Серп (ЛП)

И лишь когда гости-серпы пожимали ему руку и желали удачи в смертельном соревновании с Цитрой, он трезвел и вспоминал, что стоит на кону.

Время от времени Роуэн заваливался поспать в пляжной кабинке, но его постоянно будили то громкая музыка, то взрыв хриплого гогота, то треск фейерверка. К вечеру второго дня, достаточно навеселившись, серп Годдард просто шепнул: мол, пора и честь знать. Всем мгновенно стало об этом известно. Не прошло и часа, как гости разошлись, и во внезапной жутковатой тишине слуги начали убирать мусор, усеивающий опустевшие лужайки. Теперь в поместье остались только его постоянные обитатели: серп Годдард, три его серпа-юниора, слуги и маленькая Эсме, которая, словно призрак, взирала на Роуэна из окна своей спальни, пока тот сидел в пляжной кабинке в ожидании дальнейших событий.

К нему подошел серп Вольта в развевающейся на ветерке желтой мантии.

— Ты что тут торчишь до сих пор? — спросил он.

— А мне больше некуда деваться, — ответил Роуэн.

— Пойдем-ка со мной, — сказал Вольта. — Пора приступать к учению.

В подвале особняка размещался винный погреб. В кирпичных нишах покоились сотни, а может, и тысячи бутылок вина. Редкие лампочки едва освещали подвал, утопавшие в тени ниши казались порталами в неведомые преисподние.

Серп Вольта провел Роуэна в центральное помещение подвала, где их ждали Годдард и остальные серпы. Рэнд достала из своей зеленой мантии какой-то прибор, смахивающий на гибрид пистолета и карманного фонарика.

— Знаешь, что это? — спросила она.

— Твикер, — сказал Роуэн. — Прибор для настройки нанитов.

Ему уже доводилось иметь дело с подобным прибором. Лет пять-шесть назад, когда учителя в школе решили, что его вечно дурное настроение граничит с депрессией, наниты Роуэна подкрутили. Процедура была безболезненной, а эффект едва заметным. Роуэн вообще не почувствовал изменений, однако все в один голос утверждали, что он начал больше улыбаться.

— Руки в стороны, ноги на ширине плеч, — скомандовала серп Рэнд. Роуэн подчинился, и Рэнд провела твикером, словно волшебной палочкой, по всему его телу. Роуэн почувствовал покалывание в конечностях, которое быстро прошло. Рэнд отступила назад, а к юноше приблизился серп Годдард.

— Ты когда-нибудь слышал слово «инициация»? — спросил серп Годдард. — Или выражение «обряд посвящения»?

Роуэн покачал головой. Остальные серпы встали вокруг него.

— Ну что ж, тогда ты сейчас узнаешь, что они означают.

Серпы-юниоры сбросили свои громоздкие мантии и остались в туниках и бриджах. Позы из были полны угрозы, лица выражали решимость и, как показалось юноше, толику радостного предвкушения. Роуэн понял, чтó сейчас произойдет, ровно за секунду до того, как все началось.

Серп Хомски, самый массивный из всех, выступил вперед и без всякого предупреждения обрушил кулачище на скулу Роуэна с такой силой, что того развернуло кругом. Он потерял равновесие и упал на грязный пол.

Роуэн ощутил удар и взрыв боли. Он ожидал, что сейчас его тело наполнится теплом — это наниты выпустят в кровь болеутоляющие опиаты. Но облегчение все не наступало. Вместо этого боль усиливалась.

Это было ужасно.

Ошеломительно.

Роуэн еще никогда в жизни не испытывал такой боли, даже не подозревал, что можно так страдать.

— Что вы со мной сделали? — завопил он. — Что вы со мной сделали?!

— Мы выключили твои наниты, — спокойно пояснил серп Вольта, — чтобы ты на себе прочувствовал, каково приходилось нашим предкам.

— Есть одна очень старая пословица, — добавил серп Годдард. — «Нет боли — нет победы». — Он с теплотой погладил Роуэна по плечу. — А я желаю, чтобы ты в жизни стал победителем.

Он шагнул в сторону и дал сигнал остальным приступать. Те принялись делать из Роуэна отбивную.

Выздоровление без помощи нанитов-целителей шло медленно и мучительно, по принципу «сначала должно стать хуже, чтобы потом стало лучше». В первый день Роуэн мечтал о смерти. На второй решил, что и в самом деле скоро умрет. В голове грохотал молот, мысли ускользали. Он то терял сознание, то приходил в себя. Сломанные ребра не давали нормально дышать. И хотя серп Хомски в конце избиения грубо вправил на место его вывихнутое плечо, оно по-прежнему отзывалось болью на каждый удар сердца.

Несколько раз в день к нему приходил серп Вольта. Он сидел у кровати Роуэна, кормил его супом с ложечки и обтирал его потрескавшиеся, распухшие губы. Казалось, вокруг серпа сияет ореол, но Роуэн знал: это обман зрения, следствие повреждений, нанесенных его глазам. Он бы не удивился, узнав, что у него отслоение сетчатки.

— Жжет, — пожаловался он, когда соленый суп смочил ему губы.

— Да, сейчас жжет, — с искренним сочувствием сказал Вольта. — Но это пройдет, и увидишь — это сделает тебя лучше.

— Да как это все может сделать меня лучше?! — возмутился Роуэн, ужасаясь, как искаженно и невнятно звучит его речь, словно он разговаривает через дыхало кита.

Вольта дал ему еще ложку супа.

— Через шесть месяцев ты сам скажешь мне, что я был прав.

Роуэн поблагодарил Вольту за то, что тот единственный из всех пришел его проведать.

— Можешь называть меня Алессандро, — сказал Вольта.

— Это твое настоящее имя?

— Нет, придурок, это имя Вольты!

Роуэн предположил, что среди серпов обращение по личному имени патрона — знак самой большой близости.

— Спасибо, Алессандро.

На вторые сутки вечером его проведала та самая девочка, про которую Годдард говорил, что она очень важная персона. Роуэн как раз очнулся от забытья. Как ее зовут? Эми? Эмма? Ах да — Эсме.

— Кошмар, что они с тобой сделали! — сказала она со слезами на глазах. — Но не волнуйся, ты поправишься.

Конечно он поправится! Выбора-то нет. В Эпоху Смертности он бы либо умер, либо выздоровел. Сейчас существовала только одна возможность.

— Что ты тут делаешь? — спросил он.

— Пришла узнать, как ты, — ответила девочка.

— Да нет, я имею в виду — в этом доме?

Она немного поколебалась, прежде чем ответить. Потом отвела глаза.

— Серп Годдард и его друзья пришли в торговый центр недалеко от того места, где я жила. Ворвались в кафе и выпололи всех до единого, кроме меня. Он велел мне идти с ним. Ну я и пошла.

Это ничего не объясняло, но другого ответа у Эсме, по-видимому, не было. Насколько понял Роуэн, девочка не выполняла в поместье никаких заметных функций. И все же Годдард пригрозил, что любой, обидевший ее, понесет суровое наказание. Эсме нельзя было беспокоить, ей разрешалось делать все что угодно. Она была самой большой загадкой, с которой Роуэн столкнулся в мире серпа Годдарда.

— По-моему, ты станешь серпом куда лучше остальных, — сказала Эсме, не вдаваясь, однако, в подробности, почему она так думает. Возможно, ей это подсказывала интуиция, но девочка глубоко заблуждалась.

— Я не стану серпом, — возразил Роуэн. Эсме была первым человеком, кому он в этом признался.

— Станешь, если захочешь, — сказала она. — А я думаю, что ты захочешь.

И с этими словами она ушла, оставив его наедине с болью и раздумьями.

Серп Годдард пришел к Роуэну лишь на третий день.

— Как ты себя чувствуешь? — осведомился он. Роуэна так и подмывало плюнуть ему в лицо, но усилие доставило бы слишком много мучений, и к тому же такой поступок мог привести к повторному избиению.

— А вы как думаете? — буркнул он.

Годдард присел на краешек кровати и вгляделся в лицо Роуэна.

— Пойди взгляни на себя.

С его помощью Роуэн поднялся с постели и проковылял к вычурному платяному шкафу с зеркалом во весь рост.

Он едва узнал себя. Физиономия распухла до того, что стала напоминать тыкву. И лицо, и тело украшали синяки всех оттенков спектра.

— Ты сейчас видишь начало своей истинной жизни, — проговорил Годдард. — Так умирает мальчик. На его месте появится муж.