Страница 12 из 14
Как раз аграрная реформа и была одной из политических мер, задуманных на Кубе, которые, наряду с экспансией коммунизма в Латинской Америке и растущим влиянием Советского Союза в этом полушарии, приводили Вашингтон в ужас. Эти страхи черной тенью сгущались за спиной Фиделя в апреле 1959 года, во время его первого визита в Соединенные Штаты, куда я его сопровождала. Мне даже в голову не пришло отпустить его одного: я была безумно влюблена и сильно ревновала. К тому же эти одиннадцать дней были не только первой поездкой Фиделя в США после победы революции, но и первой возможностью для меня повидаться с семьей после моего спешного отъезда. Я не знала, была ли мама в городе, потому что связь с ней происходила через военный почтовый ящик без номера, куда я посылала письма. Papa в то время был в Германии, где строили новый «Бремен», на котором он должен был стать капитаном. По крайней мере, я могла встретиться с Джо. Он тогда был полностью погружен в свой маленький мир и окружен друзьями-дипломатами, пытаясь найти свое место и начать карьеру в этой области.
Человека, который через несколько лет станет послом Египта в ООН, выволокли из номера и, все еще в пижаме, силой погрузили на самолет до Соединенных Штатов.
Фидель прибыл в Соединенные Штаты не по официальному приглашению правительства, которое он не запрашивал и не получал, а по просьбе «Американской гильдии издателей», хотя его визит, несомненно, вызвал большой интерес американских властей. Например, сразу после приземления его принял Кристиан Гертер, занимающий высокий пост в Госдепартаменте, а на следующий день организовал ужин в его честь. Фидель общался с представителями Комитета по международным отношениям Сената США и Комитета по иностранным делам Палаты представителей США. Он рассчитывал на возможность первой встречи с администрацией Эйзенхауэра, но вместо президента, уехавшего в Джорджию играть в гольф с друзьями, чтобы не присутствовать в это время в Вашингтоне, его принял вице-президент Ричард Никсон, что привело Фиделя в бешенство. Этот поступок он трактовал как вопиющее проявление неуважения и был вне себя от ярости. Напрасно я, помня о словах papa на «Берлине», уговаривала его проявить терпение, убеждала не принимать это как оскорбление, пыталась помочь ему и успокоить – он чувствовал себя оскорбленным плохим приемом, непонятым и ненужным. Глядя в зеркало, он вопрошал:
– Я же Фидель. Как они смеют так со мной поступать?
Несмотря на весь свой гнев, он не отменил встречу и 19 апреля в сопровождении Янеса Пелетье отправился в кабинет Никсона в Сенате. Фидель вышел оттуда обиженный и недовольный, заметив, что ему не предложили «даже чашки кофе». Так же он был совершенно разочарован Никсоном, который не понравился ему ни как человек, ни как политик. Напротив, на вице-президента он поначалу произвел неплохое впечатление, как стало известно после обнародования в 1980 году его отчета об этой встрече. Тот писал: «У меня сложилось о нем (о Фиделе) противоречивое мнение. Одно совершенно ясно: он обладает теми неопределимыми чертами, что делают из человека лидера. Вне зависимости от того, что мы о нем думаем, он сыграет важную роль в развитии Кубы и, весьма вероятно, всей Латинской Америки. Он кажется искренним. Его отношение к коммунизму невообразимо наивное, либо он уже находится под сильным влиянием, – мне кажется более вероятным первое. Поскольку он обладает влиянием на людей, нам не остается ничего другого, как попытаться задать ему нужное направление». Этот анализ уже не имел значения: неудачная встреча кардинально изменила отношение Фиделя к американскому правительству, да и Никсон сохранил это относительно благоприятное мнение о кубинском революционере ненадолго.
Из Вашингтона мы поехали в Нью-Джерси, потом в Нью-Йорк, где остановились в отеле «Статлер-Хилтон», который сейчас называется «Пенсильвания» и находится в самом сердце Манхэттена, возле станции метро. Так же как и в столице, внимание жителей «Большого яблока» было приковано к приезду этого несомненно харизматичного человека. Часто Фидель был окружен восторженной толпой, хотя раздавались и гневные выкрики сторонников Батисты и антикоммунистов. От этих дней осталось много фотографий, ставших знаковыми. Например, Фидель, как всегда в военной форме, во время посещения стадиона янки или в зоопарке Бронкса. Там была сделана моя любимая фотография, на которой он обменивается напряженным взглядом с огромным тигром в клетке. Мне кажется, она полностью отражает его характер – это метафорическое выражение того, чем он является: величественный дикий зверь, отлично понимающий, что значит лишить свободы, и не только с помощью железной клетки.
Он чувствовал себя оскорбленным плохим приемом, непонятым и ненужным. Глядя в зеркало, он вопрошал:
– Я же Фидель. Как они смеют так со мной поступать?
Он продолжал участвовать в пресс-конференциях, давать интервью, проводить выступления, встречи, на которых не упускал случая заявить, что он «всего лишь адвокат, который взял в руки оружие, чтобы защитить закон». Он рассказывал о своих планах индустриализации Кубы, опровергал слухи о массовых расстрелах, которые уже прошли в некоторых американских газетах, отрицал важность отсрочки проведения выборов и связь с коммунизмом. «Если и есть коммунисты в моем правительстве, то они не имеют никакого влияния», – сказал он однажды, подчеркивая, что ими не являются ни его брат Рауль, ни его невестка Вильма Эспин.
Для меня лично это путешествие стало очередным доказательством того, что где бы он ни был, куда бы ни поехал, его окружали толпы преследовавших его женщин, и это сводило меня с ума. Фидель пользовался этим, дразня меня, подшучивая, наслаждаясь возможностью лишний раз указать мне, сколько вокруг него особ женского пола, говоря, что все они его любят. На что у меня был только один ответ:
– Они не любят тебя так, как я.
Фидель уехал из Нью-Йорка 25 апреля и, прежде чем отправиться на встречу на высшем уровне в Аргентине, посетил Бостон, Монреаль и Хьюстон. Я тем временем решила остаться еще на несколько дней и навестить знакомых. Было ясно, что Джо не позволит мне второй раз уехать одной на Кубу, поэтому я сказала, что хочу съездить во Флориду навестить дочку Дрекслеров, семьи, с которой был дружен papa. Брат, хоть и скрепя сердце, дал мне разрешение, и я, вместо того чтобы остаться во Флориде, села на корабль до Гаваны. Видимо, Джо-Джо не очень-то мне доверял после того побега в марте, поэтому уговорил своего друга, собиравшегося в путешествие по Мексике, отправиться за мной на Кубу. Этим другом был Саид Эль-Риди, молодой дипломат, работавший в ООН в качестве представителя Объединенной Арабской Республики, государства, образовавшегося в результате союза Египта и Сирии между 1958 и 1961 годами. Прибыв на остров, он снял комнату в отеле «Свободная Гавана», на том же 24-м этаже, где жила я. Когда Фидель узнал о нем, он кинулся к его номеру и колотил в дверь, пока Эль-Риди, в пижаме, не открыл. Тогда Фидель схватил его и начал трясти, требуя сказать, что ему нужно от «немочки». Из своей комнаты я слышала шум и крики Саида:
– Я дипломат! Ты не имеешь права!
Напрасно он протестовал. Человека, который через несколько лет станет послом Египта в ООН, выволокли из номера и, все еще в пижаме, силой погрузили на самолет до Соединенных Штатов.
После возвращения на Кубу я стала больше бывать на людях. Я носила форму, чтобы смешаться с окружением и не привлекать внимания, хотя бо́льшую часть времени занималась тем, что прихорашивалась ради Фиделя. Сейчас я понимаю, что это кажется не совсем нормальным, но меня можно простить – я была так сильно влюблена. Еще в Нью-Йорке Джо как-то заметил, что я набираю вес, и вскоре я поняла, что это не имеет отношения к тому, что я много ем. Когда в мае 1959-го меня стало тошнить, особенно по утрам, и я не могла есть ничего, кроме салата и молока, Фидель пошутил, что мне следовало бы перейти на рис с фасолью. Однако в конце концов поняла, что со мной: я была беременна. Когда я сообщила об этом Фиделю, он широко раскрыл глаза и на время потерял дар речи. Было очевидно, что новость застала его врасплох, и он не знал, что сказать. Но, быстро взяв себя в руки, он даже не подумал противиться и попытался меня успокоить.