Милосердие в тебе

С другой стороны, открыть конверт было вовсе не такой уж и плохой идеей. Вспоминая просьбу судьи, что была наполнена сомнением, Хайвэл уже жалел о своём согласии стать посыльным. Здравый смысл сдавал позиции и любопытство брало вверх. Что ж, чего ещё можно было ожидать от мечтательного и весьма любознательного юноши? Мужчина откроет конверт, даже если он пожалеет об этом. Он может просто не передать сестре письмо, может забыть о существовании этой жалкой бумаги. Однако, Хайвэл отбросил все мысли и ловким движением руки вскрыл конверт. Мужчина тяжело вздохнул, осознавая полнейшую абсурдность происходящего. Он озадаченно вертел бумагу, пытаясь обнаружить на ней хотя бы единственное слово.

— Что за чушь? — сорвалось с его губ, как только карета остановилась.

Мужчина поспешно завернул письмо, если его можно было так назвать, обратно в конверт и ступил на землю. Быстрыми, немного неловкими шагами он направился в сторону усадьбы, при этом не проронив не слова.

========== Часть 20 ==========

Хайвэл остановился около двери, ведущей в комнату сестры, и вслушался в тишину. С первого этажа усадьбы доносился мужской смех и игра на клавикорде, где-то в далеко слышалось ржание лошадей и, кажется, Симоне в очередной раз отчитывала служанок за какой-нибудь пустяк. Из помещения, как и ожидалось, не доносился ни единый звук. Его пальцы немного неуверенно приоткрыли дверь, словно боялись её скрипа. Он устремил взгляд в сторону кровати, а затем и комнаты в целом. Она была пуста.

Пожалуй, лорд действительно испытывал вину из-за открытого конверта, который ни коем образом не предназначался ему. Мужчину наполняло разочарование, ибо сургуч с конверта был беспощадно сорван, а пользы за собой он повлёк ровным счётом никакой, но больше в нём горел интерес, который разжигался от каждого шага, от каждой мысли. Бадлмер продолжал пристально разглядывать лист шероховатой и абсолютно чистой бумаги. Он вертел письмо в руках, то поднося его к дневному свету, то подобно ищейке старался уловить аромат, исходящий от него. Небольшие подтёки, кажется, пахнет лимоном? Пожалуй, с этого момента в голове юноши крутилось ещё большее количество вопросов. И от загадок, на которые ему, по всей видимости, не суждено найти ответ, он достаточно устал. Он находил что-то новое, но к чему может привести цитрус?

Хайвэл хорошо знал свою сестру и её повадки, поэтому найти новый конверт ему не составило никакого труда. Но вот с рельефной печатью уже появились проблемы. Во-первых, у него конечно же не было печати судьи; во-вторых, сургуч, по всей видимости находился в кабинете отца, попасть в который можно было лишь через комнату, где в тот момент находилась Элисон, и ему бы не удалось избежать вопросов от неё. Не отчаявшись, аристократ решил завязать всё это дело верёвкой, посчитав что девушке будет просто всё равно на отсутствие воска для запечатывания. Приободрив себя данной мыслью, мужчина ловко завязал узел, а затем и второй — для надёжности.

— Хайвэл? — над его ухом раздался совсем тихий голос сестры, от неожиданности которого даже конверт из рук Бадлмера вылетел.

— Боже! Элисон! — воскликнул он, успев поймать письмо в воздухе, — Не делай так больше! Какого чёрта ты здесь делаешь?

— Что я здесь делаю? — девушка даже на мгновение задумалась, будто бы позабыла, что комната принадлежит ей, — Что ты здесь делаешь? — маленькое личико её нахмурилось.

— Гм… я, — мужчина хотел было придумать очередное оправдание, но осознал его бесполезностью, ибо взгляд сестры уже был направлен на конверт, — Джентиле здесь? — вдруг голос его стал ещё более низок. Заметив кивок сестры, он продолжил свою речь шёпотом, — Судья Фролло просил передать тебе письмо, — Лицо аристократки вдруг странным образом переменилось, стоило мужчине лишь упомянуть об имени судьи. На единое мгновение глаза девушки широко распахнулись, затем же она нахмурила брови, образовывая небольшие впадинки чуть выше переносицы, — Послушай, — он положил ей руки на плечи, желая вложить в неё всю серьёзность слов, что только будут сказаны, — Я не знаю… нет! Я знать не желаю, что происходит между вами. Даже единственное предположение о ваших разговорах и колких замечаниях пэра Фролло в сторону посла приводит меня в замешательство, поэтому я прошу тебя хоть раз в жизни подумай головой и отбрось всё, что в не её. — он продолжал смотреть в испуганные глаза до того момента, пока не заметил в них каплю осознанности происходящего, — Я повторюсь, — Лорд отстранился от сестры и протянул ей конверт, — Судья просил передать тебе письмо.

Как только письмо оказалась в руках девушки, Хайвэл устало присел на кровать. Скорее всего, она не заметит ни малейшего изъяна в конверте, её не будет волновать верёвка на нём. Хотя он и продолжал верить в то, что сестра даже читать письмо не станет, он всё ещё смотрел на тонкие пальцы, что дрожали, держа письмо. Элисон боролась с желанием открыть конверт и прочитать содержимое, но в тоже время она отчаянно уверяла себя, что ни единое слово, написанное внутри, не волнует её. Оно безразлично ей настолько, что холодные пальцы готовы прямо сейчас разорвать бумагу, бросить её в камин и позабыть о её существовании навсегда.

Но все же трясущимися, неуверенными движениями пальцы развязали один узел, затем, застыв на мгновение, и второй.

Первая мысль, что посмела забраться в её голову, гласила об очередном издевательстве судьи. За последнее время девушка уже стала привыкать к тому, что глумление было единственным чувством, которое Фролло был способен проявлять к ней без какой-либо маски на его бледном лице.

Элисон приподняла письмо и как только дневной свет, исходящий из окна, озарил его, девичий взгляд смог уловить едва заметные линии, что были чуть светлее самой бумаги.

***

— В чём же моя вина? — Элисон подпёрла кулачком маленький подбородок и перевела взгляд на стол, — Уже почти замужняя я дама, а тут письмо, — совсем тихо лилась речь из её уст, словно девушка не осознавала, что говорит вслух, — Насколько же странное и глупое письмо!..

— Что, дорогая? — с соседнего стула донёсся голос старой служанки, что с необъяснимой улыбкой на лице, поглядывала то на мадмуазель Бадлмер, то на чистые тарелки, который сама же только что и расставила.

— Симоне? — брюнетка растерянно приподняла голову, — Прости, я вовсе не заметила, что ты здесь, — и вновь маленькое, детское личико залилось краской смущения.

— Тебя что-то беспокоит? — старуха решилась отложить столовые приборы в сторону и инстинктивно взяла аристократку за ладонь, — Ты всегда можешь всё рассказать мне, — морщинистые пальцы аккуратно, успокаивающе поглаживали молодую девичью ручку.

— Нет, что ты! Меня смеет беспокоить лишь моя свадьба, — лицо её украсила ленивая улыбка. Она в ответ чуть крепче, но все ещё заботливо, сжала тёплую ладонь служанки.

— Насколько же странное и глупое письмо, — загадочно повторила Симоне и задумчиво отвела глаза в сторону, — Я уже отвыкла от тонких чувств за эти годы, а ведь была также молода, как и ты. Письма мне, конечно, не писали, но сколько слов любви я слышала… О, скольких я любила! А сколько меня любили! — она продолжала ласково улыбаться и гладить тонкие девичьи пальцы, — Любовь хотела я в себе хранить и видеть я её не разучилась.

— Симоне, моя дорогая, — девушка мечтательно водила костлявыми пальчиками по веснушчатой ладони старухи, — Я так люблю, я так люблю, — повторяла она, настороженно смотря на посла, который вёл оживленную беседу с Хайвэлом, — Когда же я успела полюбить? Когда он стал жизнью моей, счастьем, силой — всем? Так хочется пойти и поглядеть совсем издалека, что это за шутка… посмотреть со стороны, чтобы он совсем не заметил. Моя Симоне, о, как хотела бы, как могла бы я лишь чувствовать его тепло, лишь слышать заветные слова из его уст. Была бы я счастливейшей из смертных, если только могла пожертвовать ради него всем, но когда он успел так полюбить или же играет со мной? Моя родная, в каждой речи его я замечаю, как он смеётся надо мной! Разве в том мой грех, что я люблю? Может, глупо быть во власти желаний, но что если он ждёт, Симоне? Разве может быть моя любовь грехом?