Страница 65 из 66
Он кивнул – и потянулся к женщине, как к спасению, ища уверенности в собственной правильности и правоте…
Они не думали и не рассуждали. Это была попытка обрести для себя кого-то нормального в этом сумасшедшем городе.
Александра Ильинична, проходя залами Кунсткамеры, обратила внимание на лукавые улыбки застывших в замысловатом танцевальном па японских гейш. От стен музея отражались характерные звуки. Старушка смущенно задумалась. Гейши, уже не стесняясь, хихикали, прикрываясь веерами.
Странно. Раньше они вели себя смирно – щурились себе раскосыми глазами, кокетничая расписным шелком ярких кимоно. Мерещится ей не должно было – они с Петровичем сегодня пили только чай с сушками.
Последний вздох пролетел по полутемным коридорам музея и все, наконец, стихло. Служительница посмотрела на гейш с укоризной, покачала головой и пошла к Кабинету натуралий.
21 августа. 10:00 Васильевский остров. Смоленское кладбище.
Огромной пантерой, мягко и бесшумно подъехал черный джип. Из него вышел пожилой темнокожий человек, одетый в костюм и пальто. Еще только середина августа, а уже так холодно! И направился к входу.
На кладбище было тихо. Только вороны изредка каркали. Это карканье, иногда пронзительно-злобно-тревожное, а иногда мягкое, даже сочувственное, - неизменный спутник кладбищ. Воздух был прохладным, небо – ясным. Впереди шла женщина. Он тихо пристроился за ней, рассчитывая обнаружить свое присутствие лишь после того, как она посетит могилу детей.
Немолодая, но стройная и элегантная, Янина Станиславовна Шелест шла не торопясь, с наслаждением вдыхая ароматный прохладный воздух, прижимая к груди букет белых лилий. Сегодня двадцать первое августа – день белых лилий. Их семейная традиция. Что там, у детей, произошло с этими цветами на исходе лета, она так и не поняла. Они лишь улыбались и целовали ее в щеку. А сейчас по этой самой щеке бежала слеза, высыхая на ветру их поцелуем…
Лилии любили все трое. Веня в этот день приносил их огромными охапками... Воспоминания были светлыми. Странно, но сегодня боль решила дать ей передышку, и женщина старалась впитать в себя каждое мгновение этого временного помилования. Сегодня ей было светло. И спокойно. Надолго ли?
Обратно она шла уже без цветов, однако их аромат никуда не исчезал. Он плыл за ней, ласково укутывая плечи, навевая воспоминания.
- Простите…Можно я провожу Вас? – появление этого темнокожего разнесло вдребезги иллюзию передышки. Боль лавиной навалилась вновь…Господи… Зачем? Ну зачем?!!! Что он здесь делает? Почему ее не оставят, наконец, в покое!!!
Видимо, вся гамма ее чувств довольно красноречиво отразилась на лице, потому что мужчина казался очень расстроенным.
- Простите…Простите меня. Я помешал. Но нам все равно придется поговорить. Я должен. Должен объяснить все, что произошло. Я должен рассказать вам, кто я такой, и наконец, я намерен просить вас об одном одолжении.
- Послушайте…Объяснять мне ничего не нужно. Ничего уже не исправить. Кто вы такой…Простите, возможно, это не вежливо, но мне абсолютно все равно. Если вам от меня что-то нужно – я вас слушаю. И…если можно – побыстрей. Я спешу и у меня мало времени.
Мужчина улыбался. Улыбался и смотрел ей прямо в глаза. Долго. Не отрываясь. От него исходило такое тепло, что раздражение исчезло, а боль снова ушла. Ей было, в общем-то, все равно, - лишь бы боль отступила. И если этот…человек способен дать ей еще несколько мгновений передышки – ей все равно. И она неожиданно сменила гнев на милость:
- Ну…хорошо.
Джип черной пантерой крался по улицам Питера. В салоне было тихо, чем-то сладко пахло, мерно покачивались какие-то мешочки, ракушки, фигурки. Удивительно, почему ее, белокурую коренную петербурженку с еврейскими корнями так манила, и так успокаивала Африка?
Ати…До сих пор больно. Его мягкие, теплые ладони. Подслеповатые глаза. Они были такими трогательными, искренними и невероятно красивыми в те редкие моменты, когда он снимал очки. С ним было тепло. Тепло и спокойно. Как сейчас, с этим человеком в этой машине.
Они провели вместе весь день. Лисатти привез ее к дому уже за полночь, проводил до квартиры. Ресторан, в котором они проговорили почти пять с половиной часов, - был очень уютным, безлюдным, и…баснословно дорогим. Когда они гуляли, - джип медленно ехал за ними. Как в кино про олигархов, честное слово! Женщина прошла на кухню, поставила огромный букет белых лилий в вазу. Лисатти сказал, что если у нее будет стоять такой же букет, что она оставила на кладбище – детям будет легче за ней наблюдать и радоваться, что у нее все хорошо. Это как мобильная связь. В сумке что-то стукнуло. Она достала четыре черных камня. Обсидиан. В следующий раз она отнесет их детям, - и они смогут приходить к ней во сне. Ах, если бы эти чернокожие сказки были бы правдой!
Душ. Теплые струи бежали по телу, почему-то отказываясь смывать последний разговор.
Рассказ Лисатти звучал как старая страшная сказка.
Дед Ати, Рудо, был очень порядочным, честным, добрым, работящим и уважаемым человеком. А еще он был очень красив. Рудо безумно любил свою жену и маленького сына, Абубакара, поэтому от непристойного предложения Зери, дочери могущественного бакора Газини Ину, отказался. Позже с Зери произошло несчастье – девушка погибла. Как и почему не знал даже Лисатти. Злой колдун проклял весь род страшным проклятием. Рудо и Нтанда, его жена, умерли практически одновременно от странной, необъяснимой болезни. Дейо, дед Абубакара со стороны матери, забрал ребенка и уехал как можно дальше от тех мест. Какое-то время они жили отшельниками, у реки. Дейо хотел спрятать внука от злых духов. Учил внука стышать духов добрых, просить их помощи и защиты. Но никогда ни о чем не рассказывал. Однажды река принесла младенца. Дейо увидел в этом добрый знак, и у Абубакара появился младший брат. Подкидыш Лисатти – единственный, кто избежал проклятия рода.