Страница 4 из 9
Когда мама, едва не потерявшая рассудок от исчезновения отца в чужой стране, судорожно пыталась решить, что делать дальше, так же внезапно, как исчез отец, нежданно-негаданно появился соотечественник, который, услышав нашу странную историю, вызвался помочь. Усилия не увенчались успехом, зато в Россию мы вернулись втроём.
Поначалу Михаил – да, именно Михаил, обычное русское имя – принимал активное участие в поисках отца, который по сей день остаётся для меня лётчиком-испытателем, просто сбежавшим от нас с мамой. В течение недели Мишель снимал для нас с мамой квартиру в Москве, где было больше шансов получить какую-то информацию от русского посольства во Франции. До поездки во Францию мы с мамой жили у бабушки с дедушкой, но теперь мама содрогалась от мысли о том, что ей придётся рассказать родителям, что мой отец самоудалился с горизонта. Мишель предложил нам пожить у него, пока суд да дело. Тогда-то мы и попали в этот столичный двухэтажный особняк со своим садом и потрясающим видом на искусственный пруд с пёстрыми птицами, которых я знала «в клюв», но не знала по имени.
Мишель занимался внешнеэкономической деятельностью. Когда мама говорила ему, что для неё было тайной, как место рядом с таким мужчиной могло быть не занято, Мишель шутил, что у него не было на это времени. И так же, как он привозил дорогие вина из Франции, он привёз себе жену и, на удачу, «отечественного производителя».
Я достала портрет мамы и Мишеля с полки у моей кровати. Этому снимку было больше пятнадцати лет. Мишель в ослепительно белых брюках и рубашке с длинными рукавами, верхняя пуговица расстёгнута; русые прямые волосы, такие мягкие, но на фотографии кажущиеся дерзко-жёсткими; поразительно манящие глаза, взгляд которых создаёт впечатление, что он смотрит только на тебя одну, что остальной мир не существует, что всё, что есть прекрасного в этом мире, – эти глаза обещают тебе одной. Вкупе с его успешностью его облик просто не оставлял шансов для женского сердца. Неудивительно, что мама так легко рассталась со своим прошлым, о котором ей напоминала, наверное, только я. Она родила меня в двадцать лет. Немногим старше меня сейчас. А через год встретила Мишеля, который был старше её на десять лет, впрочем, как и мой отец.
Мама на фотографии выглядела совсем юной. На ней был элегантный, такой же белый брючной костюм и белая шляпа с чёрной лентой по краю полей. Эту фотографию они сделали в нашей совместной поездке в Париж. Да, этот город постоянно был судьбоносным для нашей семьи. Точнее, для меня и мамы с Мишелем.
Я не могу точно сказать, в какой момент вспыхнула моя страсть к Мишелю. И я не знаю, почему я не воспринимала его как отца, несмотря на то, что это место было вакантно всю мою жизнь. Я словно чувствовала, что мне уготовано другое, куда более яркое, всепоглощающее чувство, чем слепое детское обожание того, кто кормил тебя с ложечки. Наверное, женщины обречены влюбляться в тех, кто их кормит и носит на руках. Мишель делал и то и другое. Каждую годовщину свадьбы Мишель готовил маме великолепный ужин. Ах да, забыла сказать, они поженились через год после того, как мы с мамой переехали в особняк Мишеля. Бабушка с дедушкой не были на свадьбе, не сумев так быстро «оправиться» от рокировки мужчин в маминой судьбе, но, когда я достигла более сознательного возраста, они одаривали меня такой любовью, какой могла пользоваться только непростительно капризная единственная внучка.
Мама закончила МГИМО уже после свадьбы с Мишелем. Я почти не видела её за какой-нибудь работой. Пока я была маленькой, она уезжала только на экзамены, оставляя меня с няней, а всё остальное время проводила в особняке со мной. Когда я училась в школе, мама работала в офисе вместе с Мишелем, но, когда я возвращалась вечером после занятий в музыкальной школе, она уже всегда была дома. Летом мы уезжали во Францию, где Мишель и мама решали свои бизнес-вопросы, а я путешествовала вместе с ними.
Мишель открывал дверь небольшого уютного домика, который мы снимали на время поездки, посреди усеянного голубыми цветами поля. При выходе из дома казалось, что ты попадал на небо. Я обожала это место. Оно было для меня уютным, по-настоящему домашним. На ходу расстёгивая ворот рубашки, Мишель проходил в гостиную и падал на софу, на которой сидела мама, укладывал голову ей на колени, закрывал глаза, а она, волшебно улыбаясь, ерошила его волосы.
В ту поездку мне было двенадцать. Я наблюдала за мамой и Мишелем, ловила их взгляды, тайком слушала, о чём они говорили, и спустя какое-то время я сама стала смотреть на Мишеля другими глазами. Если до этого он был моим недосягаемым героем и кумиром, то теперь я воспринимала его как абсолютно реального мужчину, который уже не мог воспринимать меня как ребёнка, потому что я сама больше не чувствовала себя маленькой девочкой.
Мама постучала в открытую дверь и вошла:
– Лили, тебе помочь?
– Спасибо, я справлюсь.
– Мне кажется, что я выгоняю тебя из дома.
– Это не так. На самом деле я ещё утром хотела сказать, чтобы было бы неплохо куда-нибудь уехать, но вы меня опередили, поэтому мой сюрприз провалился.
– Ты расстроилась из-за этого?
– Да, – соврала я.
Мама села рядом со мной в ворохе моих вещей и обняла меня за плечи:
– Милая, мне нужно сказать тебе ещё кое-что. – Что?
Было видно, что мама очень волнуется.
– У тебя будет братик или сестричка.
Мне показалось, что на меня обвалился потолок, как в русской потешке.
– Когда ты об этом узнала?
– Пару дней назад, – ответила мама, безуспешно стараясь угадать мои мысли.
У меня зашумело в голове. Наверное, если бы мама попыталась что-то сказать, я бы только видела, как она шевелит губами, словно через толстое стекло. Но она молчала.
– Мишель знает?
– Да, я сказала ему вчера вечером.
Боже мой! В ту же самую ночь, когда Мишель узнал, что у него будет свой ребёнок от любимой женщины, его приёмная дочь оказывается влюблённой в него самого.
– Мама… Я так за вас рада, – я упала маме на руки и разревелась.
– Доченька… Лилечка…
Мама тихо плакала вместе со мной. Мне показалось, что тот дождь на террасе смыл моё детство, а если что-то и осталось, то теперь оно растворялось в моих слезах. И я вдруг поняла, что я ещё не готова к чему-то новому, что я не готова к ответственности за свою жизнь, что я хочу обратно, хочу, чтобы время остановилось тогда, когда все мы были вместе и были счастливы. И одновременно с этими мыслями я понимала, что это уже невозможно, что мне придётся встать с этого места и уступить его новой Лили, которую я ещё совсем не знала. Я боялась не будущего, я боялась её, новую себя, которой придётся столкнуться с тем, с чем она никогда не имела дела, и что было дальше – одному богу было известно.
Я услышала, как к дому подъехал Мишель. Мама поцеловала меня и вышла из комнаты.
Я встала и подошла к шкафу с зеркальной дверью. Рядом с ним на стене до сих пор висела «линейка роста», о которой я уже давно не вспоминала. Отметка жирным шрифтом 100 см. Как мне всегда хотелось быть повыше… Я взяла в руки карандаш, стала спиной к «линейке», выпрямилась, подняла руку и постаралась поровнее поставить карандашом новую отметку. Когда карандаш уткнулся в стену, я «вынырнула» из-под него и повернулась к «линейке» лицом. 170 см. Ну хоть так.