Страница 15 из 30
В полдень я сделал четыре сэндвича с сыром и ветчиной, с салатом и майонезом. Сыр и салат, сыр и салат. Когда мужчина женится, становится крылат. Два сэндвича и бутылочку колы я отнес к задней двери банка и вручил старине Джои.
– Нашлась ошибка?
– Еще нет. Подобрался к ней так близко, что чуть не ослеп.
– Почему бы не отложить до понедельника?
– Никак нельзя. В банках так не принято.
– Порой стоит немного отвлечься, и решение приходит само.
– Знаю. Спасибо за сэндвичи. – Он заглянул в каждый, желая убедиться, что я не забыл про салат и майонез.
В субботу после полудня, накануне Пасхи, торговля такая, что курам на смех. Так выразился бы мой августейший сын-неуч. Однако произошло два события, которые наглядно показали, что во мне происходят некие глубинные изменения. Вчера или позавчера я действовал бы совсем иначе. Словно выбираешь обои и вдруг попадается рулон с совершенно новым рисунком.
Сперва пришел Марулло. Артрит его замучил совсем. Он постоянно сгибал и разгибал руки, будто тяжелоатлет перед выпадом.
– Как торговля?
– Идет понемногу, Альфио. – Никогда прежде не называл его по имени.
– В городе пусто…
– Жаль, что ты больше не зовешь меня малышом.
– Думал, тебе не нравится.
– Теперь нравится, Альфио.
– Все разъехались. – Наверное, плечи у него жгло, будто суставы обсыпали раскаленным песком.
– Как давно ты приехал с Сицилии?
– Сорок семь лет назад. Очень давно.
– Выезжал туда?
– Нет.
– Почему бы не съездить погостить?
– Зачем? Все стало другим.
– Неужели не интересно, что там и как?
– Не очень.
– Родственники живы?
– Конечно, брат с семьей, у него уже и внуки пошли.
– Неужели не хочется их повидать?
Он посмотрел на меня так, как я сам разглядывал Марджи – словно увидел впервые.
– Что у тебя на уме, малыш?
– Не могу видеть, как ты мучаешься артритом. Подумал, что на Сицилии сейчас тепло. Может, боль уйдет.
Он поглядел на меня настороженно.
– Что с тобой?
– В каком смысле?
– Ты изменился.
– А! Есть пара хороших новостей.
– Работу не бросишь?
– Пока вряд ли. Если захочешь съездить в Италию, то я пригляжу за магазином до твоего возвращения.
– Что за новости?
– Пока не скажу. Все неопределенно… – Я поводил ладонью взад-вперед.
– Деньги?
– Вероятно. Послушай, ведь ты богат. Почему бы не поехать на Сицилию и не показать всем, каковы американские богачи? Погрейся на солнышке. С магазином я справлюсь, сам знаешь.
– Ты не прекратишь на меня работать?
– Нет, черт возьми! Ты знаешь меня достаточно, чтобы понимать – я тебя не предам.
– А ты изменился, малыш. Почему вдруг?
– Я же говорю – есть новости. Поезжай понянчить бамбини.
– Там я чужой, – задумчиво протянул Марулло, хотя заронить некое зернышко мне удалось.
Еще я знал, что ночью он примчится проверять книги – этот сукин сын не верит никому.
Не успел он выйти за порог, и тут же нарисовался агент «Би-Би-Ди-энд-Ди», совсем как вчера.
– Я не по делу. На выходные собираюсь в Монток, решил заскочить по дороге.
– Отлично, – сказал я, протягивая ему бумажник с торчащей из него двадцаткой. – Как раз хотел вам вернуть.
– Черт, напрасно вы так. Я же сказал, что пришел не по делу.
– Заберите.
– К чему вы клоните?
– Там, откуда я родом, так скрепляют договор.
– Вы что – обиделись?
– Вовсе нет.
– Тогда в чем дело?
– Забирайте, по ценам мы пока не сговорились.
– Господи Иисусе! «Вэйландс» предложил вам больше?
– Нет.
– Тогда кто? Чертовы дискаунтеры?
Я сунул двадцатку ему в нагрудный карман позади аккуратно сложенного носового платка.
– Бумажник оставлю, – сказал я. – Он мне понравился.
– Послушайте, мне надо согласовать все с руководством! Подождите, скажем, до вторника. Я вам позвоню, назовусь Хью.
– Как угодно, звонок-то за ваш счет.
– Дождитесь звонка, ладно?
– Дождусь, – пообещал я. – Порыбачить собрались?
– Нет, я только охочусь, и то лишь на цыпочек. Пытался зацепить тот лакомый кусочек – Марджи. Да не вышло. Чуть голову мне не откусила! Никогда их не поймешь.
– Они все страньше и страньше[11].
– Вот уж взаправду, – согласился он. Я лет пятнадцать не слышал этого выражения. Вид у него стал озабоченный. – Ничего не предпринимайте, пока не позвоню! Господи, я-то думал, что развожу деревенского парня…
– Не собираюсь предавать хозяина за бесценок.
– Очуметь! Вот вы и подняли ставку.
– Я просто отказался от взятки, если уж говорить начистоту.
Похоже, я действительно изменился. Парень меня зауважал, и это мне понравилось. Да что там, я был счастлив! Шельмец решил, что я такой же, как он, только ловчее.
Незадолго до закрытия позвонила Мэри.
– Итан, – начала она, – обещай не злиться…
– На что, мой цветик?
– Ну, она такая одинокая, и я подумала… В общем, я пригласила Марджи на ужин.
– Почему бы и нет?
– Ты не сердишься?!
– Нет, черт возьми!
– Не сквернословь. Завтра же Пасха!
– Кстати, завтра к четырем мы идем к Бейкерам. Так что наведи красоту!
– Мы пойдем к ним домой?
– Да, на чай.
– Придется надеть платье, в котором я хотела идти на пасхальную службу.
– Здоровски здорово, моя сладкая кочерыжка!
– Ты не сердишься из-за Марджи?
– Люблю тебя! – заверил я.
Нет, ну правда. Кроме шуток. А в голове пронеслось: какими же сволочами мы, мужики, иногда бываем.
Глава 5
Я прошел по Вязовой улице, свернул на дорожку, усыпанную гравием, и остановился перед старинным домом. Он выглядел иначе. Я почувствовал, что он мой. Ни Мэри, ни отца, ни Старого Шкипера – только мой. Хоть продай, хоть сожги, хоть оставь как есть.
Не успел я подняться на пару ступеней, как дверь с проволочной сеткой распахнулась и наружу с воплями вылетел Аллен.
– Где «Пикс»? Ты принес мне «Пикс»?
– Нет, – ответил я. И – о чудо из чудес! – он не стал возмущаться и стенать. И к матери не побежал, призывая ее в свидетели и канюча, что я обещал принести ему хлопья.
Он вздохнул и тихо ушел.
– Доброго вечера, – сказал я вслед его удаляющейся спине.
Он остановился.
– Доброго вечера, – повторил Аллен, будто это была фраза на иностранном языке, которую он только что узнал.
В кухню вошла Мэри.
– Ты постригся, – отметила она. Любую мою странность она списывает на лихорадку либо на стрижку.
– Нет, моя завитушка, я не стригся.
– Я тут вертелась как белка в колесе, чтобы все подготовить.
– Зачем?
– Я же говорила, на ужин придет Марджи.
– Помню, но зачем так суетиться?
– К нам в гости сто лет никто не приходил!
– Твоя правда. Вот уж правда так правда.
– Надеюсь, ты наденешь черный костюм?
– Нет, пусть будет Конь Сив – скромный серый.
– Почему не черный?
– В нем я иду завтра в церковь, боюсь помять.
– Я могу выгладить его утром.
– И все же я надену Коня Сив – милее во всем округе не найдешь!
– Дети, – предупредила она, – на столе ничего не трогайте! Я достала парадный сервиз. Ты не хочешь надевать темное?
– Нет.
– Марджи придет разодетой в пух и прах.
– Марджи понравится Конь Сив.
– Откуда тебе знать?
– Она мне сказала.
– А вот и нет!
– Написала хвалебное письмо в газету.
– Посерьезнее, Итан! Ведь ты будешь с ней любезен?
– Буду флиртовать с ней напропалую.
– Я подумала, в честь нее тебе захочется надеть черный костюм.
– Послушай, цветочек, когда я пришел, мне было плевать, буду я одетым или голым. А ты в две секунды сделала так, что, кроме Коня Сив, я ни на что иное уже не согласен!
– Из вредности?
– Именно!
Она вздохнула, точь-в-точь как Аллен.
11
Цитата из «Алисы в Стране чудес» (1865) Льюиса Кэрролла. Глава 2. «Все страньше и страньше! – вскричала Алиса. От изумления она совсем забыла, как нужно говорить». Перевод Н. Демуровой.