Серп (ЛП)

— Вот уж не подумал бы, что ты способен на такое, мой мальчик, — сказал Годдард.

— Ах какой молодец! — вторила серп Рэнд. — Приходи в мою комнату и ломай мне шею, когда захочешь.

— Он не просто сломал ей шею, — поправил серп Годдард. — Он не моргнув глазом переломил ей хребет! Все это слышали. Уверен — треск разбудил серпов, дремавших на заднем ряду!

— Класс! — рявкнул серп Хомски и заглотил шампанское, не дожидаясь тоста.

— Своим поступком ты сделал громкое заявление, — сказал Годдард. — Напомнил всем, что ты мой ученик и с тобой шутки плохи! — А затем проговорил тихо, почти нежно: — Я знаю, когда-то ты был неравнодушен к той девице, но пришло время, и ты сделал все, что надо было сделать, и даже больше.

— Меня дисквалифицировали, — напомнил Роуэн.

— Официально — да, — согласился Годдард, — но ты вызвал восхищение у многих важных персон.

— А других превратил в своих врагов, — добавил Вольта.

— Нет ничего страшного в том, чтобы провести красную линию, — парировал Годдард. — Совершить это может только человек сильный. Такой, за которого я и поднимаю этот бокал!

Роуэн поднял взгляд и увидел Эсме — та сидела на верхней ступеньке парадной лестницы и внимательно наблюдала за происходящим. Интересно, а она знает, что он сделал? При мысли о том, что, возможно, знает, ему стало стыдно.

— За Роуэна! — провозгласил серп Годдард, высоко поднимая бокал. — За человека, который сворачивает неподатливые шеи и ломает застывшие хребты!

Это было самое горькое вино из всех, которые Роуэну до сих пор довелось пить.

— А сейчас, — проговорил Годдард, — полагаю, пришло время немного попраздновать!

Празднество, последовавшее за осенним конклавом, побило все рекорды. Никто не мог противостоять заразительной энергии Годдарда. Еще до того, как начали прибывать гости и первый из пятерки диск-жокеев завел музыку, Годдард встал посреди нарядной гостиной, раскинул руки так широко в стороны, словно желал прикоснуться к противоположным стенам, и возгласил, ни к кому не обращаясь:

— Я в своей стихии, а моя стихия — это водород, горящий в сердце солнца!

Это было настолько из ряда вон даже для Годдарда, что Роуэн не удержался от смеха.

— Вот же пустобрех! — прошептала Роуэну серп Рэнд. — Ничего, постепенно ты войдешь во вкус.

По мере того как комнаты, террасы и лужайка вокруг бассейна заполнялись веселыми гостями, Роуэн начал выходить из того подавленного состояния, в которое впал после рокового поединка с Цитрой.

— Я навел справки, — сообщил ему серп Вольта. — Цитра пришла в сознание. Ее продержат в центре еще один день, а потом она вернется в дом серпа Кюри, так что все честь по чести. Хотя, вообще-то, не совсем по чести, но ведь этого ты и добивался, не так ли?

Роуэн не стал отвечать. Интересно, думал он, а кому-нибудь еще, кроме серпа Вольты, хватило проницательности разгадать, почему он сделал то, что сделал? Юноша надеялся, что нет.

Тут Вольта посерьезнел, что резко контрастировало с царящим вокруг весельем.

— Не поступайся своим будущим ради нее, Роуэн, — сказал он. — Во всяком случае, не делай этого умышленно. Если она честно возьмет над тобой верх — это одно, а если ты добровольно сдашься, потому что в тебе бушуют гормоны, — совсем другое. Это будет просто-напросто глупо.

Может, Вольта и прав. Наверно, Роуэну стоит показать себя на решающем экзамене с наилучшей стороны, и если он тогда победит, то примет кольцо серпа с полным на то правом. А потом он, возможно, выполет себя самого — и это будет его первая и последняя прополка. Таким образом он избавится от страшной обязанности забрать жизнь у Цитры. И хотя это был наихудший сценарий, Роуэн почувствовал себя легче. Выход все-таки есть!

Богатые и знаменитые прилетали на вертолетах, подкатывали на лимузинах, а один устроил чертовски экстравагантное, зато весьма впечатляющее появление с помощью реактивного ранца. Годдард всем представлял Роуэна, словно тот был призом, который надо с гордостью демонстрировать всем встречным и поперечным.

— Берегитесь этого парня, — сказал Годдард одному из высокопоставленных гостей. — Он далеко пойдет!

Роуэн впервые в жизни почувствовал, каково это, когда тебя ценят и уважают. Очень трудно ненавидеть человека, который относится к тебе как к ветчине, а не как к латуку.

— Вот так следует жить! — сказал Годдард Роуэну, когда они нежились в роскоши его пляжной кабинки и любовались праздником. — Испытывать все удовольствия, которые можно испытать, и наслаждаться компанией друзей.

— Даже если некоторым из них заплачено за то, чтобы он пришли сюда?

Годдард окинул взглядом шумную толпу, которая была бы отнюдь не такой плотной, а участники ее — гораздо менее красивыми, если бы не присутствие профессиональных тусовщиков.

— Статисты используются во всех представлениях, — сказал он. — Они заполняют пустоты и создают приятные для глаза декорации. Нам же не нужны здесь сплошные знаменитости, не правда ли? Они только бы и делали, что грызлись между собой.

В воде установили сетку для волейбола, около бассейна стали собираться десятки гостей и разбиваться на команды.

— Взгляни вокруг, Роуэн, — с крайним довольством проговорил Годдард. — В твоей жизни когда-либо было такое прекрасное время, как сейчас? Простонародье обожает нас не за то, как мы проводим прополку, а за то, как мы живем. Мы должны согласиться с нашей ролью новых королевских особ.

Роуэн вовсе не считал себя королевской особой, но был не прочь подыграть серпу — во всяком случае, сегодня. Поэтому он направился к бассейну, прыгнул в воду, сам себя объявил капитаном команды и вступил в игру.

Проблема с вечеринками у серпа Годдарда состояла в том, что от них, как ни старайся, невозможно было не получать удовольствие. А испытывая все эти положительные эмоции, человек легко забывал, что Годдард — безжалостный живодер.

Но способен ли он убить другого серпа?

Цитра не обвинила Годдарда напрямую, но ясно дала понять, что считает его главным подозреваемым. То, что она раскопала, вызывало тревогу, и все же Роуэн не смог припомнить ни одного случая за все то время, что он провел с Годдардом, когда бы его наставник совершил что-либо, противоречащее законам серпов. Его интерпретация заповедей, может, и была несколько вольной, но ничего из того, что он делал, нельзя было по праву считать нарушением. Даже его массовые кровавые буйства не запрещались ничем, кроме обычая и традиции.

— Старая гвардия ненавидит меня, потому что я живу и работаю с огоньком, чего им страшно недостает, — говаривал Годдард. — Они — толпа коварных предателей, завидующих, что я разгадал секрет, как стать идеальным серпом.

Что ж, идеальность понятие субъективное. Роуэн определенно не назвал бы этого человека «идеальным серпом». Однако в обширном перечне Годдардовых злоупотреблений не было и намека на то, что это он убил Фарадея.

На третий день этого казавшегося нескончаемым разгула к ним прибыли двое нежданных — по крайней мере для Роуэна — гостей. Первым появился Верховный Клинок Ксенократ собственной персоной.

— Что он здесь делает? — спросил Роуэн у Хомски, увидев шествующего к бассейну Ксенократа.

— Я-то почем знаю. Я его не приглашал.

Странно, что Верховный Клинок почтил своим присутствием вечеринку столь неоднозначного — в высшей степени неоднозначного — серпа. Да и не похоже было, чтобы он чувствовал себя здесь комфортно. Вид у него был растерянный, он старался не привлекать внимания, но мужчину такой могучей комплекции, да еще и разодетого в золото, трудновато не заметить. Он выделялся на общем фоне, как воздушный шар в пустом поле.

Однако вид второго гостя поверг Роуэна в окончательный шок. Парень едва успел подойти к бассейну, как тут же принялся стаскивать с себя одежду и вскоре остался в одних плавках. Это был не кто иной, как старый друг Роуэна Тайгер Салазар, которого он не видел с того самого дня, когда показывал ему оружейную серпа Фарадея.