Страница 11 из 15
Мой миленький дружок,
Любезный пастушок,
О ком я воздыхаю
И страсть открыть желаю,
Ах, не пришел плясать,
Я здесь, но скучен, томен,
Смотри, как похудал!
Не буду больше скромен,
Я долго страсть скрывал,
Не буду больше скромен,
Я долго страсть скрывал.
Не буду скромен,
Я долго страсть скрывал!
Мой миленький дружок,
Любезный пастушок,
Как без тебя скучаю,
Как по тебе страдаю,
Ах, не могу сказать!
Ах, не могу сказать!
Не знаю, не знаю, отчего!
Давно тебя любя,
Соскучил без тебя,
А ты того не знаешь
И здесь себя скрываешь
От взора моего, от взора моего.
Не знаю, не знаю, для чего,
Не знаю, не знаю, для чего!
Пастораль закончилась, статуэтки словно легкие бабочки вновь вспорхнули на свои подставки, и их укатили назад, за кулисы.
А после, по окончании спектакля, на пороге уборной показался ее горячо любимый Ники с букетом наперевес.
–Ты пришел, любовь моя.
–Прости, не мог дождаться твоего приглашения, и принял на себя смелость лично явиться пред ясные очи.
–Ну полно тебе… Скажи лучше, как тебе выступление?
–Знаешь, сколько раз смотрел и слушал эту оперу, и никогда не думал, что дуэт Миловзора и Прилепы – есть центральная часть во всем произведении.
–Опять лукавишь!
–Где это видано, чтобы Наследник престола вел себя подобным образом? Не пристало, ох, не пристало! Уверяю тебя, что отныне эта сцена стала самой моей любимой во всем произведении! Да, вот еще, – Наследник опустил глаза. Маля очень любила его таким, скромным и нерешительным. Хотя иногда ей и хотелось, чтобы он был похож на своего и ее отца, чтобы проявил характер, волю, но все же такое амплуа было для него привычным и больше шло ему. – Должен сразу извиниться перед тобой за сумбурный и не вполне нормальный тон моих горячечных писем, коими донимал тебя всю неделю. Понимаю, что читать их – нужно недюжинное терпение, а понять и вовсе невозможно, так что… можешь их сжечь…
–Ну что ты, милый Ники! В этих письмах ты, хоть и сумбурен, но все же так искренен, что… не любить тебя невозможно… А что до судьбы этих милых моему сердцу строк, то знай, что я всегда ношу их у своего сердца, а когда нет к тому возможности – они все равно рядом со мной, в моей маленькой волшебной шкатулочке…
Она достала из ящика комода, стоявшего в уборной, маленькую палехскую шкатулку и протянула ему. Он приоткрыл ее крышку – и слезы умиления навернулись на глаза будущего монарха. Там лежали его письма, перевязанные красивой атласной тесемкой.
–Неужели они и впрямь тебе так дороги?
–Как и все, что связано с тобой.
Он, не в силах сдержать своих эмоций и чувств, прижал ее к своему сердцу.
А после они поехали прямо к ней и остались на ужин. По случаю блистательного выступления (которое она вовсе не считала блистательным, но о котором так высоко отозвался сегодня сам Наследник), Феликс Янович распорядился подать к столу шампанское. Присутствующие члены семьи Мали словно были скованны некоей тайной, что состояла в природе отношений, которые – это было уже видно слепому – связывали младшую дочь Феликса и Юлии и Наследника. Вопросы читались в глазах каждого, но никто не решался озвучить ни одного. А влюбленным было все равно – для них не существовало ничего и никого, кроме друг друга. Они наслаждались обществом, пустыми разговорами, что вели в присутствии посторонних людей, и не думали, как казалось, о завтрашнем дне. Но это только казалось…
После, когда все ушли спать, а Ники и Маля остались в ее будуаре, чтобы попить кофе – кофе, к которому она так пристрастилась еще со времен балетного училища, – а после снова поддались охватившей их страсти, об этом решил заговорить сам Ники. Они лежали в постели, горячо обнимая друг друга, как вдруг он начал.
–Ты когда-нибудь думала о будущем? – пристально, глядя ей в глаза спросил Наследник.
–Сейчас – чаще, чем когда бы то ни было.
–Но почему?
–Потому что сейчас я счастлива настолько, насколько не была никогда, а счастье – это вечная мука… Мука думать о том, что все может вдруг, в одночасье закончиться, оставив только теплый след воспоминаний…
–И что же? – вопросы свои он задавал осторожно, словно боясь повредить тонкий хрусталь, из которого, как он считал, были сотканы их отношения. – Как ты видишь завтрашний день?
Она рассмеялась:
–Конечно же, никак.
–Как прикажешь это понимать?
–Ты царствующая особа, и в брак потому можешь вступить только с себе подобной. Это понятно. Весь Питер только и говорит, что о твоем будущем браке с Гессенской принцессой Алисой…
–И ты так спокойно говоришь об этом?
–А как мне об этом следует говорить, ты полагаешь? Что толку гневаться на обстоятельства, когда я прекрасно была осведомлена о них, начиная наши с тобой отношения? Как говорят на родине моего отца, «бачили очи, що куповали». Я живу мгновениями наших встреч, которые тем прекраснее, чем короче, а также мыслями о том, что не будет силы, способной разлучить нас с тобою, коль скоро будем мы с тобой в одной стране или даже в одном городе…
–Ты говоришь об адюльтере?
–Не будь ребенком, прошу тебя. Истинно говорят, что девочки взрослеют раньше мальчиков. Твой родной дядя, великий князь Николай Николаевич состоял в подобных отношениях со знаменитой танцовщицей Числовой и даже имел от нее двух сыновей, получивших фамилию Николаевых (они служили, помнится, в Лейб-Гвардии конно-гренадерском полку), а также двух дочерей, одна из которых, настоящая красавица, вышла потом замуж за князя Кантакузена. Верно, тебе ничего не известно об этом?..
–Клянусь, – глаза Ники блеснули недоумением и детским удивлением.
–Так вот довожу до Вашего сведения, Ваше Высочество, что знаменитый театр в Красном Селе был сооружен великим князем именно в ее честь, и чтобы дать ей возможность там танцевать для него.
–Откуда тебе это известно?
–Когда театр стали ремонтировать и перестраивать, в том числе, под зимние выступления, мне и девушкам из труппы довелось рассмотреть профили в медальонах под самыми сводами потолков, где они смыкаются с колоннами – несколько профилей принадлежали Числовой. Под одним из них красовалась надпись: «Единственно любимой от страстного поклонника. Этот театр будет вечно напоминать мне о днях нашей любви. Н.Н.»
–Быть того не может! – хохоча, Ники вскочил с постели и заходил по комнате. – Я всегда считал дядю примерным семьянином.
–Так оно и есть. Именно его патриархальные чувства не позволили ему оставить ни ее, ни ее детей от него, в то же время сохранив отношения втайне от законной супруги. Честь ему и хвала, и никто не сможет его в чем-либо упрекнуть.
–И тебя устроит такое положение?
–Считаешь, что меня больше должно устроить положение одинокой, брошенной и потому – самой несчастной на свете, но назло всему свету живущей в плену выдуманных моральных ценностей? Или ты будешь чувствовать себя хорошо, зная, что мы никогда не увидим друг друга, даже живя в столице, практически бок о бок друг с другом? Будь твоей супругою Алиса Гессенская, Мария Румынская или кто еще из привлекательных европейских принцесс, чувства ни одной из них не должны быть ранены ни малейшим воспоминанием или напоминанием о наших отношениях. Но такое возможно только, если отношения эти будут продолжены – если они умрут, боль, оставленная ими в наследство, будет проявляться некстати и не вовремя, и ранить всех, кто попадется под руку. К чему это? Захочешь ли ты любить Алису, будешь ли любить ее – люби, я не буду против того. Но меня ты любишь и всегда будешь любить иной, отличной любовью. Мы не пересекаемся с нею в плоскостях этой жизни, и оттого жертвовать собою или своими чувствами я совершенно не считаю нужным!..