Страница 30 из 38
— Элисон, — обратился судья все тем же, привычным ему холодным тоном.
Брюнетка поспешно потянула одеяло в свою сторону, желая прикрыть наготу и поежилась, поймав на себе несколько недовольный взгляд. Ей вдруг стало дурно от колючих глаз, которые вновь смотрели с таким безразличием, что бабочки в её животе были просто обречены на погибель.
— Доброе утро, я полагаю, — она натянула на лицо растерянную улыбку и приподняла взор в надежде увидеть хотя бы отклик вчерашней нежности в карих глазах.
— Доброе ли? — Клод насупил брови и бросил в сторону девушки платье, — Полагаю, ты выспалась, поэтому оденься, — с минуты он продолжал пристально глядеть на мадмуазель, что оставалась неподвижной, а затем закатил глаза и отвернулся.
Фролло так безобразно бросил в неё это платье, что ей даже стало тошно. Она почувствовала себя распутной девкой, от которой получили нужное и теперь осталось лишь избавиться от неё. Брюнетке захотелось накрыться одеялом с головой и спрятаться в нём навсегда, но поведение её вызвало бы ещё большее количество вопросов.
Девушка смогла прийти в себя лишь оказавшись в карете, ибо отрезок довольно недолгого пути от кровати до улицы не отложился в её сознании. Создавалось ощущение, что время замедлилось, как только она села в экипаж. Дорога, что казалась невообразимо долгой, и гробовая тишина сделали эту поездку настоящей пыткой для разума юной особы. У неё и прежде была довольно живая фантазия, а тишина и достаточно печальный пейзаж за окном лишь способствовали тому, что сознание стало додумывать поведение судьи и далеко не самым лучшим образом. От того мадмуазель Бадлмер побледнела и устремила печальный взгляд на размытый дождем горизонт. Ей пришлось вложить немало сил, чтобы сохранить хотя бы отклик стойкость в себе, игнорируя нетерпение собственного уязвлённого сердца.
Она не позволяла себе плакать, хотя горло противно сжималось от спазмов. Не существует слов, которые могли утешить любящее сердце юной аристократки. Элисон думала, что она стала противна Фролло, и он специально сел, как можно дальше от неё, чтобы даже сутана его не касалась краёв её платья. Движения его никогда не отличались живостью, а взгляд всегда выражал усталость и презрение, но сейчас данное поведение его, что никак не отличалось от прежнего, вызывало дикое негодование в глубине души девушки.
Мысли в голове Клода не особо отличались от волнений его спутницы. Раздражение вызывало нахмурившееся юное личико. После проведённой ночи вместе, он ожидал увидеть Элисон влюблённой, даже более того — счастливой, но две параллельные складки в районе переносицы вовсе не говорили об этом. Он думал, что она сожалеет о содеянном и при первой же возможности опять сбежит от него к своему любимому послу. От мысли этой ему захотелось поморщиться, и волнение в мгновение сменилось ещё большим негодованием. Ему нужно было придумать, как удержать юную особу, как не впустить в сознание её эту несуразную идею побега.
— Тебе неприятно моё общество? — Фролло решил начать с того момента, что волновал его больше всего, — Я настолько противен тебе?
Он внимательно смотрел на девушку, чья грудная клетка замерла по окончанию его вопроса. Но она ничего не ответила, лишь прерывисто задышала.
— У тебя не получится убежать от ответа, — хмуро заметил судья, — Ты знаешь, что я настойчив и не уступлю, пока…
— Вы вовсе не противны мне, — зелёные глаза удерживали его внимание какой-то неведомой ему силой. Они заметно потемнели, но темнота эта не спрятала заблестевшие искорки, — Я вижу, что совсем не знаю Вас, но… я хочу знать.
— Тебе известно, что Хайвэл безгранично упрям, — Клод осторожно взял женскую ладонь в свою, — Я понимаю, что тороплю события, но другой возможности я не вижу. Я считаю должным обсудить с ним наши отношения и верю, что дело разрешится верным путём, но для этого мне нужен достаточно весомый аргумент и твоё согласие.
***
— Дитя, пройди со мной, — архидьякон несколько настойчиво взял брюнетку за локоть и отвёл в сторону.
Священнослужитель лишь растерянно хлопал своими большими глазами, отчаянно отказываясь поверить в происходящее. Он бросил неуверенный взгляд в сторону судьи, что невозмутимо стоял со своей шляпой в руках, а затем взглянул на звонаря, который кажется находился ещё в большем смятении, но продолжал держать небольшой кусок ткани, хранивший два серебряных кольца.
Служитель собора с трудом сглотнул ком в горле — происходящее являлось следствием его действий и поверить в факт своей вины он отказывался. Старик надеялся, что девушка поможет судье отказаться от его бесчеловечной теории, а итог оказался совершенно противоположным. Неужто она настолько слепа?
— Элли, ты можешь попросить убежище.
— Простите? — девичьи глаза заметно округлились.
— Судья Фролло ничего не сможет сделать, мы находимся в стенах собора, — архидьякон обхватил холодную ладонь девушки в знак того, что ей нечего бояться, — Квазимодо ночью покинет колокольню и позовёт мэтра Джентиле… — он говорил, словно заворожённый, продолжая успокаивающе поглаживать девичью ладонь.
— Боже! Нет! Не нужно никого звать!
— Элли, не бойся, — служитель продолжал настороженно смотреть в сторону Клода, что в своей тёмной сутане казался ещё более бледным, а старое, морщинистое лицо его — ещё более мрачным.
— Святой отец, неужели Вы совершенно не слушали меня? — возразила юная девушка, обвив пальцами тёплую ладонь старика, — Я пришла сюда по своей воле и у меня есть существенная причина торопиться — я не хочу, чтобы люди говорили о нас или высказывали осуждение союза, что их не касается.
— Элли…
Квазимодо молчал. Пристально устремив свой взгляд на судью, кажется, хотел проникнуть в его мысли: на лице его было привычное ему выражение усталости. Но теперь звонарю удалось уловить новую черту, которую он ранее не замечал, да и сейчас способен был лишь почувствовать. Она появилась относительно давно, но с каждым днём становилось все резче и понять её значение горбун никак не мог. С некой надеждой он взглянул на архидьякона, который ещё серьезнее изменился в лице и, вернувшись к алтарю вместе с девушкой, начал читать молитву.
Квазимодо и архидьякон были единственными свидетелями Таинства, но даже такое малое количество присутствующих заставило сознание Клода теряться в каменных стенах. Мысли совершенно не собирались соединяться в его голове и, смотря на горящие свечи, он уже стал паниковать — речь служителя церкви подходила к концу, а он совершенно позабыл о существовании клятвы. Ситуацию ещё усугубляло осознание подготовленности мадмуазель Бадлмер к венчанию и её чрезмерно серьезное отношение к церемонии. Но выбора у него не было.
— Элисон, я соединяю свою жизнь с твоей. В присутствие Господа, я обещаю любить тебя. Я беру тебя со всеми твоими недостатками и достоинствами и взамен прошу о том же. Я клянусь быть тебе во всем опорой.
Приподняв взор, судья встретился с её большими, влюблёнными глазами и по взгляду он понял, что она всецело принадлежит ему.
— Я выбираю тебя, как человека, с которым разделю свою жизнь.
***
Клод сидел за освещенным столом и что-то оживлённо писал. Перо ловко перемещалось по бумаге под напором тонких пальцев. Кажется, время уже приближалось к рассвету, а мужчина сидел за документами даже не посмев приступить ко сну. Занятие это было абсолютно бесполезным, потому что бумаги в конце концов полетят в камин, но тем не менее, деятельность эта помогала отвлечься от тревоги, что в очередной раз овладела им.
Он ни один раз за эту ночь настороженно подходил к окну, а то и вовсе делал обход по дому, пытаясь хоть каким-то образом оправдать своё волнение. Но усадьба мирно спала, и даже эта тишина казалась ему слишком подозрительной.
Мужчина устало потёр глаза, желая прогнать сонливость и в очередной раз окунул перо в чернила. Он хотел было продолжить писать, но внимание его привлекло пламя свечи, которое стало заметно колыхаться, стремясь потухнуть.