Врачебная ошибка

Тогда он бы с Фридой не познакомился. Или просто она стала бы чудаковатой соседкой, и он, верный муж и заботливый отец, естественно, не влюбился бы, потому что на фиг человеку лишние проблемы? Или влюбился бы, только виду не показал.

Сколько у него родилось бы детей? Наверное, много. Он – мужик крепкий, добытчик, мог бы прокормить целую футбольную команду. Ну, вместо джипа ездил бы на «Жигулях» или даже на маршрутке и дом выстроил бы не в два этажа… Хотя нет, детям нужно место. Ну, в другом поджался бы, завел не породистую овчарку, а дворнягу, а вместо второй собаки – кошку.

Фантазии об альтернативных жизнях подполковника Зиганшина преследовали его, но не приносили облегчения, только хуже мучили, но выкинуть их из головы он почему-то не мог. Видения были яркими, как сны.

Вдруг позвонила Лена. Он не хранил в памяти телефона ее номер и, увидев на дисплее незнакомый набор цифр, решил, что это какой-нибудь банк хочет предложить кредит, поколебался, отвечать – не отвечать, но потом все-таки принял звонок и чуть не задохнулся от удивления, услышав голос бывшей возлюбленной. Она сказала, что знает об его несчастье через адвоката, которого он ей посоветовал, чтобы навести порядок в делах после смерти мужа, что приносит соболезнования и хочет предложить свою помощь.

– Пошла вон, – ответил Зиганшин.

– Митя, я просто хочу помочь.

– Извини, ничего личного. Это я просто для краткости сказал, чтобы не объяснять, как моей жене будет неприятно, если она узнает, что мы общаемся. Помочь ты ничем не можешь, а что сочувствуешь, я и без твоего звонка догадался.

– Может, денег…

– Не заставляй повторять!

Закончив разговор, он поскорее удалил звонок и против собственной воли подумал, что Лена теперь вдова. Разойтись с Фридой и жениться на ней, завести общих детей, как и мечталось двадцать лет назад. Мечты должны сбываться…

Зиганшин сильно потер лоб, будто хотел вычистить из головы эти подлые мысли. Нельзя так думать.

…Зиганшин вдруг задремал возле Фриды и увидел сон, будто им звонят из больницы и говорят, что ошиблись, перепутали и сын жив. Его можно забрать домой. Сон оказался ярким, и Зиганшин был уверен, что все происходит наяву, даже приснилось, как он думает, уж не сон ли это, и понимает, что точно не сон.

Как он был счастлив в этом сне, пока не пробудился, будто от толчка, и все равно первые несколько секунд счастье еще держалось, пока он понимал, что лежит в спальне и никто ему не звонил.

Почему-то он понадеялся, что теперь сможет заплакать, поэтому быстро спустился вниз, чтобы не расстраивать Фриду.

Была суббота, дети с Львом Абрамовичем еще не вернулись из школы. Зиганшин сел в пустой кухне, обхватил голову руками, но слезы так и не прорвались наружу.

Он открыл холодильник: мама всего наготовила на три дня вперед. Кашеварить не надо, и в саду делами тоже не займешься – на улице идет дождь, шумит по крыше, наверное, от этого уютного шума он и уснул и увидел такой сон.

Зиганшин отворил дверь: да, серый осенний дождь, косой и мелкий, будто пеленой застилает небо и лес вдали, и лужи не кипят пузырями, как летом. Рано в этом году все отошло, облетела листва, пожухла трава, и они с Фридой так и не видели золотой осени. А если снег выпадет поздно, так и будет все стоять унылое и печальное, и Фриде не захочется на улицу. Никому не хочется высовывать нос в такую промозглую погоду, разве что собакам. Да и те выходят больше для того, чтобы потом наследить в гостиной.

Но сейчас псы чинно лежали на полу и не собирались снабжать его работой. Что же делать? Тут Зиганшин посмотрел на подоконник и сообразил, как вырваться из плена праздности. С тех пор как въехал, на окне кухни стоял горшок с какой-то, может быть, пальмой, а может, каким-то другим комнатным растением. Как оно попало в дом, Зиганшин не знал, скорее всего, кто-нибудь подарил на новоселье. Не сам же горшок прикатился, в самом деле.

Став деревенским жителем, Зиганшин завел огород и клумбы, но больше для моциона, чем для урожая. Ему нравился труд, а не результат, а поскольку для роста домашней пальмы не надо было прилагать усилий, он периодически про нее забывал. Она жила на окне за занавеской, однажды Зиганшин эту занаваску отдернул и обнаружил, что от пальмы остался один сухой ствол.

Он хотел выкинуть растение вместе с горшком, но дал ему последний шанс и полил остатками своего чая.

«Завтра выброшу», – решил Зиганшин, но утром увидел, что пальма выглядит все еще плачевно, но явно пободрее, чем вчера. Он снова полил ее, теперь уже не пожалев нормальной воды из бочки, дал чуть-чуть подкормки, и пальма воспряла. «Стойкий боец», – подумал Зиганшин с уважением и больше так надолго ее не забывал.

С тех пор растение сильно вымахало, ему стало тесно в горшке, да плюс еще Света, когда ела апельсины, запихивала в землю косточки, и они исправно всходили.

Зиганшин расстелил на полу кухни газеты, принес из сарая маленькие горшочки для рассады, накопал ведро земли и задумался, куда пересадить пальму. Наконец нашел пластиковое ведро. То, что надо. Он пробил в днище дыру для дренажа и приступил к работе. Конечно, новый горшок не поражает красотой, зато просторный, и Света потом сможет его декорировать.

Садовые работы всегда успокаивают, земля будто вытягивает горе и тревогу, когда опускаешь в нее руки, и Зиганшин сам не заметил, как увлекся и стал напевать себе под нос.

– А я молодой, – выводил он, – просто седой, снег упал на плечи…

– Да, ты молодой, – вдруг услышал он и выронил из рук ведро. Оно покатилось по полу, оставляя за собой черный земляной след.

– Фридочка, – Зиганшин протянул к ней перепачканные руки, – как хорошо, что ты спустилась вниз!

Она слабо улыбнулась и села на табуретку.

– Да, ты молодой, – повторила она.

– Так и ты молодая.

– А толку-то? Родить все равно больше не смогу.

Фрида усмехнулась. Он хотел сказать что-то утешительное, но боялся, что сделает только хуже. Это от чужих людей можно слушать всякие глупые банальности типа «ничего страшного», а в устах родных они звучат предательством.

– А я тут занялся… – Зиганшин неловко вытер руки о штаны. – Ну ничего, сейчас быстренько уберу и сделаю тебе что-нибудь покушать.

Фрида покачала головой:

– Работай спокойно. Я просто спустилась, потому что надо с чего-то начинать. Больше нельзя тянуть.

– Тебе есть сейчас важнее, чем ходить. Начнешь питаться, тогда появятся силы и двигаться.

– Я не хочу, чтобы у меня появлялись силы, – вздохнула Фрида. – Я слабая и малодушная и не хочу выздоравливать.

– Фрида, ну что ты говоришь…

– Как нерешительный самоубийца. Потому что, как только я начну ходить, мне надо будет от тебя уйти. А я боюсь и оттягиваю. Ты уж меня не торопи, пожалуйста.

– Зайчик, что ты выдумываешь?

Фрида вздохнула. На табуретке ей было тяжело сидеть, и она перешла на диван в гостиную. Раньше она была такая быстрая, стремительная, Зиганшин любовался ее легкой походкой, а теперь двигалась неуверенно, будто на ощупь.

Он вымыл руки и сел рядом с нею.

– Ты же знаешь, что я больше не могу иметь детей, – сказала Фрида, – а тебе нужно стать отцом. Почему ты должен отказываться от этого счастья ради меня, ты ж меня и не любил никогда особо.

– Любил. И люблю. Я твой, Фрида, и все здесь вокруг твое, поэтому уходить никуда не надо.

– И ты таки скажешь мне то же самое через десять лет?

– Конечно.

– Ой, сомневаюсь. Сам представь, что нас ждет: я не могу тебе дать того, что тебе нужно. Единственного, что тебе по-настоящему от меня нужно, я не могу тебе дать. И как ты видишь, чем я это тебе компенсирую?

– Фрида…

– Не перебивай, я долго думала об этом.

– А надо было не думать, а вставать и есть.

– Я стану искупать свою вину перед тобой…

– Нет никакой вины!

– Ну свой изъян, не важно, я сказала тебе не перебивать. Буду готовить тебе разные деликатесы, один вкуснее другого, охотиться за каждой пылинкой, настирывать-наглаживать твои вещи, делать тебе массаж.