, и каждое движение требовало усилий.
Более-менее в порядок пришел он, только умяв три порции жаркого в ближайшей более-менее приличной забегаловке, а потом снял там же комнату, чтобы полностью восстановиться. Лондон и Министерство еще немного подождут. Лежа, закинув руки за голову и спокойно восстанавливая силы, он был… счастлив?
Пожалуй, именно так это странное чувство и называется.
Как гончая перед охотой, как гурман перед накрытым столом, как исследователь перед новой удивительной тайной.
Счастлив.
Северус не знал, куда деваться от… Лили.
Маленькая капризуля приходила с сестрой на занятия заранее и, пока старшая группа занималась, ухитрялась проникать куда угодно. И если поначалу доверие ребенка и его тяга к нему вызывали умиление и прочие теплые чувства, то бардак, устроенный девочкой в лаборатории (увы, не единожды), понемногу свел на нет ту радость от появления Лили, которую Северус испытывал раньше. Все же между взрослым и ребенком слишком большая пропасть. Длиной в целую жизнь и… в целую смерть.
Северус понимал, что Лили-ребенок видит в нем просто мальчика, но вот беда: он-то этим мальчиком не был. А значит, видел то, чего обычно не видят дети: ее пренебрежение сестрой, эгоизм и, как ни грустно, недостаток воспитания. Может, он и смог бы закрыть глаза на все это, если бы она наконец поладила с Эбби, но — увы.
— Кто она такая! Почему она меня не пускает туда?! — Лили кивнула на дверь лаборатории, которую Северус не закрыл за собой, выходя на ее крики.
— Она моя сестра. И она мне помогает.
— А я кто?
Северуса поставил в тупик этот вопрос. Кто она ему?
— Ты?.. Ты ученица моей мамы.
— А я знаю! — торжественно выдала девочка. — На сестрах не женятся, а я, а я… на тебе поженюсь, вот!
Она показала язык Эбби и схватила его за руку, так что оторопевший было мальчик едва успел отдернуть ее до того, как между запястьями вспыхнуло свечение Обета. Мужчина едва перевел дух, а девочка опять была готова заплакать. Вдруг Северуса осенило, и он присел перед ней:
— Я буду с тобой дружить, если ты подружишься с моей сестрой. Буду брать с собой и обо всем тебе рассказывать.
Маленькая Эбби укоризненно посмотрела на брата, а потом перевела взгляд на Лили:
— А вы уверены, что я соглашусь? — и, пожав плечами, вышла из комнаты.
Северус же просто… сбежал. Присутствовать при очередной рёвке не хотелось, а в лаборатории необходимо было закончить минимум два дела, и желательно — побыстрей.
Лили Эванс, веселое рыжее солнышко, вокруг которого крутился весь ее маленький мир (сестра и родители), осталась в одиночестве и наконец ощутила, что это такое. Слезы катились по щекам, но девочка, не столько понявшая, сколько впервые в жизни почувствовавшая, что причитания не приведут ее к желанной цели, глотала их молча… Лили хотела было броситься в класс, где занималась Пэт, чтобы та ее успокоила, чтобы снова почувствовать, что она не одна, ее любят, о ней заботятся… Но вспомнила, какое внушение однажды сделал ей Северус, когда она решила посидеть в классе с сестрой. Ей было не все понятно, а потому стало скучно, а кто же должен с ней играть, как не сестра? Миссис Принс тогда позвала сына и попросила увести ее…
К счастью, еще не успели подсохнуть слезы, как занятие у старшей группы закончилось и Лили увидела сестру, задумчиво идущую в ее сторону. Ноги сами понесли к ней.
— Лил, что случилось? Почему ты плакала? — заволновалась Пэт, беря ее за руку.
Лили крепко обняла сестру и, всхлипнув, уткнулась ей в плечо.
— Пэт… Ты самая лучшая на свете сестричка…
— И что ты хочешь на этот раз? — вздохнула Петунья, уже привыкшая к подобному манипулированию, но, к удивлению, услышала:
— Я больше никогда-никогда не буду тебя обижать.
Эйлин жестом пригласила полномочного представителя Министерства в гостиную. Переданное лично в руки письмо распечатывала аккуратно и не торопясь. Она понимала, что надо бы изображать удивление и радость, но актриса из наследницы Принц всегда была никакая.
— Миссис… Принц! Вы… вы совсем не рады?
— Чему я должна радоваться, мистер…
— Уэйн, простите, что сразу не представился.
— Я не скрываю, я была там. Разоренный и полуразрушенный дом, в котором вы провели детство, —весьма печальное зрелище, знаете ли.
— Но как? Почему? — опешил мужчина.
Эйлин пожала плечами:
— Это вопрос не ко мне, уважаемый мистер Уэйн. Я там всего лишь прошлась.
Отправив наконец служащего с ответом, Эйлин откинула голову и прикрыла глаза. Так, завтра необходимо быть в Министерстве. Оформление документов, возвращение мэнора. Откуда только они узнали о ней? Хотя времени было немало… Но не могли пригласить заранее, хотя бы за день! Придется отменять занятия. И как теперь быть — бежать и сообщать самой по всем двенадцати адресам? Искорки гнева делали черные глаза Эйлин удивительно яркими, но новая мысль быстро его остудила:
— Эбби! Северус!
И вскоре дети отправились по ученикам, Эбби с Ричи — к тем, кто жил по одну сторону улицы, а Северус — к тем, кто по другую и подальше. Благо, дальше четырех кварталов идти не надо.