Лот Праведный. Исход

И болит за Лота сердце Фарры. Ведь кому многое дано, с того и многое взыщется. Не любит Лот в лавке сидеть. Не любит торговать. Тянет его на улицу, к людям. Тянет к сборищам, к музыке, туда, где жизнь кипит, где страсти бьют через край.

И тянет его к женщинам. Чувствует Фарра – много беды будет внуку его через женщин. Уже семнадцать лет Лоту. Сравнялся он почти ростом с дядей своим Аврамом, а в плечах даже шире будет. И ведь продолжает расти. Со всего города поглядеть на него девушки ходят – и молодые женщины замужние, и даже старухи иной раз зайдут.

Рассказывал однажды Нахор, что пришла как-то одна старая женщина почтенная в лавку, а в руках у нее корзинка. И спросил Нахор:

– Чем тебе услужить, госпожа?

А женщина в ответ:

– Не покупать я пришла, а одарить и просить милости.

– Какой же тебе милости надо от меня? – спросил Нахор.

– Не от тебя, – говорит женщина, – а от юноши, которого зовут Лот.

А Лота в то время в лавке как раз и не было.

– И что же тебе надо от племянника моего? – удивился Нахор.

– А надо мне, чтобы помолился твой племянник за моего сына нерадивого перед Иштар. Чтобы вымолил он у нее для сына немного ума и удачи. Пьет мой сын и в кости играть заразился.

– А причем же здесь Лот, госпожа моя? – еще больше удивился Нахор.

– А притом, – сказала женщина, – что красив твой племянник как бог. А Иштар – женщина. И, может, польстится Иштар на красоту юноши и выполнит его просьбу?

Сказала так, оставила корзинку с подарками и ушла. Нахор даже не успел ей слово возразить. И смех и грех!

И хоть приказал Фарра следить пристально за Лотом и не отпускать вечерами в город, но неспокойно у старика на душе. Раньше хоть Милка в доме была, – не спускала глаз с Лота, – а теперь и ее нет. Ушла Милка рожать четвертого своего в стан: там привычнее все для нее. «Надо бы сказать Нахору, чтобы привел в дом молодую служанку покладистую, – думает старик. – Пора уже Лоту мужчиной стать. Все лучше под присмотром, с девкой чистой, чем с какой-нибудь уличной».

И решает Фарра, что рано ему пока умирать. Пока Лот не пристроен – рано.

3

Идет Нахор по городу, идет с базара. Рядом семенит носильщик наемный, пригибаясь под тяжестью большой корзины. Купил Нахор немного снеди: фрукты, овощи, зелень свежую и мед в горшочке. Купил подарки кое-какие для Милки и для детей – сегодня же отправит их в стан к Авраму. Не забыл он и брата с невесткой, им тоже гостинцы приглядел – родня ведь.

Идет Нахор, гордо расправив плечи. На шее у него цепочка золотая, на пальцах – перстни с каменьями. Идет он, покидывая в рот сушеный виноград из горсти, и милостиво щурится на солнышко утреннее. Нравится Нахору жить в городе. Чувствует он себя здесь на своем месте. И кажется ему теперь его прежняя жизнь пастушья никчемной: что он видел прежде, кроме воловьих хвостов, за которыми шел с палкой-погонялкой? Жил в шатре, ел что придется, одежду, бывало, неделями не снимал – ложился в ней и вставал. И пахло от него дымом костра и жиром бараньим, а не как теперь – водой благовонной. Живет он нынче в большом доме, где все под рукой, а не в шатре дырявом. Есть у него лавка, есть мастерские, есть покупатели и заказчики, которые сами приходят к нему со своим серебром. Многие его в городе знают и все уважают. Когда идет вот так вдоль улицы, кланяется всякий встречный – и это приятно. Одевается он каждый день во все чистое. Ест, что захочет и в положенный час. А главное – хозяин он теперь своего дела и своей судьбы. Никто ему не указ – ни отец, что с постели не встает, ни старший брат, который носа в город не кажет. И ведь, если подумать справедливо, все дело семейное сейчас на нем – на Нахоре. Здесь, в городе, заботами Нахора приростает богатство рода. А что Аврам? Как был пастухом, так и остался. Нахор в лавке за день зарабатывает столько, сколько Авраму от продажи скота за неделю не заработать. Кормит как-то себя и людей своих братец – и то дело.

Даже Милка теперь смотрит на Нахора по-другому – с уважением. Перестала она его пилить по всякому поводу, и перестала ставить в пример старшего брата. И даже не ревнует его Милка, как прежде, что странно. Ведь стыдно сказать, не было у него за все время супружества ни одной женщины, кроме Милки. Не разрешала она ему брать наложниц. Хотя, надо признать, ему и Милки одной всегда хватало. Горячая она женщина и озорная в постели. А теперь вот надумала рожать детей одного за другим. Не успела отнять от груди Кемуила, как другой на подходе. Что ж, Нахор не против. Теперь они богатые, теперь всех выкормят и на ноги поставят. Хватит он брату завидовал – первородству его и власти будущей. Пусть теперь братец позавидует ему. И пусть подумает Аврам, кому бог благоволит, которого каждый раз поминает всуе, попрекая Нахора. А Нахору себя попрекнуть нечем!

Есть бог или нет бога, один он или их много – какая разница? Кто это может знать наверно? Но коль спросить Нахора, то он скажет: боги есть и много их! Ведь, если б бог был только один, не было бы тогда ни богатых, ни бедных, ни удачливых, ни несчастных – каждый получил бы свою равную долю от милости божьей. Ведь зачем богу единому делать людей несчастными, если они только ему и поклоняются? Но в том-то и несчастье людей, что богов много. И боги эти – как люди: есть среди них сильные, а есть слабые – и все они соперничают меж собой за души людские. Ибо чем больше людей верят в одного из богов, тем этот бог сильнее. Вот они и переманивают к себе людей, завлекают каждый своими посулами, но не всегда могут дать обещанное. И понять это можно: как только уверовал ты в одного бога, избрал его из других, так сразу остальные начинает тебе пакостить – из ревности. И если один бог, вняв молитвам твоим, дает богатство, то другой тут же насылает зависть и вражду, а если один помог в любви, другой незамедля спешит отнять здоровье. И потому надо быть с богами осторожным и рассудительным, выбирая в покровителей сильных, но и остальных не гневя невниманием самоуверенным. И хоть всем богам не угодишь, но все же мудрость подсказывает быть терпимым.

А Аврам, братец его гордый, этого не понимает. Не хочет он знать других богов, кроме одного бога своего – верит в него истово. А что может один бог против всех остальных? Что дал Авраму его бог? Даже ребенка не смог дать он бедному его брату.

Грехи! Что для одного бога грех, то для другого – заслуга, разве нет? И как тут жить, не согрешив?

Вот у него сейчас женщина. Молодая красивая вдова. Не искал ее Нахор – сама нашлась. Купил он ей домик небольшой неподалеку, чтобы удобнее было ходить в гости вечерами. Дарит ей украшения, шлет провизию и товар, необходимый в хозяйстве, обходится вежливо. А она его за это любит. И в чем здесь грех? Кому от этого плохо?

Взял бы ее Нахор в наложницы, как положено, если бы не Милка. Но ведь только заикнись – тогда неприятности для всех и начнутся. Вот и приходится ему встречаться тайно. И не грех это, а благоразумие!

4

Сидит Аврам на вершине холма. Внизу – шатры его и стада. Впереди – по горизонту – даль бескрайняя. Где-то там, за белыми облаками, что стелятся по кромке степи, за жгучей пустыней, за высокими скалами, за широкой рекой – Ханаан, земля обетованная.

Вот уже три года как застряли они в Харране. Разбогатели – куда больше? – а все никак не уймутся. А зачем – столько? Как повезут они с собой такую прорву добра? А если не повезут, к чему ненужным обзаводиться, что придется бросать?

Это все Нахор – душа ненасытная. Все ему мало.

И отец. Слег отец. Уже вторую весну не поднимается с постели. И как его бросить?

Ведь сказано: почитай родителей своих. И как можно оставить старца беспомощного перед лицом смерти? Грех это тяжкий! И живет Аврам в ожидании кончины отца. И это тоже грех, ибо видит Бог в душах наших. Видит злое, и видит доброе – и воздает по помыслам как по делам сотворенным.

Но что он может поделать с собой, если рвется душа из постылой земли? Тошно ему в Халдее! Гложет его мечта, не дает жить спокойно. Днем и ночью у него перед глазами Земля Ханаанская – как наваждение. Видит он ее в вещих снах ясно, отчетливо, – долины ее зеленые, реки быстрые, горы островерхие, – будто родился там и всю жизнь прожил. И днем иной раз – словно туман глаза застит, а когда рассеется – вот она земля обетованная, только спустись с холма!..