Трёхочковый в сердце

– Я думал, это были вы, тем, кто меня подхватил. – тогда Ник не знал, что в тот день они с Тренером говорили про любовь к баскетболу внутри себя, просто другими словами. Наставник хотел показать ему, как надо было на собственном примере, не словами – делом, объединить команду вокруг общей цели. Жаль, что тогда он был слишком эгоистичен для таких мыслей.

– Нет, я подошёл после, проверить дышите ли вы. Не буду пытать тебя дальше. Ведь о снятии Кевина с матча, тоже никто не заговорил, все просто радовались, что их это не коснулось. И это примеры только одного дня, а ты говоришь – команда, единое целое.

– Тогда, почему вы говорите, что не я должен был бросать в последней атаке? Если у нас не было сплочённости и единства, не всё ли ровно, кто из эгоистов оказался бы циничнее остальных? – Ник, наконец, надеялся, что нащупал правильное русло в этом разговоре.

– А я и не говорил. Между: «тебе бы не дали бросить» и «не должен был бросать», есть разница. Ты решил сделать всё сам, в этом твоя смелость, как и вина, груз которой ты будешь нести до тех пор, пока не исправишь.

– При всём уважении, Тренер, я не могу понять, к чему вы клоните? – Ник окончательно запутался. – Как я могу повлиять на исход матча, мы уже проиграли, в следующем сезоне я не вернусь за реваншем, просто потому что уже окончу учёбу. Этого не изменить.

– Из-за чего мы проиграли? – Тренера будто вовсе не беспокоило, что они говорят на разных языках и волнах, он вёл беседу, по-своему, одному ему ведомому пути.

– Я промахнулся в последней атаке.

– Это статистический факт. Одна команда набирает больше очков, чем другая, победители забивают чаще проигравших. Но поражение – никогда не было результатом одного броска или решения.

– Вам кажется, вы подталкиваете меня к очевидному для вас умозаключению, но я больше не знаю, что вам ответить, кроме очередной порции сожалений о подведённой мною команде. – Ник устал, просто по человечески, и больше не мог, и не хотел, вести беспредметный разговоры о лидерстве, с которым не справился.

– Я и не рассчитываю, что ты меня поймёшь – прямо сейчас, нет. Сегодняшнее поражение случилось по ряду причин. И в этой игре мы уже не сможем ничего исправить, всё верно, но как я уже говорил ранее, всегда будет следующая. Будет новый соперник, другая установка от другого тренера, и ещё один решающий бросок. Только ты поймёшь, когда-нибудь, что баскетбол здесь, лишь метафора. И очень важно не упустить правильные решения, которые приведут тебя к победе по жизни. Порой придётся стирать собственные ноги, поднимать упавших и тянуть их на себе. И когда-нибудь, ты будешь вынужден довериться другому человеку, потому что в одиночку выстоять против нападок судьбы практически невозможно.

Они долго молчали, не глядя друг на друга. Тренер ждал, Ник все так же не знал, что ответить, он лихорадочно перебирал, переваривал услышанное, но не мог зацепиться хоть за одну стоящую мысль. Ему очень не хотелось ляпнуть, очередную ерунду.

– Как вы думаете, вас снимут с должности, после сегодняшней неудачи? – очень не хотелось ляпнуть, но он не смог.

– Если меня и уберут, то вряд ли по этой причине. – казалось Тренер слегка расстроился, что его ученик оказался столь непроницательным. – Не эту мысль, я надеялся, ты вынесешь из всей беседы.

– Простите, я понял, не жалеть себя, помогать и доверять другим. – Ник даже слегка удивился, насколько лаконичным оказался тезис всего их диалога.

– Нет, пока, всё-таки, нет. – Тренер поднялся, тем самым оканчивая разговор. – Я немного подскажу тебе. Цепь событий, подкреплённых чередою неправильных выборов, не только сегодня, а вообще по жизни, подвела тебя к финалу, которого ты жаждал, но которого был не достоин. Поэтому ты провалился, карма это, или вселенское равновесие, называй, как хочешь. Это будет снедать тебя изнутри, пока ты сам всё не исправишь, став достойным отведённой тебе роли.

– И что это за роль?

– Как тренер, я не могу поощрить игрока, пошедшего наперекор, но как игрок – всегда буду мечтать оказаться с мячом в руках перед решающим броском. Просто помни, что баскетбол, здесь, лишь метафора к жизни.

Тренер вышел из раздевалки. Тогда Ник остался наедине со своими мыслями и чувством полного непонимания произошедшего.

…

Сейчас, спустя некоторое время, почти ничего не изменилось, кроме ностальгического взгляда на черно-белое фото в газете, больше не вызывавшей отвращения. Ник по-прежнему остро чувствовал, что упускает важное послание, оставленное ему человеком, небезразличным к его судьбе.

С тех пор они виделись с Тренером лишь однажды, когда он пришёл за своими вещами и проститься с командой. Не глядя на поддержку в прессе и пикеты с петициями игроков и болельщиков, совет директоров всё же убрал его, не дождавшись официального роспуска команды на межсезонье. Они заканчивали учебный год тренировками с ассистентами, тренерами по физической подготовке, скорее для поддержания мышечного тонуса, нежели из реальной необходимости. Скоро начинался драфт-комбайн, где они будут впахивать круче любых коней, показывая свой настоящий максимум, или будут играть в тёмную лошадку, скрывая возможный потенциал, под туманными перспективами, в надежде повысить ажиотаж вокруг собственной персоны.

Ник пока не решил, какой стратегии будет придерживаться, как не мог определиться с судьбой всего этого мусора, который он распихал по коробкам. Ему нужна была женская рука помощи в этом бельевом вопросе. И стоило Нику об это подумать, как лёгким скользящим касанием Кира обвила его сзади, прижимаясь и обнимая одновременно. В последнее время, он уделял ей мало времени, всё больше отдаляясь и зацикливаясь на себе. Нику даже и в голову не приходило, сколько проблем он доставил Кире, таким своим поведением. И сколько раз она, как главная подстилка предателя кампуса, находила эти проблемы без него. В отличие от Ника, ночами слонявшегося прокажённым зомби по окрестностям студенческого общежития, Киру не обходили стороной, стараясь зацепить, унизить, оскорбить или чего похуже. Хорошо, что для последнего у неё имелся в сумочке электрошокер и баллончик с защитным спреем от животных покрупнее насекомых.

Последние пару недель выдались для них тяжёлыми, столпом испытаний, вставшим на пути их отношений. И сейчас, хотелось простой человеческой любви и ласки, которые лечебным бальзамом должны были излечить сердце и душу. Им обоим нужны были нежные прикосновения, вместо постоянных толчков и ударов. Поцелуи, любящих губ, противоположные альтернативе из плевков и оскорблений. И немного времени, потраченного на себя, в столь желанном утешении, а не противостоянии людской агрессии и злобе.

Ник целовал, едва прикасаясь к Кириным губам, щёчкам и шее. Она каждый раз хихикала, как школьница услышавшая непристойность, когда его ресницы щекотали, аккуратными взмахами порхая над её лицом. Они не торопились, словно кормили друг друга горячим бульоном, стараясь остудить каждую ложечку, а не расплескать кипяток, наслаждаясь целебной теплотой, растекающейся по желудку. Только вместо глотка супа, с каждым поцелуем, Ник и Кира впитывали жар собственного дыхания, который согревающей волной разливался по телу, острым желанием, набухая внизу живота. Он раздевал её очень медленно, любуясь каждой складкой одежды, завитками волос, неаккуратно выбивающимися из уложенной причёски. Ник касался, пробегая кончиками пальцев, каждого открытого сантиметра, как слепой, пытающийся наощупь «узреть», нечто прекрасное, недоступное простому словесному описанию. Она поддавалась каждой манипуляции, словно глина в руках скульптора, тёплая и мягкая. Ей так не хватало, все эти долгие одинокие дни, его объятий, прикосновений, любви, которую она почти чувствовала, но боялась позвать, чтобы не спугнуть. Сейчас они снова исследовали друг друга, каждым взглядом, всматриваясь пристальнее в поисках того самого заветного сокровища, каждым прикосновением, будто кисточкой археолога, смахивали слои многолетнего нароста – освобождаясь от одежды. Ник всё никак не мог для себя решить, какая Кира нравится ему больше: воинствующая богиня, в своём боевом окрасе, неприступная и разящая своей жестокостью и страстностью, или этот ангельский цветок, под слоями его мешковатых вещей, закрывающийся лепестками на ночь бутон, нежный и трепетный в своей беззащитности, манящий и желанный своим сладким ароматом. Она была такой настоящей сейчас, обнажённой перед ним не телом, но душой, со своими проблемами, переживаниями и болью. Ник никогда не видел её такой. В какой-то момент он прекратил прелюдию, оторвавшись от Киры в немом созерцании. Ей стало неловко, лёгкий холодок неуверенности, мелкой дрожью прошёлся по её телу. Она уже собиралась одеть лифчик обратно, прикрывая обнажённую грудь и находясь на грани между недоумением и истерикой.